Я — в кризисе. Душа нема. А. Вознесенский

Кризис — страшное слово, звучит угрожающе, скрежещуще. Еще: попахивает катастрофой, тлеющими руинами. На руинах крысы грызутся. Вот и поэт Андрей Вознесенский некогда отозвался на эту провоцирующую звукопись:

И мой критический истец в статье напишет, что, окрысясь, в бескризиснейшей из систем один переживаю кризис.

Бескризиснейшая система — это СССР (стихотворение написано в 1967 году). Если противоречия внутри той системы где-то и признавались, то исключительно — неантагонистические, бескризисные. Эта система претерпела крах и вместе с ней рухнула последняя социальная утопия. Стихотворение, разумеется, о другом: поэт переживает личный кризис, вопреки общественной установке на бескризисность. Напомню, что тогда и «кризис», и «безработица» являлись для нас понятиями потусторонними, как «дантовский ад» или «чикагская бойня», а сейчас — вполне реальными, бытовыми. Видными из окна.

Поля мои лежат в глуши. Погашены мои заводы. И безработица души зияет страшною зевотой.

Ну, чем не описание души нашего современника, удрученного тем, что и общий кризис, и угроза массовых увольнений неминуемо станут его личными обстоятельствами? Отсюда и ступор в душе, а затем — и паника. А какие тут возможны другие психические состояния, если «индекс ММВБ упал ниже психологически важной отметки»?! И вдруг это уже не простой спад, а гиперспад?

А где паника, там и ее панический спрос, и давка. «Непонятно, что делать, — сетует искусствовед Екатерина Деготь, — то ли скупать соль и спички, то ли квартиры в новостройках Марокко». Понятно, что тут у каждого — своя «соль» и свои «новостройки». Но для всех кризис — это головная боль, мрак.

«Нет, — говорят другие, — нельзя кризис изображать одной черной краской». Есть у кризиса и свои положительные стороны. Вот одна из них, но — циничная: неудачные предприятия вымрут, а удачные окрепнут. Так же как и люди.

Ну что тут скажешь? Возражать — значит обнаружить в себе неудачника.

Есть и другая точка зрения — гуманная: кризис — двигатель прогресса. Лев Рубинштейн на днях обнадежил нас в «Гранях.ру» тем, что «состояние кризиса весьма плодотворно для появления новых идей». Согласен. Ибо кризис заставляет усиленно ворочать мозгами. Нескромно сошлюсь на автоцитату, относящуюся ко времени предыдущего кризиса (дефолта) в 1998 г.:

Когда вокруг всего нема,Е интересы ко всему:Чего нема? И почему?И что такое е — вообще, Когда вполне возможно — без?

Не хотелось бы мне 10 лет спустя снова ворочать мозгами в том же направлении.

А вот еще одно поэтическое наблюдение, связанное уже с текущим кризисом. «Чую горький, отличный запах дестабилизации. Запах полного кирдыка», — восхищенно сообщает Эдуард Лимонов в статье «Да здравствует кризис!», имея в виду желательное для него сокрушение всей «цивилизации производства-потребления». Здесь кризис приветствуется уже не как двигатель прогресса, но как его, прогресса, справедливый каратель. И более того: «Он (кризис) нам нравится как пришедшая от Господа Бога политическая помощь». Стоп. Может быть, вот она — новая идея: у Бога изменилась концепция в отношении большевиков, которые пели в «Интернационале»: «Никто не даст нам избавленья — ни Бог» и т.д. Теперь он им помогает. Не оттого ли, что тогда это были интернационал-большевики, а теперь — национал? Более богоугодные?

И для писателя Германа Садулаева кризис — это средство избавить общество от «офисного рабства». «И от фабричного рабства! И от заводского!» — доскажет за писателя сам кризис, имея в виду свертывание производства и выкинутых на улицу людей. И от семейного рабства избавит — ввиду роста цен и безденежья. Зачем заводить детей, если их нельзя прокормить? Получается, что для одних кризис — катастрофа, а для других — хорошо, что катастрофа. Буря! Пусть сильнее грянет буря!

Вот и уповают эти другие на кризис как на мыслящую стихию, которая, едва опалив им брови, сожжет дотла всех их экзистенциальных врагов. Нет, они не кровожадные злодеи, просто темперамент у них такой выдающийся — как у пророков — апокалиптический!

Как видите, прокризисные умонастроения имеют свою давнюю традицию и исчезнут только тогда, когда наконец-таки произойдет Светопреставление, окончательный кризис.

Заметим, что кризис — неотъемлемая часть природных явлений. Кризис (болезнь) — «символ благого обновления». Вспомним того же Вознесенского, в том же его стихотворении про кризис:

…бегу, как бешеная сука, в похолодавшие леса и онемевшие рассветы, где деградирует весна на тайном переломе к лету…

Здесь деградация, упадок весны означает торжественный подъем к лету. Что ожидает и нас — неминуемый подъем, вслед за настоящим экономическим спадом. Возможно, это будет — Сверхподъем, который потребует у сограждан соответствующих сверхусилий, вопреки естественной для них апатии и паралича воли. Для непонятливых уточню, что таким грубоватым образом я их приободряю!

Помню, в армии (во время написания Вознесенским его стихотворения про кризис) свирепый старшина Сабитов постоянно ставил нам в пример некоего непротрезвевшего солдата, замеченного Сабитовым на утреннем осмотре: «Вижу — боец с тяжелого бодуна. Но — тянется!». Тянется — это изо всех сил стремится соответствовать должному состоянию. Сил нет, но он тянется! «И не просто замирает по стойке «смирно!», — говорил нам Сабитов, изображая упомянутого бойца, — но замирает активно, с желанием и напором!» Это было видно и по его неизвестно откуда взявшейся бравой выправке, и по его внезапно твердому взгляду и четким ответам. Тянется!

Эту историю я запомнил как пример недоступной мне мгновенной мобилизации всего своего внутреннего ресурса. С тех пор, когда я слышу вокруг себя панические вопросы: «Что же делать?» и «Как быть?», я автоматически отвечаю сам себе резким голосом старшины Сабитова: «Тянуться! Надо тянуться!». И, кажется, тянусь.