Он захотел совершить велосипедное путешествие по самой протяженной вдоль стране мира — России — естественно, с востока на запад (чтобы вернуться домой). И тут же поперек ему встала Колыма (об этом мы писали в № 71 «Новой газеты», 2008 г.).

Он, датчанин Йенс, понял, что ничего не слышал о сталинских лагерях, и был потрясен увиденным. В общем, решил заниматься белыми пятнами колымской истории и даже переехать из благополучной Дании на съедение комарам и глодание холодам на Колыму. А мы решили сделать его нашим собственным корреспондентом на Колыме (о чем известили читателей в «Новой газете» от 21 ноября 2008 г.).

Перед вами вторая публикация собкора «Новой» Йенса Альструпа.

Олег Хлебников

Моя поездка на Колыму близилась к концу. Я записал интереснейшие интервью. Оставалось выполнить только одну задачу: побывать на одной из главных колымских лагерных площадок.

Я уже был в Эльгене, на рудниках Партизанском, имени Максима Горького, Верхнем, в Ат-Яряхе, Хатыннаге и других местах, но все они превратились в поселки, и там почти ничего не осталось с гулаговских времен. У меня было два варианта, куда отправиться: Каньон и Бутугычаг. Зимой до Каньона вообще невозможно добраться, и вот я сидел в старом автобусе, который вез меня в Усть-Омчуг, ближайший к Бутугычагу поселок.

Погода была ужасной. Сильнейшая пурга убедила большинство жителей в том, что автобусы на маршрут не выйдут, и надо было смириться с мыслью, что никаких лагерей мне не видать. Однако мне повезло. Автобус все же пошел, а заснеженные приколымские пейзажи предстали во всей своей красе.

В точно такую же пургу целая колонна зеков вместе с конвоирами пропала неизвестно куда на этапе в Усть-Омчуг.

Русская баня

Гостиницы на Колыме не совсем на уровне международных стандартов. Доводилось мне устраиваться и в ночлежку для бездомных. Впрочем, Усть-Омчуг явил мне вообще иной стандарт. В местной крохотной гостинице было всего лишь несколько комнат, в которых уже заселились какие-то чиновники из губернаторской администрации. Поэтому мне и моему переводчику пришлось довольствоваться гостиничной баней.

Поначалу я не понял, это потом стало ясно, что мы разместились в раздевалке, а постелью мне служила массажная кушетка, по одну сторону от которой была стена, а по другую — калорифер. В каком-то дюйме, с одной стороны, от меня был настоящий гриль, ну а с другой — морозильник из промерзшей стены. Впрочем, я был доволен и этим.

Следующей задачей было найти транспорт. Несколько местных бомбил бандитской наружности даром потратили на нас время, но мне встретились в поселке ребята из транспортной бригады, которые свели нас с местными охотниками, согласившимися помочь.

Зимой до Бутугычага почти не добраться, но они решили, что, возможно, нам удастся преодолеть часть пути на большом грузовике «Урал», а остальное проехать на снегоходе. Погода улучшилась, на небе прояснилось, а мороз сделал воздух кристально чистым. Именно в такие дни Колыма особенно хороша, если, конечно, у вас есть еда и теплая одежда.

Урановая и лагерная пыль

За ночь погода резко поменялась. Температура опустилась ниже -30°C, и на всю округу обрушилась сильнейшая пурга. Охотники заспорили о грозных погодных условиях, но в конце концов мы все же пустились в свое однодневное путешествие.

Мне удалось опросить одного из очень немногих выживших очевидцев лагерной жизни на Бутугычаге, живущего в Магадане. Теперь я своими глазами видел ту самую погоду, которая погубила там так много людей. Людей, которых любили их родители, подруги, дети, друзья…Этого очевидца звали Андрей Васильевич Кравцов. Ему повезло работать в «чистой» комнате уранового рудника, где он расфасовывал очищенную от примесей руду для отправки на дальнейшую переработку, вероятно, на обогатительных фабриках севернее Челябинска.

Его товарищам повезло меньше. Те, кто попал работать в шахту и на дробилку, перемалывавшую урановые груды в песок, вдыхали в легкие так много урановой пыли, что смертельно заболевали раком легких всего через каких-то два месяца работы, а еще через пару месяцев умирали. Долго Кравцов рассказывать про это не мог и просто разрыдался, заметив: «Бутугычаг — самое страшное из всех мест на земле, и я попал именно сюда».

Радиация и куры

Приближаясь к старой построенной заключенными дороге в лагерь, мы миновали заброшенную колхозную птицеферму. Согласно местной магаданской байке, урановый рудник был переделан в птицеферму, но потом заброшен из-за того, что птица там была радиоактивна. Правда от байки отличалась мало, уровень радиоактивности на самом деле был очень высок, хотя птицеферму устроили не на самом руднике, а в восьми километрах от него. И даже на таком удалении птица была радиоактивна, поэтому и пришлось забросить весь объект еще до полного завершения строительства.

Когда-то я специально узнавал у знакомого физика, насколько опасно посещение такого места. Тот ответил, что туда можно приехать и это не опасно, но лучше не задерживаться там даже на несколько дней и держаться надо подальше от шахт и строений. Однако именно эти самые строения я и искал. А Кравцов жил там в течение нескольких лет.

Снежное болото

«Урал» прокладывал себе путь в снегу, словно корабль, пробивающийся сквозь морские волны. Если знать, как содержать его на ходу, и чинить, когда это необходимо, то это прекрасная техника, но через каких-то несколько километров дорога оказалась совсем непроходимой. Далее надо было ехать на «Буране», старом российском снегоходе.

Снег был свежевыпавшим и слишком рыхлым, чтобы выдержать вес «Бурана». Поэтому мы смогли проехать только еще несколько километров на моторизованном транспорте. Остаток пути надо было идти пешком.

Главный охотник Александр отправился со мной и моим переводчиком на урановый рудник. Мы все шли и шли, но едва продвигались вперед. Никакого снаряжения у нас не было, ведь мы рассчитывали проделать весь путь на «Буране».

Меня поразило, как трудно было пробиваться сквозь девственный снег, и я вспомнил шаламовский рассказ про бригады заключенных, расчищавших дороги по пояс в снегу. Это наверняка было ужасно тяжело. По мере того как шло время, до критической точки дошли и мы.

Время уходило, и здравый смысл диктовал мне, что надо возвращаться. Я сказал об этом Александру. И услышал в ответ: «Ты прав, но спускаться — быстрее и легче, чем идти в гору, осталось пройти чуть дальше». Что мы и сделали; задержавшись сверх всякой меры, но все же увидели мрачный силуэт рудника.

Сможем ли вернуться?

Мы уже шли, шатаясь от усталости, к тому же под снегом было скрыто множество препятствий, о которые мы все время спотыкались. У самого рудника я свалился в урановый песок, в то самое место с высоким уровнем радиоактивного излучения. Но в конце концов это ведь не был обогащенный уран…

Вот я и оказался там, где Кравцов пережил такие ужасные времена. Дробильной техники здесь уже давно нет, но весь цех имеет зловещий и подавляющий вид. Сколько же здесь пережито страданий! Рядом с дробильным цехом мы нашли помещение химической обработки, где короткое время работал Кравцов. Все выглядело именно так, как он и рассказал, а над цехом химической обработки находился цех упаковки, где Кравцов проработал большую часть срока.

Стемнело, и фотографировать стало сложно. Мы стали спускаться назад к «Уралу».

Спуск только теоретически быстрее подъема, уже в самом начале нашего возвращения мы были совершенно измотаны. Александр сказал: «Сейчас увидим, сможем ли мы вообще вернуться. Надеюсь, снимки стоили этих мучений». Он вовсе не шутил.

Наступил поздний вечер, когда мы наконец добрались назад. Мы были совершенно обессилены и на последнем этапе нашего пути могли преодолевать примерно по 50 метров между остановками на передышку. Когда мы увидели оставшихся в «Урале» охотников, один из них крикнул: «Я вас убью! Где вы пропадали! Мы уже хотели идти вас спасать!»

Шатаясь, мы поднялись в кунг на «Урале», там было тепло, и нас ждали горячий суп и море водки. Спустя какое-то время встретивший нас охотник сказал: «Йенс, теперь у тебя есть снимки реальных местных условий, и сейчас они есть только у тебя. Другие исследователи приезжают сюда только летом или после самого первого снегопада. Кому-то, может быть, разница и не видна, но мы-то ее видим!»

О единственном в России музее-лагере ГУЛАГа читайте в пятницу в № 9 «Новой»