Наша задача держать гитару
Событием для киноведов и ценителей киноискусства стала презентация последней книги киноведа и историка Александра Трошина «Иштван Сабо: темы и вариации». Венгерский классик с благодарностью принял пять экземпляров книги.
«Я не читаю по-русски. Но, взяв эту книгу в руки, я был сражен. Смотрите, на обложке фрагмент из моего второго фильма «Отец», лучшего из того, что я сделал. Тогда мне было лет 26-27. Возраст, когда чудесным образом совпал уровень мастерства с тем, что мне хотелось сказать. До этого я еще не знал, как снимать. Фильмы, которые создавались позже, достигали уже какой-то более зрелой, тонкой формы, но она словно накрывала собой суть высказывания. И только съемки «Отца» - счастливый случай встречи «что» и «как», «сути и языка». Хотя должен признаться, форма меня никогда по-настоящему не интересовала. Мне всегда хотелось высказываться ясно и доступно.
Время неумолимо движется, и меняется не только сам кинематограф, но и его взаимоотношения с обществом. Когда киноискусство осваивало новый язык, были выдающиеся кинематографисты, которых по праву можно сравнить с классическими литераторами, композиторами. Бергман, Бунуэль, Кассаветис, Куросава, Феллини. Восхитительные фильмы 60-х. Их авторы, в отличие от предшественников, пришли не из немого кино. Для них звуковой кинематограф - уже родной язык. «Пепел и алмаз», «Дорога», «Голый остров», «Восемь с половиной». Для «Новой волны» камера превратилась в шариковую ручку. Фильмы обрели иное, взволнованное дыхание. Своего зрителя. И этот зритель, напитавшись экранных чувств, мог принести их домой. Целую охапку.
И вот все изменилось. В том числе и качество кинематографа, ставшего частью индустрии. А сама киноиндустрия оказалась частью интертеймента. Из шести-семи тысяч картин, снимающихся по всему миру, если наберется в год 15 фильмов, которые можно смотреть, уже много. Наше кино с широкой магистрали свернуло на узкую улочку, движется по ней с трудом. Наши фильмы показывают в маленьких кинотеатриках при университетах, музеях. Хорошо, если в зале наберется пять зрителей. Но ведь то же и в литературе. Из тридцати тысяч новых романов, печатающихся в год, если найдется один, который можно читать – это уже достижение. Сто тысяч песен сочиняется ежегодно. И ни одну не хочется слушать. На нас движется огромный рыночный вал. Он сносит все живое.
Наша цель - выражать свои мысли, если конечно, считаем. Что можем этим помочь другим. Триста лет назад человек, посмевший выразить себя, брал гитару. И переходил с ней от одной корчмы с другой. Если он плохо играл, не нравился его голос или текст песен – его прогоняли. Если песни были по душе, его спрашивали: «Не хочешь с нами выпить? А может, и поешь с нами? А может, и завтра придешь?». Наша задача – держать гитару, петь то, что значимо. А остальное… пусть идет на рыночную площадь.
Не важно, чем написан роман: гусиным пером или компьютером. Важно, какие слова встают в строку. Не важно, как снят фильм. Какая техника использована. Главное видеть лицо живого подлинного человека, во взгляде которого – читается чувство. И это чувство изменяется на глазах у зрителя. И зритель узнает на экране свои собственные переживания. Он видит не Рембрандта или Тициана, а то, как любовь прямо сейчас в этот миг, превращается в ревность, радость перерождается в страх. Как меняется мысль. Это интимный акт. Это таинство подвластно лишь кинематографу. Можно живописать чувства Наташи Ростовой, но взгляд Одри Хепберн невозможно передать. В этом главная тайная энергия кино – в лице актера».
