В 70-ые Бондарчуку запретили снимать «Тараса Бульбу» - опасались обижать Польшу. Сегодня страха нет. Держись шляхта, жиды, татарва и прочие бусурмане… Огнем и мечом с экрана полыхает фильм Владимира Бортко. Один из самых дорогих кинопроектов новой России. 25 миллионов долларов.
С первых строк золото-тисненных титров ясно: высоко монументальное, «датовское» кинопроизведение – аккурат к юбилею приготовленное. Словом, памятник нерукотворный.
Картинка в духе многофигурных парадных полотен Глазунова. Все тщательно, чрезвычайно красиво: пейзажи, курени, битвы, крепостные осады, живописная Запорожская Сечь, «похожая на ярмарку». И все с перебором, граничащим со штампом. Журавль по небу летит. Конь белый по степи идет…
В монтаже та же песня. Вроде от текста недалече, а морок, словно дурной сон с экрана накатывает. Жанр фильма - «Сон Владимира Бортко о повести Гоголя».
Разлихой Тарас встречает сынов из бурсы хрестоматийным «А поворотись-ка сынку», тут же напоминая перезрелым отрокам, что истинная мать их – сабля. Да и задумывается - тотчас очам его является картина Бухарского дворца (уж не ялтинского ли?), перед дворцом русских рабов неверные унижают. Чего Тараса в Ялту занесло? Лицом от такого видения он натурально чернеет. Тут, понятное дело, воевать идти надобно.
Режиссеру тесны авторские поэтические размышления о казачестве (их задушевно и торжественно зачитывает Сергей Безруков) о «необыкновенном явлении русской силы, которое вышибло из народной груди огниво бед». В школе помню, нам талдычили про национально-освободительную борьбу русско-украинского народа и героические характеры, вступившие в смертный бой с захватчиками. Мрачная сторона этой сверкающей литературными перлами притчи открылась много позже. Как и разрывной в трагических противоречиях характер Тараса, затеявшего войну не только из патриотического рвения. Обладающего хитростью лисьей. Чужими руками, ловкой демагогией, свергшего мирного и мудрого кошевого. Тот-то наивный из последних сил пытался слово казацкое держать: «Мы обещали султану мир». Какие тут клятвы, когда пепел войны стучит в сердце Тараса. «Он всё придумывал, как бы поднять Сечь на отважное предприятие…». И братья его «козаки» в войне нуждались, чтобы мародерствуя лихо, от долгов освободиться. Оттого и призыв Тараса им понятней всех мировых: «Да ведь он бусурман: и Бог, и Святое Писание велит бить бусурманов!». Вот они султану письмецо ругательное составляют, картину Репина в «живых фигурах» изображают. Чубатый Михаил Боярский особо фиглярничает.
Как объяснить зрителю, отчего легендарный Тарас – благородный витязь малороссийский нещадно жар войны раздувает? Огонь, пожравший сыновей и его самого. У Гоголя все так непросто, путано. С одной стороны «без войны никак не можно, пропадет даром козацкая сила… Так что же что нет войны? Я поеду с вами на Запорожье погулять!». С другой, сама земля «первобытной России - опустошенная, выжженная дотла набегами «монгольских хищников» - бранным пламенем объялась, с ней и «мирный славянский дух». И Тарас – азартный, вспыльчивый, жестокий - воплощение этого объятого огнем духа.
В книге проза расслоилась в разноголосую поэтическую полифонию. Эпохальный кинобоевик требует схем, оправдательных решений. Авторы судорожно нащупывают моральную опору Тарасу, по Гоголю, самою природою созданного для браной тревоги. «Нет больше, Тарас, у тебя полка. И хутора – нет. И жены (Ада Роговцева)». Всех вороги сгубили. Аду Роговцеву прямо на Сечь в ковре доставляют – изрубленную. Вот и решение задачки. Тарас – мститель. И сыновья его. И войско. Геть на Польшу! А как только гнев праведный в душах казацких порохом вспыхивает – быть понятное дело погрому, «перевешать всю жидову». Потом уж и на Польшу можно.
«Тарас Бульба» - поэтическая притча о России темной поры 16-го (у Гоголя 15-го) века. Но при переводе на экранный язык литературный исполин ссыхается. Трагедия чудовищной действительности сплющивается в идеологическую «заточку», напоминая фильмы о необоримых комиссарах, героику «неуловимых мстителей».
Казаки в фильме – не совсем то, что гоголевские запорожцы: народ разношёрстный - разбитные борцы и патриоты, умельцы и ленивцы, бражники и герои, мародеры и романтики. На экране - монолитное воинство православное, справедливости и благородством исполненное, даром, что саблю на чарку регулярно меняющее. Никаких тебе казней мирного населения. Это в книжке запорожцы резали груди женщинам, сдирали кожу у выпущенных на свободу, поджигали паненок вместе с алтарями, «поднимали копьями с улиц младенцев их, кидали к ним же в пламя». Даже после мировой с поляками Тарас гулял по Польше со своим полком, выжигая одно за другим местечки, костелы, заклиная: «Ничего не жалейте!». Лютовал до того, что и подельникам его беспощадная свирепость и жестокость казались чрезмерною.
Киношные казаки – «богатыри, не мы». Борцы за правое дело. Товарищи. На все войско один предатель - Андрий. Так батько, породивший его, законно и порешит.
По дороге на Сечь Тарас принимает роды. Тема эта сильно беспокоит режиссера и сценариста Володарского. И блондинистая паненка – чудная фарфоровая кукла, в которую влюблен Андрий, полфильма будет хохотать, а в финале умрет родами. Тем авторы убьют двух зайцев. Исполнится вещее предсказание Андрия-Ромео о грядущей смерти влюбленных. И семя Тараса прорастет во вражеском польском дворце…
Из многозначной повести, которую по дикому недоразумению (или умыслу) изучают в седьмом классе – вычерпано самое патетическое. О чем Толстой замечал: «Но как только хочет он писать художественные произведения на нравственно-религиозные темы или придать уже написанным произведениям несвойственный им нравственно-религиозный поучительный смысл, выходит ужасная, отвратительная чепуха…».
Гоголь в свободной и непредсказуемой стихии характера своего необъятного героя «выпытывает дух минувшего века». В литаврах патетики фильма, духа этого не расслышать. И в пышно костюмированном дизайне и другие характеры растворились бесследно.
Ступка нещадно переигрывает, молниями из глаз стреляет, слезы льет, устрашающе хохочет. Его Тарас немного припадочный, из злобного буйства в беспричинное веселье бросающийся. Да и всего в фильме перебор: надсадного крика, пыток, четвертований и казней, отрезанных голов, костоломания.
Пафосного апогея зрелище достигает в кульминационной сцене гибели лучших из богатырских «козаков» (вкрадывается мысль: а не разыграл ли нас Бортко, не снял ли пародию на исторический боевик? - но нет вроде серьезен режиссер, как никогда). Умирают герои один за другим – монументально, статуарно, кроваво. В смертный час со знаменательными речами к товарищам взывая: «За святую козацкую веру, чтобы по всему свету разошлась…». «Товарищи, за всех христиан!» (подзабыли, видно, что воюют с поляками, чем не христиане?). «Хорошей смертью умираю. Пусть же во веки цветет русская земля», - трясет кровавым чубом козак Михаил Боярский. «Прощайте, паны, братья, товарищи. Пусть же стоит во все времена православная русская земля!». «И пусть же вечно красуется Христом любимая земля!».
Ну, натурально, митинг во славу Рассеи и православия. Гоголевский текст обряжается в героическую вампуку. Накринолиненная высокопарность на виражах страшного серьеза обретает комический эффект. Кульминация комического – казнь Тараса. Вроде все, как писано: на высоком холму по-над рекою горит он себе свечкой… Да боковым зрением следит за передвижением козаков, пробирающихся к челнам: «Не туда! К берегу - Подгорной дорожкой, что слева». Тут и речь небольшая: «Прощайте, товарищи!.. узнают ляхи силу православной веры!» Потом про народы дальние и ближние, которые учуют когда да подымется с земли русской свой царь (мысль конечно, актуальная)… И не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему».
Фольклорные мотивы речи, поэзия религиозно мистического склада, идеи построения культуры в духе гоголевского православия на основе «простора», т.е. свободного обращения ко Христу - в устах костюмированных артистов становятся героическим капустником. Живые характеры сплющиваются в «мертвые души», как помнится: условный знак несуществующего человека.
Удивительней всего, что эти пышно движущиеся картинки на экране воплотил тот самый Владимир Бортко, автор тончайшей киноверсии «Собачьего сердца». Видимо, обаяние и сила булгаковского романа облучила его прозрением. Видимо, о патриотизме у него тогда были иные мысли. С Гоголем же сложились чисто умозрительные отношения. Родственными оказались путанные идеи классика, за которые Толстой и Белинский его поругивали.
Зачем нужна сегодня эта костюмированная агитка? Продюсеры рассказывают, что картина снята без всякого нажима с их стороны. Такое вот «авторское кино», внутренний посыл, в котором просвечивает нехитрая идея: «одна страна – один народ». Возможно, искреннее намерение автора зарядить экран героикой, патриотизмом, духом товарищества. Скептичный профессор Преображенский, увидя это бравурное кино, перевернулся бы в гробу. Да и Гоголь тоже. Во второй раз…
P.S. Кстати, на Украине, ведущей позиционную борьбу за «национального письменника Гоголя», снимается своя «Песня о Тарасе Бульбе». Украинский Минкульт намерен выпустить версию Петра Пинчука осенью. В повести, переведенной на украинский, казаки, погибая, возглашают «Да пусть стоит украинская земля!». Ну, никак не дадут классику покоя.
