Полная версия
Главная задача советской социальной науки заключалась в том, чтобы доказать неизбежность победы коммунизма. После долгих десятилетий такого доказывания СССР распался, но ни корифеи ленинизма, ни рядовые его сторонники не покаялись, не опечалились и не стали публично заявлять о собственной несостоятельности. Полностью поддерживая то, что от них требовали советские властители, те же «ученые» теперь охотно начинают поддерживать установки нынешней власти. Уже появились учебники про «суверенную демократию», про Сталина — эффективного менеджера и т.п. Неудивительно, что в подобной ситуации многие советские догматы сохраняются, из-за чего правильное понимание собственной страны становится невозможным. В предлагаемой статье автор намерен демистифицировать некоторые «вечные идеологемы», расчистив тем самым пространство для новых пониманий и представлений.
Миф о целостной истории. Первое суждение, с которым я не согласен… Точнее, такое суждение вообще отсутствует, я не предлагаю суждение «А» вместо «не-А», я предлагаю суждение «А» вместо суждения «ноль»… Советско-постсоветская социальная наука рассматривает отечественную историю ХХ века как целостную и непрерывную цепь событий, где одно звено вытекает из другого. Собственно, поясню еще раз, историческое единство никто не доказывает, потому что оно никем не оспаривается, никем не ставится под сомнение, непрерывность истории принимается как очевидность. Мы соглашаемся с тем, что Третий рейх и ФРГ — государства разные. Но наша социальная наука не заметила, что и Россия — страна, разделенная во времени, Россия и Советский Союз — это совершенно разные государства!Есть страны, разделенные в пространстве, скажем, Северная и Южная Корея, турецкий и греческий Кипр. После 1917 года произошел разрыв России во времени. Из чего это следует и что вытекает из такого разрыва, в чем конкретно он проявился?
Начнем с очевидного — после 1917 года изменилось название и госсимволика государства. Флаг, герб, гимн, девиз («Пролетарии всех стран…», вместо «С нами Бог») стали иными, переехала столица. Россия, Российская империя превратилась в Союз ССР, думская монархия — в «республику рабочих и крестьян», в государство «диктатуры пролетариата». Вся система управления и все силовые структуры также были полностью распущены. Вместо жандармерии и полиции появилась милиция. Брестский мир Ленин подписал не только как откат немецкому генштабу, но и для роспуска Русской армии (большинство военных не принимало ленинские идеи) и создания новой — рабоче-крестьянской Красной армии». В России, как и в других странах, существовали небольшие спецслужбы и тайные канцелярии, в число их основных функций входила шифровка правительственных донесений, направляемых в посольства за рубежом. Феномен «ЧК–КГБ» — явление сугубо советское, совершенно незнакомое в прежней отечественной истории.
Полный разрыв произошел на уровне права. В ноябре 1917 года председатель Совнаркома издал декрет, запрещающий употребление всего корпуса российских законов, от суда присяжных страна перешла к так называемому пролетарскому суду. Вместо действовавшего с 1906 года Основного закона в 1918 году была принята Декларация прав трудового и эксплуатируемого народа. В разгар перестройки М. Горбачев заявил: «Нам надо построить правовое государство», тем самым он признал неправовой характер всей советской государственности.
Советская Россия открыто призвала к разрыву со старой моралью. Вместо традиционной, православной, нравственности — чти отца, чти мать — была провозглашена коммунистическая мораль, где нравственно то, что «служит разрушению старого эксплуататорского общества и объединению всех трудящихся вокруг пролетариата, созидающего новое общество коммунистов» (Ленин В.И. Задачи союзов молодежи. ПСС, т. 31. С. 268). Неудивительно, что на советский иконостас попал Павлик Морозов, «прославившийся» тем, что предал собственного отца.
Тысячелетнюю Россию и «молодую Советскую республику» разделяет разрыв на уровне социальной структуры и собственности. Захватив власть, большевики отменили все сословия и провозгласили всеобщее равенство. Правда, под этим красивым лозунгом всех «бывших» они подвергли нещадным репрессиям. Одновременно негласно создавался новый правящий класс — номенклатура, — который пользовался особыми правами и привилегиями. Кто был никем — стал всем, а кто был всем — стал ничем. Уже в 1918 году Ленин национализировал и передал формально — в руки народа, а фактически — под контроль номенклатуры все банки, заводы, транспорт, недвижимость, землю и т.д.
В результате произведенных изменений на месте российского государства-церкви возникло советское номенклатурно-тоталитарное идеологическое государство.
Кажется, первым о разделенной стране написал Василий Розанов: «С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русскою Историею (заметьте, не территорией, как неудачно сплагиатничал Черчилль! — И.Ч.) железный занавес» (Розанов В. Миниатюры. М., 2004. С. 486). О разрыве не раз писал и А. Солженицын: «Советский Союз соотносится с исторической Россией как убийца с убитым».
Итак, мы показали, что разрыв произошел почти во всех тканях, образующих тело государства. Ответим теперь на вопрос: что из сказанного вытекает, получает ли социальная наука какие-то новые выводы и следствия?
Основное заключение из сказанного состоит в следующем. Постсоветская Россия до сих пор не установила, чьим продолжателем она является, наша страна не определила свою идентичность. Мы одновременно живем по российским и антироссийским, советским и антисоветским, западным и антизападным правилам, чем разрушаем всякие правила вообще. Выносить Ленина из мавзолея или нет, праздновать 4 ноября или 7 ноября, восстанавливать ли памятник Дзержинскому и всю российскую топонимику… Эти регулярно повторяющиеся вопросы — результат отсутствия ответа на более глубокий вопрос: чьи же мы наследники, мы родились под залп «Авроры» или наша история началась в VIII веке? Кто наши герои, где наши идеалы, какие правила являются нашими? Между исторической Россией и СССР — вооруженный захват власти, Гражданская война, десятки миллионов убитых и репрессированных, 70 лет тотальной цензуры… Какую Родину защищает армия — советскую или антисоветскую, эти понятия не просто разные, они диаметрально противоположны и несовместимы.
Только адекватно описав существующую ситуацию, только приняв программу преемства с исторической Россией, наша страна получит наконец возможность выхода из полосы трагических ошибок, встанет напуть преодоления глубочайшего, беспрецедентного цивилизационного разрыва.
Против мифологизации Великой Отечественной войны.<…> Наша социальная наука постоянно и без колебаний говорила о победе — и когда Сталин назвал цифру погибших — 7 миллионов человек, и когда Хрущев разоткровенничался и признал — 20 миллионов, и когда Брежнев объявил утаиваемые до того 25 миллионов, а Горбачев дополнил: 27 миллионов погибших. Вопросы никто не задал. Сегодня некоторые историки приводят еще более ошеломляющие данные, а официальные лица уже начинают эти цифры снижать.
Столь скорбные факты комментировать трудно. Когда едешь по дороге и видишь автоаварию, сбитого машиной человека, нужно какое-то время, чтобы прийти в себя. А здесь 27 миллионов! Это больше, чем потери всех наших противников в войне и всех наших союзников, плюс все потери России за всю ее досоветскую историю вместе взятые… Это самая страшная беда за двенадцать веков существования государства. Так может быть,уже хватит пропаганде и социальной науке как ни в чем не бывало «отдавать должное» Сталину и новому общественному строю?
Большая ложь порождает новые и новые противоречия. Вспомним, сколько шума было поднято по поводу таллинских перезахоронений Бронзового солдата. Но как это соотнести с тем, что миллионы безымянных защитников Родины, павших на нашей, а не эстонской земле, так и остались не захороненными. В соседней Белоруссии постоянно действует бригада национальной армии, выявляющая и с почетом предающая земле солдатские останки. А у нас государство самоустранилось и передоверило все добровольным поисковым отрядам. Возникает и такой вопрос: да, иностранцам проводить сомнительные перезахоронения не следует, но почему российский император расстрелян и признан невиновным только через 15 лет после начала разбирательства и через 90 лет после гибели? Наши власти могут поступать со своими подданными, как хотят, главное, чтобы этого не делали иностранцы.
Наукообразные мифы о Великой Отечественной давно пора пересмотреть, тем паче что спустя 45 лет после окончания войны советское государство рухнуло, а немецкое воссоединилось. Впрочем, следует признать: для советской системы война действительно закончилась победой — ведь она сохранилась и перекинулась на Восточную Европу. А для народов нашей страны говорить о победе слишком цинично. Такая победа больше похожа на трагедию. Ведь спасенная система еще полвека продолжала мучить и терроризировать собственных граждан.Против мифа о хрущевской оттепели. Попробуем теперь разобраться еще с одной мистификацией, касающейся другого важнейшего события отечественной истории. Как известно, нарушение ленинских норм партийной жизни периода культа личности осуждено самой партией. ХХ съезд поставил жирную точку под полосой массовых репрессий и нарушений социалистической законности. (Правда, во времена культа и нарушений все та же партия единодушно поддерживала проводимую линию.) На смену кровавому тирану Сталину пришел неожиданный сторонник «оттепели» и верный ленинец Хрущев.
Такова официальная трактовка, но следует признать, что в предлагаемой схеме либо чего-то недостает, либо что-то оказывается лишним. Советско-постсоветская социальная теория не заметила главную проблему и даже не задала ключевой вопрос: а как это тоталитарный режим либерализировался сам собой? Подобные самопроизвольные изменения невозможны, они происходят только в результате мощнейшего внутреннего или внешнего давления. Так что же вынудило верных учеников Сталина отказаться от любимого учителя?
Ответ заключается в том, что режим жесточайшего подавления гражданских свобод, введенный большевиками вместе с захватом власти, через 35 лет непрерывной работы стал не просто буксовать, он стал разваливаться. В 1953—1954 годах на территории ГУЛАГа прошли три крупнейших восстания заключенных — в Норильске, Воркуте и в Кенгире. Уточню, что различные протесты узников происходили постоянно, но прежде их масштаб был иным.
Спустя одиннадцать недель после смерти Сталина, 26 мая 1953 года, в шести лагерях под Норильском вспыхнуло восстание, продолжавшееся 69 дней. В общей сложности в нем участвовали не менее 20 тысяч заключенных. Руководил протестом Евгений Степанович Грицяк, в недавнем прошлом — член молодежной националистической организации на западе Украины.
В 2004 году в Москве я присутствовал на небольшой, не получившей резонанса в СМИ конференции, посвященной 50-летию кенгирских событий. В столицу из разных городов и стран приехали десятка полтора участников. Но и сами протестанты не догадывались, к каким результатам привели их действия… Несколько раньше, в октябре 1989 года, в Москве проходила учредительная конференция общества «Мемориал», на которой выступал руководитель воркутинского бунта Игорь Михайлович Доброштан. Он рассказывал, как его и несколько человек из штаба самолетом возили в Москву на переговоры с членами Президиума ЦК. Условия, выдвинутые бунтарями, обсуждались на высшем номенклатурном уровне. (Последние годы жизни Игорь Михайлович провел в Украине, в Днепропетровске его должны знать и помнить.) Выступление Игоря Михайловича я слушал и запомнил навсегда, и хотя некоторые эксперты сомневаются в деталях — действительно ли бунтарей возили в Москву? — суть дела это не меняет. Информация о протестах, вне всякого сомнения, поступала руководителям госбезопасности, а от них — партруководству.
Теперь нетрудно понять, почему Хрущеву, с ужасом наблюдавшему, как к концу 1953 года ситуация окончательно выходит из-под контроля, пришлось срочно останавливать машину террора и начинать демонтаж ГУЛАГа. Первый секретарь справедливо опасался, что очередных повстанцев не остановят ни ВОХРы, ни тайга, ни кремлевские стены. С этого момента, заручившись поддержкой одной части высших аппаратчиков и избавляясь от другой, несговорчивой, части, Никита Сергеевич повел курс на либерализацию, называемую «хрущевской оттепелью». Партбоссы, разумеется, не собирались объяснять современникам и потомкам подлинные мотивы своих решений. Всю славу десталинизации и «добровольного признания» собственных ошибок они приписали себе. Но пришло наконец время распрощаться с этим лживым мифом! И в тоталитарном СССР историю творил народ, а не партноменклатура.
Вечная слава героям Норильска, Воркуты и Кенгира!
Лишь понимая масштаб и значение гулаговских бунтов, можно восстановить действительную логику иных событий и политических решений того времени. Почему во второй половине 50-х годов в стране началось массовое жилищное строительство, появились хрущевские пятиэтажки? Потому что миллионы людей вернулись из лагерей и им надо было где-то жить. Массовые репрессии сменились массовым жилищным строительством. Почему началось освоение целинных и залежных земель, и 2 миллиона молодых, наиболее активных людей были брошены в полунепригодные для земледелия казахские степи (а ведь было в стране и черноземье, и даже субтропики!). Это не экономический, а политический проект. Освоение целины — это запуск изобретенного номенклатурой механизма косвенных репрессий. Выталкивая под пропагандистские фанфары в тяжелейшие бытовые условия, в отдаленные районы самую активную часть общества, партаппарат умело предупредил и трансформировал возможный политический протест в безопасный массовый сизифов труд. (Пожелай власть действительно решить сельхозпроблему, она бы распустила колхозы и продолжила столыпинскую реформу.)
Восстания в лагерях повлияли также на внешнюю политику и международное положение страны. В 1956 году были отпущены на родину последние немецкие и японские военнопленные, а в 1955-м СССР неожиданно подписал с открытой некоммунистической страной — Австрией — договор о ее нейтралитете и вернул свои войска на родину (чтоб не разбежались). Первое послевоенное десятилетие финны постоянно опасались, что их вот-вот поместят в соцлагерь и обяжут строить светлое будущее. Но с середины 50-х заботливые советы из Кремля прекратились, и миролюбивый СССР даже отказался от использования военно-морской базы в Порккала-Удд. С другой стороны, именно после ХХ съезда Москва потеряла поддержку братской китайской компартии. Каяться и самолиберализироваться Пекину было совершенно незачем, тамошний КГБ, увы, оказался сильнее китайских Доброштанов и Грицяков. От портретов и культа Мао КНР по сей день не отказывается не в силу «политической мудрости», как уверяют постсоветские «политтехнологи-чудаки», просто пока не припекло…
Восстания в ГУЛАГе вынудили Политбюро отказаться от физического насилия и террора как своей главной стратегии. Завершив демонтаж системы лагерей, Хрущев в секретном докладе на ХХ партсъезде смог отчитаться перед коллегами о проделанной работе. Начинался переход к новой стратегии подавления, в которой главный упор делался не на физический, а на информационный террор. Общество лишалось возможности получать какую-либо независимую информацию, рот открыть было можно, но сказать разрешалось только «Слава КПСС»…
Пора сделать общие выводы и заключения. Не будем забывать, что нас учили «жить не по лжи», что «нравственность есть правда», что в нашем языке есть понятия «честь» и «совесть». Если социальные ученые хотят служить не коррумпированным чиновникам, а России, если мы хотим приносить пользу своей стране, быть востребованными нашим обществом, нам необходимо изменить язык и тематику исследований, необходимо разоблачить советскую социальную мифологию. Мы должны начать революцию в социальной науке.
