Режиссер московского Молодежного театра на улице Руставели Вячеслав Спесивцев поставил много спектаклей о детской преступности и беспризорности. В его воскресную театральную студию ходят до полусотни детей, живущих по соседству. Дети бомжей и профессоров в этой студии знакомятся на репетициях. Мечта Спесивцева — никого не обмануть: «Чтобы никто в конце жизни не сказал: «Господи, как же это меня так надули?!» И не захохотал. Это моя задача».
Сейчас уже никто не узнает, скольким режиссерам ФСИН (Федеральная служба исполнения наказаний) предлагала поехать в Икшанскую колонию помочь со спектаклем. Вячеслав Семенович поехал. С этого начался фестиваль тюремного искусства «Амнистия души», который пройдет в этом году в третий раз.
— Сейчас мы держим руку на пульсе культурной жизни 51 колонии — через ФСИН. А началось все просто — меня попросили посмотреть спектакль в подмосковной Икшанской колонии. Спектакль им ставили немецкие режиссеры, в Германии целый театральный институт создан для работы с заключенными. Надо было закончить эту работу.
И что увидел? 14—18-летних пацанов. Я вник в это и беру на себя ответственность утверждать, что 40 процентов несовершеннолетних заключенных сидит по странному стечению обстоятельств. Один стоял на «атасе» при ограблении ларька, подошел кто-то сзади. Он его бутылкой бах! — убил человека. Другой защищал мать. Алкоголичка, приводит мужиков, один стал ее душить, сын ударил обидчика стулом. Я понимаю, что иногда это отмазка, иногда они свои истории сочиняют. И тем не менее они еще не преступники. Преступник замыслил, выполнил, скрывал следы. А эти…
Я раз съездил к ним, два. Привез туда свой спектакль, колонисты с актерами перезнакомились. Потом приехали к ним на Новый год, они нам показали спектакль по Гоголю. Учителя и воспитатели на Икше играют на сцене, пишут, режиссируют. Сели за столы, выпили чаю (вина нельзя).
После мы встретились с начальником ФСИН Калининым. «А если пошире историю? Как фестиваль «Калина красная»?» Я уже и сам увидел, что в тюрьме может вестись колоссальная культурная работа, которую не проведешь на воле. На воле человек зарабатывает на жизнь, а тут навалом времени для самодеятельности, и за нее тут еще и поощряют. Когда заключенные хорошо себя ведут и занимаются в кружке — им послабление.
Мне дали все видеоматериалы, дали возможность ездить и смотреть спектакли. Я увидел, поразился и задумался: почему на воле не знают, что там такая работа ведется?
В жюри фестиваля пригласил своих друзей — Никаса Сафронова судить изобразительное и прикладное искусство, Терезу Дурову на клоунаду, Юрия Куклачева — знаете, как заключенные ловко кошек дрессируют? Владимира Вишневского — слушать поэзию, Иосифа Кобзона — оценивать вокал, Бориса Грачевского — отвечать за кино. Например, в Ижевской колонии есть шикарная телестудия, снимающая на город сюжеты. Идет в городе фестиваль — колонистов везут на него под охраной, они снимают, монтируют, делают сюжет, его показывают по городскому ТВ — вот как!
В первый раз фестиваль провели по наитию. Второй раз — ажиотаж. Фестиваль преступников! Назвали «Амнистия души».
Название родилось просто: я сразу предложил ФСИН отпускать лауреатов на волю прямо
на сцене. Но мне сказали: тело, которое посажено, должно отбыть положенный срок. Тогда давайте отпускать душу! Душу — пожалуйста. Так и решили.
Тем не менее если кому-то из лауреатов подходит освобождение, можно подать на УДО. И лауреата, прошедшего все полагающиеся процедуры, отпускаем прямо на сцене. В первый раз так и сделали. А второй раз лауреаты освободились сами накануне фестиваля — мы не были причастны к этому чуду, оно случилось без нашего участия.
Сашу Голубеву, лауреатку прошлогоднего фестиваля, я взял к себе в театр — как и обещал, что талантливых возьму. «Не страшно? — меня все спрашивали. — Сидела за убийство». Не страшно. Оступился человек. Надо помочь.
Я взял ее на свой курс в ГИТИС, она пришла в театр, стала играть. Ушла буквально неделю назад — нашла в Москве работу с деньгами. Хочет учиться дизайну, строительная компания оплачивает ее обучение.
…Я спросил как-то у воспитателей: «Есть проблемы?» И слышу: «Есть, Виталий Семенович. Мало сидят. Только мы сделаем коллектив, только начинает что-то получаться, они уже освобождаются»…
У ФСИН нет денег возить нас по колониям. Финансирует наши поездки Федеральное агентство по делам молодежи и семьи Василия Якеменко. Члены жюри ездят по стране и отсматривают творчество заключенных по своему профилю. Сейчас мы немного лучше понимаем, что такое привезти заключенного из Алексинской колонии в Тульской области или из Новосибирской и Владивостокской.
Зачем мне все это? У меня ощущение, что мы все виноваты в том, что они там.
В Можайской воспитательной колонии открыли школу казачьего танца. Ансамбль танца «Казаки России» Леонида Милованова договорился с областным ФСИН на условиях взаимного интереса: казаки готовы принять в коллектив молодых танцоров из бывших заключенных, отдел ФСИН по воспитательной работе интересует опыт казаков в военно-патриотическом воспитании молодежи. Участие в самодеятельности — очки в пользу досрочного освобождения: активисты казачьей школы получат шансы раньше выйти на волю.
Наголо бритые подростки в черных бушлатах, большинство — семнадцатилетние с пятью классами средней школы, под присмотром воспитателей и оперативников сидят на табуретах в спортзале. Месиво грязного снега под сапогами. На стене, под баскетбольной корзиной, нарисован триколор — на физкультуре в него лупят мячом со всей силы, когда промазывают мимо корзины. Пахнущие холодом пацаны пришли на концерт.
Казачий голова Милованов говорит немного: лучше смотрите казачьи пляски, слушайте казачьи песни. Захотите — будем учить. Под минусовку казачья группа исполняет знаменитые на весь мир номера «Мы — казаки», «Хоперцы», «А запрягай-ка, батька, лошадь»: пляска лихая, музыка задушевная. Сабли из титановых сплавов по просьбе руководства колонии заменили деревянными.
Ответное выступление колонистов — нижний хип-хоп, который легко репетировать в комнате. Приблатненные раскачки рэпа легко усваиваются телом бродяги. Хип-хопу можно выучиться, не зная английского и живя на вокзале. А казачьей пляске некоторые осужденные учились до колонии в кадетских казачьих классах — туда набирают ребят из трудных семей, ребят, чьи родители погибли в горячих точках. Те, кто уже вступал в казачий перепляс, знают: одна казачья присядка — это месяцы физкультуры. «Синхроны», — вздыхают они, завидуя технике танца.
Но у казаков дело не в синхронах. Сла-женность танца — следствие братского биения сердец, много лет вместе танцующих, выпивающих, кочующих. В их пляске — амбиция индивидуальности, улыбка, молодецкий присвист, артистизм. В колонии про такого «артиста» скажут «развыступался». На смелое сольное выступление решаться надо самому. Что непросто. А синхрон в итоге получится и казацкие усы с «подкрутом» отрастут — усы по случаю открытия казачьего ансамбля растить разрешили.
Казачьи шаровары — точь-в-точь хип-хоповские широкие джинсы. Вместо шароваров и джинсов на колонистах растянутые треники. В них в казачьем переплясе под портретом Медведева можно вытанцевать к УДО. Волшебная сила искусства.
