Про политику рассказать? А я не забоюса, я глупа. Вот мой-то, идол-то… Он политик едучий, дипломат хренов. Уж он все знат: кто баллотируется, кто чё лоббирует, кто — спикер, кто — простой член. Всю жись от меня газетиной закроется, политиков материт. Да чё на его и внимание обращать, на его никаким правительством не угодишь. У его и отец такой был: Сталин был, он и Сталина материл! При своех, конечно. Царство небесное, свекру моему. А мой (толстого-то помните? круглый такой кукурузник)? Так мой его — из души в душу! А этот, с бровями, который то орден себе вырешит, то книгу напишет, то другой какой праздник нам сделат… На кажный такой праздник такого я наслушаюсь — святых выноси. А раз как-то помню, все политбюро напечатали: на развороте в два ряда. Мой газетину-то развернул… Нет. Это лучше не вспоминать. Это тебе рано. Чё смеешься?
А я не кака-нибудь там идейна, а так скажу: жить стали хорошо — все есть. Конечно, денег нет купить. Так никогда не было, чтоб все было. Когда деньги были (мы как-то накопили маненько), так в магазинах — шаром покати. Я как-то мяса выстояла… да какое мясо? Кости… этой козы степной… как ее? Сайгак. Мой-то, идол-то, за баранину съел!— Таня! Ты где это баранину выстояла?
— А места знать надо. (Я вообще пошутить люблю.)
А ежели меня спросить, кака особинка, изюминка кака у российской власти, то я скажу — ну, конечно, про ту власть, котору помню, — изюминка, особинка нашей российской власти, что она врет. Ты гляди, смеется она! И люди есть, специально обученные, чтобы выходили врать. Выдвинутые люди. У их глаза таке специальные, застекленные, которым все — божья роса. Он глядит на всех этим глазам и врет. А на другой день надо врать наоборот — жись не стоит на месте. Опять этого же выдвигают привышного. Он бы, может, и рад убежать, а нельзя, сзади товарищи стоят — ври, мол, а то про тебя все скажем.
А у меня телепатия кака-то: я чую, кто врет по телевизору. Я уж и не смотрю, стараюсь. А мой-то: «Таня, — надрыватся, — Таня!». Я из кухни выйду, в залу взойду… Видишь, у нас так — кухня, так — зала. Однокомнатная квартира. За тридцать лет выработали. А меньше власть матери!
— Таня, — надрыватся, — погляди. Этот, не знай — врет, не знай — нет.
— Чего глядеть — врет. Просто он привышный.
— А ба! А я на его надежды возлагал!
— Тебе на могилу цветы скоро возлагать будут, а ты все надежды возлагашь.
А как-то аномалия вышла, гляжу — не врет какой-то. Что за черт, не могот быть! Пригляделась — а его самого обманули. И он думат, что сам так думат. Хуже меня глупый. Я что хочу сказать, это правильно, что нам врут. Власть нам за мать-отца. А каке же родители ребятишкам изнанку жизни показывают? Изнанку жизни дети сами узнают. За сараями. Ну, закатилась!
Так что я не унываю. Я даже когда деньги с книжки пропали, тоже, как ты, смеяласа! Мой тогда материться забыл!
— Ты что, — спрашиват, — дура блаженна!
А я: «Милый, мы у их всегда будем крайни. Найдут, как обмануть».
Кричит в «залу»:
— Чекушка есть? Налей-ка, мы с Наташей выпьем по рюмочке! И не матерись — она в театре работат.
