Этот дневник я стала вести для своего девятимесячного сына, и он вовсе не предназначался для печати. В Руанду я полетела в конце июля 1994 года, когда основной ужас был уже позади, а территорию страны контролировали силы Руандийского патриотического фронта. Появились, наконец, и войска ООН, опоздавшие на целую вечность. Активизировались французы, развернувшие операцию «Бирюза». Я проехала фактически через всю страну, видя везде следы недавнего безумия — сожженные деревни, высыхающие трупы, выживших от ударов мачете людей — страшные зарубки на детских головах стоят перед глазами до сих пор. В соседнем Заире*, куда хлынули пытавшиеся спастись тутси (потом к ним присоединились опасавшиеся обратного геноцида хуту), в многотысячном лагере беженцев Гома французские и бельгийские солдаты решали задачу, не стоявшую перед человечеством со времен концлагерей Второй мировой войны: они пытались понять, что делать с горами трупов. Трупный запах стоял повсюду, пропитывая одежду и еду, а люди продолжали и продолжали умирать…
25 июля. Пуня, я улетаю в Руанду завтра вечером со специальным самолетом Министерства по чрезвычайным ситуациям (МЧС). Они едут забирать русских женщин. Все эти тетки когда-то вышли замуж за руандийцев и уехали из СССР, господи, неужели мы начинаем превращаться в какое-то подобие нормальной страны? Самолет посылаем за своими гражданками, не называя их больше распутными девками, изменницами Родины и наймитами капитализма…
29 июля. Пишу рано утром, в затрапезной гостинице в городишке Мванза в Танзании. Транспортный отряд МЧС работает здесь, в Танзании, в лагере Бенако на границе с Руандой. Мы завезли им «КамАЗ» и кое-какие запчасти. Я познакомилась с командиром отряда Мишей Грибачевым и врачом Костей Ковальским. Пообещала, кровь из носа, обязательно заехать к ним на обратном пути. Мы покидаем Мванзу и держим путь на Заир, где в пограничном с Руандой городке Гома нас должны ожидать женщины.
…Я в Гоме. Женщины с детьми ждали нас прямо на летном поле. Ира Полева, которая была на сносях, родила дочку — ей всего два дня. Маленький комочек со сморщенными ручками и личиком старушки. А трехмесячный Иванушка — веселый и упитанный. История Наташи: высокая худая женщина с очень европейской внешностью и южнорусским говором. Сама из Харькова. Родители умерли. Дом в Харькове она подарила квартирантам, считая, что никогда не вернется. Муж убит, родственники мужа тоже. Своих трое детей, и еще она усыновила пятилетнего мальчика, который бегал по дороге, плакал и искал маму. Денег — ноль! Два чемодана с вещами. Летит в пустоту, в никуда, но только бы выбраться из этого пекла. Что я могла для нее сделать? Дала наш телефон да чуть-чуть денег. Но ведь это ровным счетом ничего.
Они улетели, а мне повезло: англичане сосватали машину за 80 долларов в сутки — очень дешево, да плюс ко всему я живу у русской врачихи Тани — она замужем за заирцем.
С Самсоном, моим водителем, поехали в лагерь Мугунга. Это Вавилон. Все движется, шевелится, ползет, тащится. Все в грязи. Многие — и мы поначалу — ходят здесь в масках: пыль и жуткая вонь.
30 июля. Проблема номер один здесь — вода. Каждый день многие совершают утомительный четырехчасовой путь через лес и горы за водой. Рассказываю это не с чьих-то слов — я сама проделала это путешествие, но мои сумки и камеры нес водитель Самсон, а руандийцам приходится тащить на голове флягу с водой килограммов эдак в 25! Ноги разъезжаются по черной грязи в разные стороны, иногда приходится почти ползти, цепляясь за лианы, или скакать с камня на камень. А вода! Мало кто отважится назвать эту вонючую жидкость черного цвета водой. Но люди вынуждены ее пить, чтобы не умереть от жажды, и, напившись, умирают от холеры. Что лучше?
31 июля. Детский приют ЮНИСЕФ. Дети похожи на маленьких зверьков, у некоторых нет сил держать ложку или бутылку. Их кормят. После еды они в изнеможении вытягиваются на пластиковой подстилке и замирают, прикрыв глаза. Мальчик мой! Если бы ты знал, какой ты счастливый, что живешь там, где ты живешь, и ешь, не думая, хватит или нет. Наверное, навсегда в памяти останется запах давно немытых людей, испражнений и подавляющий все, душащий запах разлагающихся человеческих тел.
1 августа. Каждый день приходится подвозить кого-то в госпиталь. Сегодня мы наткнулись на только что родившуюся девочку и ее мать, погибающую от жажды. Пока ждали приезда врачей, я пошла побродить по лагерю. Пришла на поле, где зарывают умерших. Их складывают в большие кучи и сверху засыпают землей. Вырыть могилу нет возможности, потому что почва состоит из лавы. Рабочий в маске на желтом бульдозере захватывает ковшом землю и высыпает сверху на трупы. Постепенно исчезают руки, ноги, лица, одежда, остается только холмик земли. Бульдозер едет к следующей груде тел. Люди сложены так, что подъехать совсем близко бульдозер не может, и тогда он начинает сгребать трупы в одну кучу. За работой наблюдают двое французских солдат в масках. В ковше застрял маленький ребенок. Солдат вытащил его рукой и бросил в общую кучу. Через десять минут все кончено и здесь…
2 августа. Улетаю с французскими военными в Руанду, в Чангугу. У въезда в аэропорт замечательный плакат, прославляющий кока-колу, под ним ютится семейство. Вообще беженцы живут здесь в самых невообразимых местах: в развалинах домов, на кладбище, просто в канавах.
3 августа. Потрясающий это был полет над озером на высоте 15—30 метров. Очень красиво. Маленькие островки, покрытые лесом. Несколько пирог проплыло под нами. Французские военные — отличные ребята. Между прочим, не орут друг на друга беспрерывно и не кроют матом (даже ласковым, французским).
Едем в Гиконгоро на машине, сопровождаем раненых. Рядом со мной сидит Эдик Лехман, немец из Пицунды, легионер Иностранного легиона. Два года назад он поехал в Польшу, а там переплыл Одер, оказался в Германии. Пожил-побродил и завербовался в легион. Жизнь в легионе ему нравится. Их часть стоит в Джибути. Встают в четыре, до двенадцати занимаются спортом, потом, как он говорит, заваливаются в какой-нибудь бар, а потом — к девке. Перед выходом из части запасаются на проходной презервативами. Получают они 10 000 франков в месяц. Эдик говорит, что после двух лет нашей армии служба в легионе — полное фуфло. Люди в Европе ему не нравятся — с ними скучно, он отводит душу с несколькими ребятами из соцстран, которые есть в легионе. Мы прощаемся с Эдиком так, как будто завтра снова увидимся…
4 августа. С утра поехали в Кигали с канадцами из ООН. Страна очень красивая – горы, долины, много удивительных деревьев, какие-то кактусы метра три высотой, которые у нас растут только в горшках на окнах. Очень много чайных плантаций. К сожалению, все они пусты. Народу очень мало, в поселках еще кто-то трется, а на дороге пусто. Нашему каравану из трех машин приветственно машут руками и дети, и взрослые. Разрушений не особенно много. Правда, в городишке Гитарама, километрах в 40 от Кигали, очень много домов, судя по всему, разрушенных снарядами. Один дом просто сполз по горе вниз. Кое-где встречаются сожженные деревья. Но ощущений, что здесь произошла жуткая кровавая бойня, в результате которой вся страна пришла в движение, нет. Кигали меня полностью разочаровал. Просто никакой город, хотя он красиво расположен на холмах и в долинах. Нет ни воды, ни электричества, город достаточно пустынен.С сотрудницей WFP (World Food Program) съездила в детский приют рядом с Кигали. Здесь работают немецкие врачи. Очень много детей, раненных мачете, много обгоревших. Маленькую девочку, сидящую на коленях у доктора, вытащили из-под обломков горевшего дома. Рядом с ней положил голову на колени медсестре мальчик с удивительно скорбным взглядом. Он находится в приюте уже несколько недель. Первое время был в состоянии шока — ни на что не реагировал, мочился под себя, плохо принимал пищу. На голове — несколько шрамов от ударов мачете, половина уха отсечена, видимо, тоже мачете. Сейчас ему лучше, стал узнавать людей, все время ластится к медсестре Ульрике, но взгляд, наверное, надолго останется таким.
6 августа. Сегодня улетаю в Кению, в Найроби — оттуда легче добраться до Мванзы, к нашим в отряд. Жалко расставаться с Гомой. Кажется, столько не сделано, столько времени проведено впустую. Вчера один знакомый французский офицер, который учил в школе русский язык, спел мне «Подмосковные вечера». Кайф!
В Найроби прилетела на частном самолете нефтяной компании с пилотом-норвежцем, классным парнем по имени Таджи. Он сказал, что все равно возвращается обратно и может меня взять бесплатно. Мы летели на высоте метров двести. Бросаю последний взгляд на скопище грязных сараев и халабуд — это Гома с воздуха. Все равно грустно улетать!
8 августа. Два дня пришлось проторчать в Найроби: не было самолетов — выходные. А я и забыла — в Гоме ведь нет выходных. Там вообще от ужаса, горя и огромного количества работы забываешь и дни, и числа, и месяцы.
Пишу уже вечером, в лагере МЧС в Бенако. Долетела сюда на самолете Красного Креста, а потом какой-то хамоватый француз довез уже до наших. Они мне здесь искренне обрадовались, по-моему, не верили, что я приеду. Организация жизни в лагере мне понравилась. Конечно, нет западной легкости и изящества в каких-то вещах, чувствуется военно-казарменный уклад жизни, но это и немудрено: в отряде всего пятеро гражданских, остальные — военные или сверхсрочники. Я понимаю, что Мише Грибачеву очень сложно — он первый раз за границей, и сразу — в Африку, и сразу — командиром.
Работа у них здесь очень тяжелая. Они занимаются доставкой грузов и беженцев. Трудность работы заключается в том, что здесь фактически нет дорог, это, скорее, горные тропы из красной пыли, которая оседает на всем и въедается в кожу.
9 августа. Еле стою на ногах — проездила целый день с водителями на «КамАЗах» за беженцами. Устала безумно. Да и бардака в организации работы со стороны УВКБ (Управление верховного комиссариата по делам беженцев) достаточно. Ну, например: людей по 70 человек сажают в грузовики, у каждого грузовика стоит сотрудник УВКБ со списком, всех проверяют. Наши водители, как правило, помогают забраться в машины. Беженцев привозят в транзитный лагерь (приблизительно 1,5 часа пути), там все выходят из машин, их, как наши говорят, кольцуют — каждому на руку надевают специальный браслет из плотной бумаги с номером — это и для учета беженцев, и для получения в лагере пищи (совсем маленьким браслет надевают на левую ножку), — и после этого все эти люди идут пешком с детьми и скарбом в Бенако. А грузовики возвращаются в Бенако пустые…
11 августа. Когда едешь на машине, все дети машут тебе двумя руками и хохочут во все горло. Я представляю, как потом, стоя на пыльной дороге и глядя вслед удаляющемуся грузовику, они яростно спорят: «Это он мне помахал, нет — мне!».
Приближается новая машина, опять все машут, по уши в красной пыли, и опять, наверное, яростно спорят.
Мне ужасно грустно. Я уезжаю. Прощаюсь с нашими ребятами и, в общем-то, с Руандой. Грустно улетать, еще грустнее, чем из Афгана, по которому я ползала в прошлом году с тобой, Пуня, минус четырехмесячным, в животе. Наверное, всегда, когда видишь большие страдания и боль, пусть и чужую, это очень сильно застревает в сердце. Проклятый бульдозер с мертвым ребенком в ковше!
Миша Грибачев сказал, что принято решение оказать Руанде гуманитарную помощь и заниматься этим будет только МЧС. Слава богу, сдвинулось! А то ведь так стыдно. Мне здесь никто нигде слова не сказал, но самой-то все равно стыдно! Участвуем в судьбах мира, делим его, кромсаем, а помочь малюсенькой стране раскачиваемся 5 месяцев. До Найроби лечу опять на самолетике Красного Креста, а там — ур-ра! — на летном поле стоит родной, пузатый, неуклюжий Ил-76. Бегу к нему вприпрыжку — и не верю своим глазам: этот экипаж я видела ровно неделю тому назад в Гоме, и они меня помнят. Сейчас они летят через Африку в Кишинев. Взять меня на борт — нет проблем!
12 августа. Это последний день моего путешествия. Сколько за это время я увидела, какое количество людей самых разных наций мне помогало совершенно бескорыстно. У меня такое ощущение моей маленькой планеты, моего маленького любимого домика, где все люди рано или поздно встречаются. Мы все действительно объединенные нации! И мы не можем дать погибнуть народу, попавшему в страшную беду. Как трудно все это объяснить в Москве, в России, как трудно передать словами это ощущение братства. Кстати, впервые в жизни мне было приятно встретить за границей людей из моей страны. Наверное, потому, что они здесь не мешочничают, не побираются, не нуворишествуют, а делают дело, которое является частью дела общеземного. Как же все это трудно выразить обычными словами!
Мой маленький мальчик, сегодня вечером, ну в самом крайнем случае завтра утром, мы с тобой обнимемся. Как это будет здорово и весело. Ты же будешь хохотать, а?
Мама.
P.S.2009 г. Сегодняшнее положение в Руанде можно считать стабильным, правительство президента Кагамэ контролирует обстановку, хотя очень часто критикуется за «излишний авторитаризм» международными правозащитными организациями. Руанде удалось нормализовать отношения с соседями. Это по-прежнему крайне бедное (хотя и не самое бедное) государство, основной статьей дохода которого является экспорт кофе и чая. Недавно в районе озера Киву обнаружены большие запасы природного газа, но начнется ли в этом уголке Африки газовая лихорадка пока неизвестно.
С ноября 1994 года (и до сих пор) в Танзании работает Международный трибунал по преступлениям в Руанде. Среди подследственных — организаторы и вдохновители массового уничтожения граждан Руанды весной 1994 года, в основном бывшие чиновники правящего режима. Действия, а вернее, полнейшее бездействие структур ООН обсуждалось и осуждалось неоднократно на различных международных уровнях.
Морок, охвативший небольшую страну, кажется, позади. Вопрос только в том, где и как он проявится в следующий раз.
P.P.S. Моему сыну скоро исполнится 16 лет.
* Ныне — Демократическая Республика Конго.
