О Чечне написано уже немало. Более того, появились настоящие писатели, составившие пласт новой «окопной прозы» моего поколения. Это и Денис Бутов, и Влад Исмагилов, и Анатолий Ягодин, и Игорь Мариукин, и Виталя Скворцов… И еще десять-пятнадцать человек, создавших пронзительные и талантливые произведения. К сожалению, присутствуют они пока только в интернете и явлением не стали. Как не нашли пока еще и своего широкого читателя.

На этом фоне «Асан», безусловно, стал событием. Премии за произведения о чеченской войне вручаются нечасто.

Однако, начав читать, уже на первой странице споткнулся о ляп. Затем еще один. Затем еще и еще…

Начинается произведение с эпизода, когда пьяных салабонов привозят на вокзал в Грозном. Неправда. Вокзал был разбит в первый же день войны вместе с Майкопской бригадой. Пополнение доставлялось либо на Ханкалу, либо на Северный. А в Российской армии нет пьяных салабонов: первые полгода не то что водку не пьют — не спят, не едят и не дышат, только по морде получают.

Дальше веселее: «Главное, сохранили оружие». На войну привозят без оружия. «Встречающего офицера на пыльном перроне тоже нет». Ни одна колонна не отправляется без старшего. Тем более с молодняком. «Пацанов внутри бэтээров развезло, тошнило. Пацаны вылезли на броню, на воздух…» Ни один «пацан» не решает, едет ли он на броне или в броне. Есть сектора наблюдения и сектора обстрела. «Эти чертовы грузовики нас только тормозят. Они впереди колонны». Ни одна колонна не строится так, что впереди идут грузовики с бочками, а сзади — прикрывающая их броня. К тому же грузить солярку бочками перестали году так в сорок пятом — есть такая штука, как «наливник». «Отъехали на сто километров… Еще и гор не видно, а уже проблема» — из Грозного некуда ехать сто километров, только в горы. И горы видно отовсюду, равнинная Чечня в ширину от силы километров двадцать. Бамут — это уже предгорье. «Мелкие фигурки, стоя возле колонны, трясли автоматами». Мелкие фигурки, провоевав год (об этом есть упоминание в романе), видимо, так и не поняли, что в современной войне один закон: кто невидим, тот и живет. Быть увиденным — быть убитым. А в горах — кто выше, тот и прав. Ситуацию, когда боевики спускаются к колонне, вместо того чтобы расстрелять ее из зеленки, нельзя назвать даже гипотетической. «В грузовике тем часом разыгралось полнейшее безобразие. Четыре, пять, семь голых жоп вдоль борта!» Бог ты мой, это о чем вообще? Носильщик на вокзале в Грозном… Без комментариев.

Ну и так далее. Разбирать все несуразицы «Асана» бессмысленно, потому что они не то чтобы «встречаются» — роман на них построен полностью. Соприкосновения с реальностью в «Асане» нет ни единого.

Понятно, что писал Владимир Маканин не о Чечне. И даже не о войне в целом. А о человеке на войне. Но для исследования тему надо представлять хотя бы приблизительно, а Маканин не знает не только чеченскую войну — он не знает войну вообще.

Психология этой войны менялась с каждым годом. Точное время действия необходимо, потому что именно оно дает картину взаимоотношений сторон.

Но здесь оно неопределимо. Если в самом начале войны колонны еще действительно блокировали безоружной толпой, то к девяносто шестому их уже только расстреливали. Тогда откуда взялись эти детсадовские боевики, совершенно беспомощные в войне и к русским солдатам относящиеся как к хулиганистым шалопаям? Отношения между противниками в то время отлично продемонстрировал Хаттаб, под Ярыш-Марды уничтоживший именно такую колонну центроподвоза. Без пленных.

Смешать все это в кучу — примерно так же, как перенести Харьковский котел и повальное отступление в апрель сорок пятого.

Совершенно непонятно, кто такой майор Жилин. Зампотыл чего? Полка? Невелика шишка, такого только в соседнем селе пара барыг и запомнили бы. Но Жилина знает каждый носильщик в Грозном. Значит, зампотыл ОГВ? Но это генерал. А какие могут быть интересы у российского генерала с нищим чеченцем — причем настолько тесные, что аж до фамильярности: «Сашик будет недоволен»? То же самое, как если бы Абрамович продавал бензин таксистам на Казанском вокзале.

К тому же в 96-м у боевиков уже не было техники. А заправить «Нивы» и «Жигули» в нефтяной республике можно было на каждом перекрестке — самопальные «самовары» торчали через сто метров. Бензин назывался «Аи-50» и даже «Аи-35».

В «Асане», как и в «Кавказском пленном», опять проявляется легкая гомосексуальная линия. Возможно, где-то и есть длинноволосые шелковистые солдаты с томным взглядом, не знаю. «Не было у нас» — не значит «не может быть в принципе». Хотя мой опыт трех войн подсказывает, что человек, пробывший в окопах сколь-либо продолжительное время, скорее превратится в животное, чем в тонко чувствующую натуру, любующуюся на закате волосами противника.

Война страшна не тем, что там отрывает руки-ноги. Она страшна тем, что там отрывает душу. Налет цивилизации очень тонок, и способность чувствовать красоту (навык под огнем абсолютно бесполезный) уходит первой и возвращается одной из последних, спустя годы.

«Асан» — мир полностью искусственный, созданный Владимиром Маканиным от начала и до конца под свои потребности. Но придуманные миры интересны тогда, когда они носят черты реальных. Жилин же существо не менее сказочное, чем Грифон или Кетцалькоатль.

Примерно такого же уровня исследование мог написать марсианин, посмотревший мульткомиксы «Футурамы» и решивший, что Землю населяют разумные роботы, говорящие омары, циклопы и трехметровые зеленые осьминоги в скафандрах.

Зачем давать конкретные временные и географические привязки своим фантазиям? Ведь, условно говоря, Чечню можно назвать Мордором, Грозный — Нарнией, а Бамут — Гриффиндорфом. И проблем бы не было. «Властелина колец» никто не обвиняет в нереальности.

Погибшие люди — не тесто для выпекания литературных пирожков. Эти люди были. Они жили и умирали. На войне, которую затеяла наша страна, благополучно от этой войны самоустранившись. И не желающая знать о ней до сих пор. До сих пор предпочитающая правде выдумки о том, какой она эту войну хотела бы видеть в книжках.

О таких событиях, как ГУЛАГ, Великая Отечественная, Чечня, «Норд-Ост», Беслан, можно говорить либо только максимально правдиво, либо не говорить вовсе.

Да, в Чечне воровали и продавали все, что можно. Все, кто мог. Да, интенданты крали эшелонами на всех войнах. Но никогда они не были богами войны. И всегда их чморили — как свои, так и противник. Воин вызывает больше уважения, чем шестерка-торгаш, крысятничающий у своих. А уж тем более на Кавказе.

Если так, как Маканин написал о Чечне, написать о Колыме, получится примерно следующее. Тридцать седьмой год. На ключ Дусканья прибывает баржа с осужденными по 58-й статье. Все политзаключенные пьяны. Сопровождавшего их энкавэдэшника высадили в Магадане с аппендицитом, нового дать забыли, и этап пришел бесконвойным. Его встречает работник АХЧ с местным вольняшкой, который подрабатывает носильщиком. Политических пересаживают на машины и так же без конвоя отправляют на Серпантинную на расстрел. По дороге этап блокируют сотрудники НКВД, которые орут, что всех перережут. В ответ враги народа показывают им голые пятые точки и гогочут. Разрулить ситуацию бросается повар из лагпункта, который продает одновременно и охранникам, и зэкам еловый отвар. По дороге он убивает одного из энкавэдэшников, но те прощают ему убийство, потому что убитый был неприятным человеком. К тому же повар заплатил за него три чана отвара. В итоге «бог лагерей», используя связи и отвар, решает все проблемы.

Что мы осмысливаем (и осмысливаем ли) и что мы хотим осмыслить из своего прошлого? Хочет ли моя страна знать о своей войне — как именно и за что именно погибали люди? Или хочет питаться выдумками? Война — это купи-продайка? Или это все же было столкновение двух систем мировосприятия?

Безусловно, «Асан» найдет и своего читателя и своего почитателя. Владимир Маканин, безусловно, инженер человеческих душ.

Но все-таки не надо оценивать «Асан» как произведение о Чечне. Это — фэнтези.