Заметка «Марксизм-ленинизм живет и побеждает в церкви», которая была опубликована в «Свободном пространстве» №36–37, вызвала большое число заинтересованных, в том числе критических, откликов. Обсуждавшие ее в Интернете православные высказывали даже сомнение, действительно ли авторы, подписавшиеся как «группа священнослужителей N-ской епархии», принадлежат к РПЦ. Публикуем новый материал, присланный нам одним из этих же священников, о науке и вере. Церковное имя его мы вновь оставляем для нашего собственного пользования по той же причине: свободная мысль в РПЦ грозит священнослужителю запретом на профессию.
Совершенно непонятной показалась бы проблема отношения научного и религиозного мировоззрения средневековому ученому-европейцу: подобного разделения для него просто не существовало. Однако в XVII веке между этими двумя взглядами на бытие воздвигается трудами Ф. Бэкона прочная стена, поддерживаемая и укрепляемая с обеих сторон и по настоящее время.
Одним из главных факторов мировоззренческой дивергенции «физиков» и «клириков» считается взаимоисключение между дарвиновским эволюционизмом и библейским креационизмом. Но все же есть позиция, не противопоставляющая сформировавшиеся научные положения свидетельствам Священного Писания. Наиболее ярким представителем такой метафизики Всеединства был в ХХ веке наш русский богослов и ученый, священник Павел Флоренский. Так что бэконовская стена вряд ли прочнее стены берлинской, а потому время ее падения желательно приблизить. В такой связи настоящий текст провозглашает не только возможность, но и необходимость единого религиозно-научного восприятия мира и его Творца, где нет противоречий между наукой и верой.
Как свойство нашего сознания вера нужна не только в религии и мистике: она действует почти во всех сферах жизни, в особенности в современной науке. Не станет разбираться в дифференциальном счислении и квантовой механике не верящий в квантовые постулаты и актуальную бесконечность. Да и в «пифагоровы штаны» не «полезет» заявивший о неочевидности аксиом Евклида. Ну, а мир знает и неверующих в объективность собственного бытия.
Чем выше уровень истины, тем менее она наглядна и тем больше требуется подготовки, желания и культуры абстрактного мышления для ее постижения и верифицирования. Пожелавшему опытно убедиться во многих естественно-научных открытиях последнего времени требуется затратить немало труда в указанном данной наукой направлении. Но то же самое предлагается и для верифицирования религиозных истин: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5, 8) – так сформулировано требование аскетического очищения сердца от страстей, необходимое условие опытного богопознания. В противном случае, как объяснить слепому, что такое солнце, если он просто не желает излечиться от слепоты? А в начале… «верю, чтобы понимать» – зазвучала когда-то в недрах Европы мáксима Ансельма Кентерберийского. И с другой стороны, со стороны от противного, античный скептицизм вкупе с постмодернизмом поневоле предложили вывод о всеобъемлемости значения человеческой веры. Деконструкции постмодерна рвутся убедить в неубедительности и относительности многих привычных положений нашей мысли и морали, провозглашаясимулякрами конструкты, без которых социум просто развалится. При этом водичка древних и новых подтачивателей основ льется и на мельницу фидеизма, утверждающего первичность веры в недоказуемые постулаты и догматы по отношению к любому знанию и дискурсу. Следовательно, вера есть априорная убежденность в существовании или действии кого-либо или чего-либо. А значит, абсолютно адогматичной философии, как и адогматичной науки, существовать просто не может.
К сожалению, многие современные апологеты научного мировоззрения, подписывающие ярлыки лженаучности, не заботятся предварительно обозначить понятие науки. Все же, в отличие от иных областей постижения мира, к примеру, художественного творчества, наука сформировала свою характерную методологию: а) точность формулировок; б) дискурс (логичность рассуждений); в) системность изложения. Еще один характерный момент науки – недоказуемый фундамент, аксиоматический базис, на котором строится формализация знаний о нашем мире. Развиваясь, конкретная наука наращивает этот базис, добавляя к нему новые аксиомы, связанные с осмыслением все более сложных истин посредством уже не дискурсивного, а трансфинитного перехода. Но при этом исходные посылки непременно обладают аксиоматической общеубедительностью, недоказуемой очевидностью: например, аксиома о прямой, проводимой через две точки. Итак, наука – это способ познания мира и выражение этого познания посредством точности формулировок, дискурсивности и системности изложения, основанных на аксиоматическом базисе, первая ступень которого характеризуется общеубедительностью.
Уясняя далее формальный критерий аксиоматической убедительности, обратимся к экстравагантным учениям, посягающим на общепринятые представления. Уяснению правил подчас помогают исключения. В настоящее время наряду с постмодернизмом сюда можно отнести, в частности, позитивистскую математику, отрицающую понятие бесконечности, а также концепцию, усматривающую начало мировой истории где-то в XVII веке. Но подобные воспаления фантазии благополучно гасятся ходом развития нашей познающей мысли, оставляя их в музее ее артефактов. В области идеологических доктрин подобными извращениями прославился фашизм и большевизм, обворожившие своим вероисповеданием целые народы. Но чары спадают, и люди поражаются своей легковерности. Поэтому формальный критерий аксиоматической общеубедительности есть историческая рецепция – устойчивость, идентичность восприятия человечества в ходе истории.
Наряду с упомянутыми артефактами атеизм являет собой выдающийся феномен человеческой веры, достойной преклонения в случае ее искренности. Поверить, что воспринимаемый нами мир Кем-то сотворен и управляется, нетрудно: об этом свидетельствуют космо-антропо-телео-… и прочие аналогии, нравственные императивы и т.д. А вот, несмотря на все это, остаться убежденным в небытии Творца и случайном возникновении вселенной… – все равно что поверить в рассказ о взрыве бомбы в типографии, в результате которого напечаталась энциклопедия.
Все же для подавляющего большинства людей, несмотря на цивилизацию и научно-технический прогресс, догмат о бытии Божием остается не менее убедительным, чем аксиомы Евклида. В галерее известных мыслителей лишь Демокрит и Лукреций, а также представители нового времени – Дидро и Рассел отрицали бытие сверхчувственного мира и креационный генезис вселенной. В этот список не входит ни скептик Юм, ни деисты Вольтер и Руссо, ни богоборцы Ницше и Маркс. Так что здесь речь идет о единицах, артефактах, вполне выносимых за статистические скобки.
Предлагаемые здесь представления о вере и науке подводят к тому, что богословие как выражение и средство богопознания является в том числе и наукой, хотя не сводится целиком к этому понятию. Опираясь на первую ступень аксиоматически убедительных догматов о Творце вселенной, оно переходит затем к восходящему ряду догматических ступеней. На пути развития и совершенствования богословие призвано посредством именно научной методологии концептуально выражать истины Богооткровения. Да, к сожалению, сами богословы нередко своим мертвящим схоластическим подходом разнаучивают теологию, предоставляя повод не особо осведомленным в христианском вероучении воспринимать его как нечто закостенелое и противное живой мысли. Да и сам термин «догмат» благодаря этому получил в нашем обиходе всем известный вульгарный смысл. Однако с другой стороны, процесс десакрализации, сопровождавший, по наблюдению Генона, европейскую культуру нового времени, также профанировал ряд концептов, таких как любовь, эрос, духовность, умертвляя в них изначальное сакраментальное значение.
Но есть на сегодня и отрадные факты развития теологических интерпретаций Боготкровения. Все чаще вслед за о. Василием Зеньковским пробиваются среди православных христиан голоса в пользу непротиворечия дарвиновской теории происхождения видов Божественному креационизму. Вместе с тем конвергенция двух, казалось бы, непримиримых концепций антропогенеза наблюдается и со стороны биологической науки. Немало ученых признают наличие скачкообразных, рационально необъяснимых фрагментов в происхождении видов – эмерджентную эволюцию.
Надо сказать, что многим привычным экзегетическим трактовкам, например, равенству дня Божественного творения 24 суточным часам, в Священном Предании Церкви не отыщешь: подобные интерпретации – это не более чем схоластические лжетрадиции. Предвосхищая когда-то теорию относительности, апостол Петр пишет, «что у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день» (2 Петр. 3, 8). Кроме того, еврейское слово «йом», встречающееся в первой библейской главе, означает не только день, но и просто промежуток времени. Спрашивается, зачем же под «йом» понимать наши сутки, если свт. Василий Великий в своем «Шестодневе» не допускал этого, а многие свв. Отцы единодушно утверждали, что сейчас мы живем именно в седьмом дне – времени Божественного отдохновения.
Земля, небо, вода, твердь, обозначающие в Библии первичные виды Божественных творений, почти всеми христианскими экзегетами толкуются как образы, нетождественные тому, что сейчас понимается под этими словами. Что поделаешь, не было в то время таких терминов, как «праматерия», «плазма», «метафизическое» и проч. Следовательно, вовсе не обязательно в прахе, из которого сотворен человек, непременно видеть горсть земли. Субстратом для одухотворения вполне могла стать некая особь, возникшая благодаря ускоренной эволюции филогенетической ветви отряда приматов, о чем писал Тейяр де Шарден. Переходное состояние к стадии человека разумного – не просто научная гипотеза, а факт, подтверждаемый найденными черепами австралопитеков с окаменелыми остатками мозга. Свт. Кирилл Александрийский и преп. Серафим Саровский ясно говорили, что человек долгое время ходил в полуживотном состоянии, прежде чем получил наитие Божественного Духа. Свт. Феофан Затворник в одном из писем даже иронизировал над представлением о том, как Бог творил «глиняную тетерьку» человека. Так что держаться доныне за тетерьковую интерпретацию – то же, что доказывать противоречие Библии гелиоцентрической системе, и подобный обскурантизм богословской наукой быть никак не может. Но следует помнить, что и путь естественных наук проходил отнюдь не без преткновений. Однако мы сейчас не отрицаем, например, научность термодинамики, из-за того, что средневековые ученые объясняли тепловые процессы перетеканием «теплорода». Так что одно дело законы мироздания и Богооткровение, а другое дело – их человеческие интерпретации, проходящие свой путь становления через множество заблуждений и недопониманий.
