Один из главных итогов российско-украинской газовой войны: Европа форсирует разработку проектов трубопроводов в обход России, Москва — создание полноценного газового картеля, который установит монополию на квоты добычи «голубого топлива» и ценообразование. Кто первым придет к цели?
За неделю до Нового года, накануне решающей схватки с «воровкой» Украиной за умы и сердца европейских потребителей российского газа Владимир Путин заявил представителям прессы: как бы ни сложилась в ближайшее время мировая конъюнктура, очевидно, что эпоха дешевого газа подходит к концу. Наша власть демонстрировала мировому сообществу уверенность за себя и «Газпром». Однако журналисты, попытавшиеся заглянуть в глаза российскому премьеру, не могли не уловить в них разочарования. И неспроста. По итогам голосования на 7-й ежегодной встрече в рамках Форума стран — экспортеров газа (ФСЭГ) 23 декабря в Москве местом штаб-квартиры организации была выбрана столица Катара Доха, а не Санкт-Петербург, на что очень надеялась российская сторона.
Поруганные амбиции
Амбиции и тщеславие Москвы оказались тем более задеты, что именно благодаря ее усилиям ФСЭГ стал наконец субъектом международного права. «Объективно говоря, мы разочарованы», — без обиняков прокомментировал результаты голосования директор департамента внешнеэкономической деятельности «Газпрома» Станислав Цыганков. Разочарование вполне объяснимое. Географический выбор, сделанный большинством членов ФСЭГ, означает тактический проигрыш России, сколь бы великими ни казались ее лоббистские возможности. По слухам, от поддержки кандидатуры Питера в последний момент отказались Ливия и Египет. Якобы обиделись на Россию за «несогласованное решение» провозгласить вместе с Ираном и Катаром на ноябрьской встрече в Тегеране лидирующую «газовую тройку». Да и сам Иран, до этого предлагавший кандидатуру своей столицы, говорят, был больше склонен к принятию соломонова решения в пользу третьей страны.
Так или иначе, важнейшие решения на глобальном рынке энергоносителей по-прежнему будут приниматься в регионе Персидского залива, где, несмотря на иранский фактор, куда больше, чем у России, рычагов влияния сохраняют США. Между тем основная ставка Москвы в большой игре под названием «Газовая ОПЕК» — реально влиять, а по возможности и согласованно формировать мировые цены на газ. То, что отныне рутинная выработка решений по ценообразованию будет происходить в Дохе, нашпигованной американскими агентами, а не в Питере, — главная головная боль Москвы.
Игра на сжижение
Аналитики-скептики уже приклеили к ФСЭГ ярлык «бутафорской политической организации», не имеющей реальных механизмов влияния на рынок газа, которым в основном торгуют по долгосрочным контрактам. Но есть и другие, не менее весомые оценки. Дело в том, что участников ФСЭГ больше волнует не газ, поставляемый по трубопроводам, а сжиженный природный газ (СПГ), который можно доставлять танкерами в любой уголок планеты. Именно СПГ, как полагают многие эксперты, способен произвести революцию на рынке сбыта. Опять же именно в этой перспективе Россия, уставшая от необходимости постоянно наполнять трубопроводы, ведущие в неблагодарную Европу, увидела для себя новые шансы. Но в силу большей «мобильности» и доступности СПГ больше подвержен и ценовым скачкам. Отсюда и желание производителей задуматься о создании картеля.
Ведь если раньше весь СПГ сбывался по прямым долгосрочным контрактам между поставщиком и покупателем, то к 2005 году уже 12,4 процента СПГ поставлялось по краткосрочным — часто меньше чем на два года! — контрактам на спот-рынке, где сделки производятся за наличные деньги, а товар отгружается немедленно. К 2020 году доля краткосрочных контрактов, как ожидается, возрастет до 30 процентов. Но для того, чтобы уверенно себя чувствовать на такого рода рынке, поставщики газа должны в ближайшее десятилетие реинвестировать более 135 миллиардов долларов в производственные объекты и танкерный флот. «Без сильной и согласованно функционирующей мировой организации основных поставщиков газа России в ее нынешнем экономическом состоянии эта задача не под силу», — утверждает аналитик французской компании Total Доминик Лезьер. Он же напоминает, что Россия, чьи основные газовые месторождения находятся в фазе истощения, в отличие, к примеру, от Алжира, до сих пор не обладает и технологией сжижения газа. Стремлением Москвы ею обзавестись и был вызван позапрошлогодний контракт «Газпрома» с алжирской компанией Sonatrach.
Иранская формула
Россия поставляет в Европу более четверти всего потребляемого европейцами газа. Однако в глазах ЕС до сих пор выглядит недостаточно надежным партнером. Во многом потому, что до сих пор отказывается подписать Энергетическую хартию. Вроде бы парадокс: осознавая реальные преимущества энерготранзитной страны, Россия всеми силами стремится избежать связанного с этим юридического статуса — того самого, за который «страдает» сейчас Украина. Но в том-то и дело, что хартия подразумевает недискриминационный доступ к газотранспортной системе России центральноазиатских производителей газа — Туркмении, Казахстана, Узбекистана. И тогда уже они, а не Россия будут играть главную роль на региональном рынке газа, включая цены. Но вместо того чтобы признать новую реальность и по-новому взаимодействовать с партнерами по СНГ, Москва упорно цепляется за старые преимущества. И тем самым фактически сама поощряет Ашхабад, Баку и Астану к поиску обходных путей для сбыта своего газа. Проекты трубопроводов в обход России — включая Nabucco и Транскаспийский — это в большей степени отражение чаяний центральноазиатских и закавказских столиц, нежели результат геополитических игрищ США и их союзников, как это часто преподносит наша пропаганда.
Что касается Ирана, то это один из главных потенциальных партнеров ЕС в рамках проекта Nabucco, где основная ставка делается на центральноазиатский и иранский газ. Это дает основания полагать, что антииранская риторика (в связи с иранской ядерной программой) в устах ведущих политиков Запада уже в самое ближайшее время уступит место мягким увещеваниям. В этой связи задача Москвы — сохранить приоритетные связи с Тегераном на сырьевом рынке, в том числе в рамках ФСЭГ. Но кто Москве даст гарантию, что, во-первых, Иран не откажется от собственной ценовой формулы в сырьевых взаимоотношениях с Европой, а во-вторых, что эта формула уютно ляжет в прокрустово ложе российской сырьевой стратегии. И в этом — еще одна серьезная головная боль для кабинета Путина.
«Великий газовый союз»?
Как это ни парадоксально, в большой газовой игре преимуществом для России могут обернуться застарелые стереотипы западного геополитического мышления. Ведь часто бывало так, что именно они брали в итоге верх над экономическим прагматизмом. На днях один из патриархов американской дипломатии, Генри Киссинджер, так сформулировал главные вызовы XXI века: либо действительно новый альтруистический мировой порядок (а именно за него на словах ратует Россия), либо эгоистичная национальная политика, ведущая к регионализации и меркантилизму, с неизбежным последующим сползанием к реалиям XIX столетия. Проблема в том, что сырьевая, да и в целом внешнеэкономическая стратегия России подразумевает как раз неподконтрольную Западу «регионализацию» и «меркантилизм». Чего больше всего Запад и боится.
Сегодня под контролем России более четверти мирового объема разведанных запасов природного газа. В потенциальном «газовом картеле» уже оформилась неформальная тройка лидеров — Россия, Иран и Катар. Вместе они будут контролировать более 56% всех известных запасов газа и 27% его добычи. У ЕС и США такая перспектива энтузиазма не вызывает. Здесь помнят слова духовного лидера Ирана аятоллы Али Хаменеи, произнесенные во время приема в Тегеране экс-секретаря Совбеза Игоря Иванова три года назад: «Не пора ли нам объединиться и создать великий газовый союз? Это придаст нам дополнительных сил для свершения великих дел по воле Аллаха».
Проблема еще и в том, что «великие дела» главных партнеров России в газовых игрищах — Ирана, Венесуэлы, Ливии и некоторых других стран — участниц ФСЭГ уже довольно хорошо известны мировому сообществу, и далеко не всей его частью принимаются на ура. Что, в свою очередь, подогревает страхи перед «газовым картелем», среди стран-участниц которого нет ни одной стопроцентно демократической страны.
