«Энергетическая супердержава» звучит гордо — не то что «сырьевой придаток». «Переходная экономика» не вызывает таких отрицательных эмоций, как «олигархический капитализм». «Поднимающаяся с колен держава» заряжает оптимизмом, которого лишен «имперский синдром». «Суверенная демократия» куда приятнее «автократического режима»…

По-разному прозывают сегодня Россию — справа, слева, сверху, снизу. И многие из противоречивых прозвищ имеют право быть. Ибо самочувствие и роль нашей страны в мире в критические для него времена непонятны. Прежде всего нам самим.

Выступая недавно перед собранием бизнесменов и экономистов в Колумбийском университете в Нью-Йорке, Джордж Сорос заявил, что мировая финансовая система фактически развалилась. Созданный этим развалом хаос масштабнее, чем экономический обвал времен Великой депрессии и сравним лишь с кончиной Советского Союза.

С 1929 по 1933 год ВВП США сократился на 30%. С 1989 по 1998 год ВВП России уменьшился на 45%. Но куда важнее экономического развала его социальные последствия, не имеющие аналогов в мирное время. Вот лишь один факт: за первые пять лет реформ продолжительность жизни в России сократилась на шесть лет.

Хуже некуда

Сравнение прошлых катаклизмов с нынешним глобальным обвалом стоит провести и потому, что все три имеют схожие идеологические и политические истоки. Нынешний кризис, считает Джордж Сорос, знаменует кончину модели свободного рынка, которая со времен «рейганомики» доминировала в капиталистических странах. Утверждение спорное: администрация Рейгана лишь вернулась к этой модели, отказавшись следовать курсу Ф.Д. Рузвельта на активную роль государства в экономике ради поддержания деловой активности и социальной стабильности. Как кратко и образно определил в середине 30-х годов суть «Нового курса» член рузвельтовской команды, глава администрации национального возрождения генерал Хью Джонсон, американское общество нуждалось в защите от «убийственной доктрины дикого, волчьего индивидуализма, когда собака пожирает собаку, а остатки подбирает дьявол».

«Очевидно, что только переход к экономической системе, основанной на рыночных отношениях, позволит решить наиболее острые, десятилетиями накапливавшиеся проблемы страны, органично соединить нашу экономику с мировым хозяйством, обеспечить рост производства в соответствии с нуждами трудящихся и тем самым определить социальную ориентацию экономики, ликвидировать дефицит, открыть доступ нашим гражданам ко всем достижениям мировой цивилизации». (Из «Программы 500 дней».)

Приводя эту цитату, сразу оговорюсь, что российскую катастрофу 90-х годов роднит с нынешним кризисом не благое намерение тогдашних демократов перейти к рынку. Эта катастрофа — результат того, что образцом для подражания ими были взяты не успешно реализованные в других странах модели развития, а заокеанская неолиберальная доктрина. Потому-то сегодня трудно читать «Программу 500 дней» без слез умиления, с каким читается «Город Солнца» Кампанеллы Томмазо. Особенно его пассажи насчет благости власти короля-жреца, с которой, может статься, и была списана сначала ельцинская, а потом и путинская демократия. Но экономические программы должны отличаться от утопий взвешенными оценками политических и экономических реалий, а не благими пожеланиями.

Состояние советской экономики в год выхода «Программы 500 дней» было таково, что, как заметил тогда обозреватель лондонской «Файнэншл таймс» Мартин Вульф, было проще достроить коммунизм, чем переходить к рынку. Что не помешало ему, выступая в феврале 1990 года по Первой программе Центрального телевидения, уверять советских зрителей, что «при переходе к рынку больно будет только вначале, зато потом станет все лучше и лучше…»

Получилось наоборот. Поначалу боль не чувствовалась: было непонятно, что происходит, но очень хотелось перемен. Да и как было не хотеть, когда за молоком и колбасой даже в Москве выстраивались в длинную очередь, а водку отпускали из-за прилавка за железной решеткой по пол-литра в одни руки. А как свежо и красиво это звучало — гласность, свобода слова, демократия, либерализация… А вокруг — изнемогающая под военным бременем экономика, расшатываемая миллионоголосым кличем «Красиво жить не запретишь!!!».

Боль пришла через несколько лет. И тогда уже не премьер-демократ, а сменивший его крепкий хозяйственник произнес историческую фразу: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Признание на первый взгляд откровенное, а по сути — лукавство: ведь они хотели как лучше для себя, а для нас вышло хуже некуда…

Дорога в никуда

Свобода рынка, которую российская элита декретировала для захвата власти и собственности, проявила свою разрушительную силу задолго до нынешнего глобального обвала. Это была победа «либеральной миссии» в отдельно взятой ядерной супердержаве, которую она за считаные годы свела до статуса третьеразрядной страны. Поскольку эта доктрина не отечественная, а пришлая, то оценить ее действие лучше всего смогли эксперты из страны происхождения.

Вот выдержки из доклада четырех американских экономистов, представленного на состоявшейся в МГУ в июне 1995 года международной конференции «Проблемы перехода России к рыночной экономике»: «В аналитических оценках и рекомендациях, полученных Россией во время перехода к рынку, преобладали англо-американские сказания об экономическом развитии. Их веру в саморегулирующие свойства рынка можно было бы счесть наивной, не будь она идеологически мотивирована, ибо является политическим приемом, позволяющим игнорировать или подменять экономическую логику и историю, в том числе России <…> Оправдания, что реформы были введены сверху декретами потому, что их нужно было ввести быстро и эффективно, выглядят как явная насмешка над собою. Ведь торопились по дороге в никуда <…>.

Неолиберальная политика пренебрегла конструктивной ролью, которую сыграло государственное вмешательство в послевоенном восстановлении Германии, Италии, Австрии и Японии, равно как и в экономических преобразованиях в Южной Корее и на Тайване, а недавно в Китае и во Вьетнаме. <…> Масштабы бессмысленного растранжиривания ресурсов в России ни с чем не сравнимы. Допущенные банкротства первоклассных предприятий и упадок научно-исследовательских центров мирового уровня — просто невосполнимый урон. Но еще хуже то, что выбор капиталистической модели образца восемнадцатого века, представляющего крайне примитивную форму рыночного хозяйства, за пять лет так и не заложил основы для перехода к современной капиталистической экономике».

Такой переход был начат министрами-неолибералами в марте 1995 года. На расширенном заседании Совмина, обсуждавшем программу приватизации, было принято предложение консорциума шести банков предоставить правительству кредит под залог акций приватизируемых предприятий. Грешен, сам тогда писал в газете «Труд»: «Протянув руку правительству, банкиры дают ему шанс вывести экономику из застоя». Но кто мог тогда предугадать, что залоговые аукционы, не залатав дыры в бюджете, лишь прирастят российский банковский капитал промышленным. Власть «сливалась в экстазе» не только с бывшими «красными директорами», но и с нуворишами — финансовыми тузами и гениями приватизационных афер. Командные высоты в экономике заняли «эффективные собственники», на отсутствие которых так сетовали либералы. Их переплетение с чиновной элитой и создало феномен российского государственно-олигархического капитализма.

Переживаемый ныне страной экономический кризис — прямой результат выбора пути развития, сделанного без малого два десятилетия назад. Если глобальный обвал порожден банкротством модели свободного рынка, проявившимся в финансовом крахе в США и в мировом кризисе перепроизводства, то в России его первоочередной причиной является социально-экономическая политика государства. Как бы нас ни пытались убеждать в ином, но российское государство преимущественно обслуживает интересы олигархического капитала, стремящегося обеспечить максимальную прибыль здесь и сейчас, не заботясь о долгосрочных задачах развития страны. В тучные годы начала века суть этой политики прикрывал экономический рост, повышавший доходы населения. Кризис обнажил ранее скрытое: государственно-олигархическая система заводила экономику и общественную жизнь в тупик.

Дважды обманутые надежды

Именно банкротство неолиберальной стратегии развития придало нынешнему кризису национальных экономик на всем постсоветском пространстве (в том числе в Прибалтике) особую остроту и глубину. Оглядываясь на наше время с высот грядущей мудрости, историки, возможно, назовут переживаемые нашими странами беды «постсоветским синдромом»: перейдя к капитализму, бывшие советские республики так и не избавились от родимых пятен развитого социализма. Они особенно выпуклы у главного наследника СССР — России, которая давно переживает системный социально-экономический кризис.

Его самая характерная черта — обманутые ожидания. Переход к рынку не обеспечил роста производства и социальной ориентации экономики. Мало того что разнузданная свобода рынка в условиях хищнического грабежа накопленных СССР материальных активов уничтожила диверсифицированную экономику, оставив на плаву лишь горстку самых прибыльных сырьевых отраслей. Страна оказалась отброшенной на три четверти века назад по уровню социального неравенства, и ее внутренний рынок оказался слишком узким для устойчивого экономического развития. И это несмотря на то, что по главному капиталистическому параметру, прибыльности бизнеса, Россия уже в первые годы реформ вышла на призовое место в мире.

Согласно самому точному диагнозу состояния нашей экономики, поставленному именитым российским экономистом Станиславом Меньшиковым в книге «Анатомия российского капитализма», валовая прибыль в России (с учетом скрытых доходов капиталистического класса) в 2,2 раза превысила ее уровень в США. По его оценкам, норма прибавочной стоимости, т.е. присвоенной работодателями части прибыли, в среднем по экономике составляла в 2007 году 140% (вдвое выше, чем в США). А в экспортных отраслях она достигала 240%, при том, что на эти отрасли приходится лишь 8,6% общего фонда заработной платы, зато создается 15,9% валовой прибыли. С.М. Меньшиков подсчитал, что еще в середине 90-х годов валовая прибыль, присвоенная классом собственников, достигала 12% российского ВВП (в США она не превышает 5% ВВП). Большую часть этой сверхприбыли российские толстосумы переводят на закордонные банковские счета или вкладывают в иностранные активы — ценные бумаги американского казначейства и дорогую недвижимость.

Постсоветский капитализм унаследовал от реального социализма низкий уровень оплаты труда, который частично компенсировался расходами государства на социалку — бесплатное здравоохранение, образование, субсидируемую квартплату. Российские работодатели могут платить низкую зарплату благодаря сохранению социальных статей бюджета, хоть и в урезанном виде. Мало изменит ситуацию с низким уровнем доходов и «монетизация льгот» путем адресной помощи малоимущим. В отличие не только от развитых, но и многих развивающихся государств, наемные работники в России не защищены от произвола работодателей профсоюзами.

Созданная на основе ВЦСПС, одного из столпов былой системы партийно-государственного контроля, Федерация независимых профсоюзов России столь же мало зависит от коренных интересов своих членов, как и ее советский предтеча. Российская профсоюзная бюрократия верно служит правительству и директорам предприятий и помогает им усмирять рабочих. А действительно независимые рабочие союзы пока еще малочисленны: действуя лишь в отдельных отраслях, они пока не могут радикально влиять на отношения между трудом и капиталом по всей стране. Потому-то, не в пример западноевропейским странам, где профсоюзы являются реальной силой, директора российских предприятий увольняют рабочих и срезают зарплату, зачастую не согласовывая свои решения с профсоюзами. Чтобы повысить прибыльность бизнеса, так поступают сегодня даже хозяева предприятий и фирм, которые не сильно страдают от кризиса. Согласно указанию из Москвы, по поводу увольнений директора обязаны объясняться лишь с местными властями.

Бытует мнение, что завидный экономический рост в России в начале века происходил благодаря повышению мировых цен на нефть. Между тем этот рост произошел вследствие четырехкратной девальвации рубля. И не столько потому, что благодаря ей российские товары стали конкурентоспособнее, сколько из-за резкого снижения уровня зарплаты, которое повысило прибыльность производства. Это позволило российскому бизнесу задействовать ориентированные на внутренний рынок незагруженные производственные мощности. И уже в последующие годы рост экономики стали подпитывать и растущие цены на энергоносители и другое сырье, и внутренние и иностранные инвестиции. Однако главным фактором этого роста до второй половины 2008 года стало опережающее его темпы повышение заработной платы, а значит, и трудовых доходов, после их катастрофического падения в результате дефолта 1998 года. Эти тучные годы вновь пробудили надежды, что Россия вот-вот станет «обществом потребления»…

По оценке Всемирного банка, в сентябре 2008 года средняя месячная зарплата в России достигла 693 долларов (в 1999 году — 70 долларов). Как и в предыдущие годы, ее увеличение вдвое превосходило рост производительности труда при сокращении безработицы и даже дефиците рабочей силы в ряде отраслей. По данным банка, средняя производительность труда в обрабатывающей промышленности РФ составляла 40% от ее уровня в Бразилии, около трети в Южной Африке, вдвое ниже, чем в Польше, и примерно на том же уровне, как в Китае. Низкая выработка — прямой результат слабой технологической оснащенности производства. Она быстро возрастает после обновления технологий. Согласно опросу Ассоциации европейского бизнеса в РФ, производительность труда на российских филиалах европейских фирм выросла с 2001 по 2007 год с 23,5% до 73,9% ее уровня в Западной Европе.

Насыщение рынка товарами длительного спроса и снижение спроса на них, растущий обменный курс рубля, высокая инфляция, удорожание банковского кредита и повышение заработной платы при низкой производительности труда — все это были признаки перегрева экономики. Спад в ориентированных на внутренний рынок секторах, первым среди которых оказалось жилищное строительство, начался еще до того, как кредитное сжатие в мировых финансов вызвало бегство капитала из России, а банки перестали кредитовать предприятия. Недоразвитый российский капитализм получил первый в своей истории кризис перепроизводства. После резкого падения нефтяных цен, обрушения фондового рынка и обострения проблемы внешней корпоративной задолженности российский кризис стал частью глобального.

Десятилетие экономического роста и повышения заработков не уменьшило разрыва между доходами нуворишей и большинства населения. В СССР разница между доходами партийно-хозяйственной номенклатуры и большинства населения не превышала 2—3 раз, в нынешней России доходы 10% самых богатых и 10% самых бедных семей разняться в 15 раз. Такой позорный разрыв объясняется устойчиво низкой долей трудовых доходов в валовом продукте: она составляет 40%, а после вычета отчислений предпринимателей на социальное страхование — не более 30%, в то время как в США она вдвое больше.

Так называемый дискреционный доход (превышающий получку, необходимую для оплаты неотложных нужд: питания, жилья, одежды и т.п.), который позволяет приобрести все, что производит экономика, получает не более 15% населения России (в США — 70%). Эта узость рынка, на который и работает российский капитализм, проявляется нагляднее всего на рынке жилья, где в его цену заложены щедрые откаты чиновникам. Например, в Москве цена квадратного метра двухкомнатной квартиры составляет около 4000 долларов (для сравнения: в Пекине — 1500 долларов). Из-за высоких ставок ссудного процента по ипотеке такое жилье не по карману даже семьям, принадлежащим к среднему классу, т.е. с доходами порядка 1500 — 3000 долларов в месяц. В 1989 году при средней зарплате в 250 рублей москвичи вполне могли за пару-другую лет накопить на кооперативную квартиру, где квадратный метр стоил 290 рублей.

Пропащие десятилетия

Кивая на истоки глобального обвала, иные российские экономисты сходятся в том, что Россия настолько интегрировалась в мировой рынок, что поневоле следует за его кризисными зигзагами. К примеру, выступая недавно в эфире «Эхо Москвы» Михаил Дмитриев, президент Центра стратегических разработок, который считается «мозговым центром» Кремля, сказал, что индикатором появления света в конце туннеля для российской экономики будут не цены на нефть, а возобновление устойчивого роста в развитых странах. Он потянет за сбой спрос на промышленные товары из Китая, Индии и других стран третьего мира, а уж потом эти страны начнут генерировать спрос на сырье, что вытянет российскую экономику. «Так что, мы третьи в очереди», — считает М. Дмитриев.

Не буду спорить по поводу того, какая группа стран первой выйдет из глобальной депрессии. Важнее то, что г-н Дмитриев полагает как данность, что Россия стала сырьевым придатком не только развитых, но и развивающихся стран, а посему и стоит третьей в очереди на выход из депрессии. Скорее всего, его мнение разделяют в Кремле, хотя бы потому, что провалы в экономической политике очень удобно списать на непреодолимые силы мирового рынка.

По оценкам ряда экономистов, если бы Россия не сломала советскую хозяйственную систему, а ее ВВП ежегодно прирастал бы на скромные 3—4%, в 2007 году она бы выпускала в 1,8 раза больше продукции, чем фактически было произведено. В том же году страна по ВВП лишь вышла на уровень 1990 года, но по объему материального производства отставала от этого уровня на 32,7%. Слегка превзошли советский уровень производства только нефтедобывающая и газовая промышленность, а вплотную приблизились к нему черная и цветная металлургия. Эти же отрасли привлекали наибольшую долю инвестиций. Что касается таких важнейших секторов, как электроэнергетика, машиностроение, нефтепереработка, нефтехимия, пищевая и легкая промышленность, а также сельское хозяйство, то для их развития последние двадцать лет оказались поистине пропащими. Зависимость России от импорта достигла в среднем 20%. Даже у США, которые давно подсели на иглу дешевого импорта, она вдвое меньше.

Сегодня неолибералы во власти и около нее гордятся тем, что в тучные годы не вняли призывам инвестировать накопленные валютные резервы в развитие экономики. Мол, если бы мы это сделали, то сегодня пришлось бы класть зубы на полку, а благодаря этим резервам стране удастся пережить пару кризисных лет. Таков еще один стратегический просчет властной элиты, как Мальчиш-Кибальчиш пекущейся о том, как бы день простоять, да ночь продержаться, а не о развитии экономики всерьез и надолго.

Недоношенный капитализм

Капиталистическая экономика развивается циклами — оживления и подъемы деловой активности сменяются спадами, порой глубокими. Но депрессии, подобные нынешней, редкое явление, они являются результатом грубых ошибок экономической политики. Алан Гринспен, бывший глава Федеральной резервной системы США, которого винят в том, что проводившаяся им политика дешевых денег раздула спекулятивный пузырь ипотечных займов, сейчас оправдывается тем, что нынешний кризис нельзя было предугадать, ибо это феномен, который случается раз в 50 или 100 лет.

Однако не надо было быть финансовым корифеем вроде А. Гринспена, чтобы предугадать: страна с недоразвитой экономикой, ставшая сырьевым придатком иностранной промышленности, обречена на конвульсии из-за капризов мировой конъюнктуры. Тем более когда, даже располагая изрядными валютными накоплениями, она не имеет самодостаточной банковской системы. Капитализация российских банков не превышает 70% ВВП, тогда как, к примеру, в испытывающей ныне жесточайший финансовый кризис Венгрии она превышает сумму ВВП. Поскольку отечественные банки не могли предоставить крупные займы российским компаниям, им пришлось в 2005—2008 годах залезать в долги за кордоном, что усугубило их финансовое положение после падения спроса на сырье и стоимости акций на фондовом рынке.

Да дело не только в банках. Всего четыре года назад наше правительство (в лице министра экономического развития и торговли Германа Грефа) вообще отрицало необходимость промышленной политики. Невзирая на то, что именно избирательное поощрение государством развития перспективных отраслей позволило после Второй мировой войны подняться с колен экономике Японии, а позже вырвались вперед и «азиатские тигры» — Южная Корея, Тайвань, Гонконг, Сингапур. Да и Китай стал индустриальной супердержавой прежде всего благодаря курсу КПК на ускоренную диверсификацию экономики (см. «Глобальный обвал». Часть 3).

Но, пожалуй, еще больший урон недоношенному российскому капитализму нанесло замораживание реформ по совершенствованию рыночных институтов. Реализация одобренной в ноябре 2008 года Концепции долгосрочного социально-экономического развития из-за кризиса фактически перенесена на будущее. Это означает отсрочку решения таких неотложных задач, как снижение предпринимательских рисков путем отмены административных барьеров, защита прав собственности, поощрение малого бизнеса, повышение уровня конкуренции. До сих пор для целого ряда товаров отечественного производства в России практически нет единого рынка. Защищая от конкуренции крышуемые предприятия, местные власти не допускают на свои рынки продукцию даже соседних областей. В итоге узнаваемые по всей стране бренды высококачественных отечественных товаров можно пересчитать по пальцам одной руки.

И, конечно, самой убийственной чертой российского капитализма стало то, что невидимую руку конкуренции заменила загребущая рука коррупции. Кремлевские «суверенные демократы» выстроили экономическую систему, в основе которой лежит политика. Именно она, орудуя «вертикалью власти», не регулирует рынок, а пытается им рулить. В итоге получился перевернутый уклад хозяйства, попирающий максиму политической экономии: надстройка общества (ее исполнительные, законодательные, правоохранительные и прочие институты) зависит от его базиса (форм собственности на средства производства). Хотя частный сектор в России преобладает над государственным, политические власти всех уровней вмешиваются в дела бизнеса. И если олигархическим структурам удается договариваться или откупаться от властей, то средний и малый бизнес задыхается в тисках коррупции. Его «кошмарит» не столько криминал, сколько правоохранители.

Таким образом, Россия оказалась в объятиях мировой депрессии, располагая самым неэффективным типом рыночной экономики, ее государственно-олигархической вариантом. Попытавшись выбраться из тупика реального социализма, мы зашли в тупик недоразвитого капитализма.

Левый поворот

Подсчеты Международного валютного фонда по паритету покупательной способности валют оценили ВВП России в 2007 году (оценки за 2008 год пока опубликовало только ЦРУ) в 2089 миллионов долларов. Размеры нашего ВВП по курсу валют оценены в 1284 миллиона долларов. По первому показателю наша страна оказалась по размерам ВВП на 7-м месте — после Великобритании и перед Францией, а по второму показателю мы были на 11-м месте — между Бразилией и Индией. Глобальный обвал, несомненно, внесет коррективы в мировой табель о рангах. Но сместиться ли Россия вверх или вниз и насколько, сегодня предсказать невозможно.

Но без сомнения можно утверждать, что мировая экономика изменится. Вряд ли стоит ожидать в ближайшие годы существенного роста оборота мировой торговли и повышения цен на сырье. Сохранятся трудности и в мировых финансах — при низких ставках ссудного процента банки будут предпочитать первоклассных и крупных заемщиков. В ряде страна реальна даже угроза дефляции — снижения цен до уровня, а то и ниже себестоимости производства. Не исключено, что некоторые страны прибегнут к скрытым формам торгового протекционизма. Обострится и международная конкуренция высокотехнологичными товарами, которыми Россия похвалиться не может.

Рассчитывать на то, что в кризисные годы экономика России может стать диверсифицированной, конкурентоспособной и инновационной нереально. Но реально, и даже крайне необходимо, уже сегодня заложить для этого институциональные основы, которые по карману даже нашему дефицитному бюджету. Это и поощрение кредитами и налоговыми послаблениями малого бизнеса, и жесткие меры против его «кошмарщиков», и создание сети технопарков и инкубаторов инновационных проектов при технических вузах, и осуществление иных программ развития, которые давно предлагают ассоциации бизнесменов.

Что же касается стратегических вызовов Глобального обвала, то самый неожиданный из них уже исходит из дальнего зарубежья. В социально-экономической стратегии Запада начались радикальные перемены. Для России они стали вызовом из прошлого.

Идеологи и политики в Америке и Европе бродят сегодня среди руин финансовых пирамид в поисках «капитализма с человеческим лицом». Общественные настроения в «цивилизованных странах», как мы их величали в конце 80-х, сегодня сродни тому, что тогда мы сами испытывали. Коротко их выражает название фильма Ст. Говорухина — «Так больше жить нельзя». Бестселлером среди западной читающей публики стал «Капитал» Карла Маркса. Чуткая к политическим трендам газета «Файнэншл таймс» начала публиковать подборки материалов под рубрикой «Будущее капитализма». Их отличают редкие откровения, а порой и явная левизна.

Лауреат Нобелевской премии 1998 года в области экономики и гарвардский профессор Амартья Сен напоминает, что перед сочинением «Богатство наций», ставшей библией капиталистической эры, Адам Смит написал книгу «Теория моральных чувств». В ней он исследовал «мощную силу ценностей, лежащих вне погони за прибылью». Полагая расчетливость важнейшим побуждением, Смит в то же время считал «человечность, справедливость, щедрость и дух коллективизма наиболее полезными человеческими качествами», подчеркивает Амартья Сен.

В другой статье «Файнэншл таймс» говорится, что Барак Обама намерен исправить просчет американского капитализма, выразившийся в растущем неравенстве доходов и сокращении заработков в последние три десятилетия.

Американский еженедельник «Ньюсуик» вышел с заголовком «Теперь мы все социалисты», левый журнал «Нейшн» прикидывает «возможности после капиталистического будущего», а «Вашингтон пост» конкретизирует поворот влево. Газета называет антикризисный план Обамы «самым смелым социал-демократическим манифестом, когда-либо объявлявшимся президентом США».

Чем ответит на этот левый поворот российский капитализм? Размещением бомбардировщиков в Венесуэле и на Кубе? Ограничением экспорта нефти? Очередным разгоном Марша несогласных? Вторым сроком для Ходорковского и Лебедева? Как-то все перемешивается в мире в конце первого десятилетия ХХI века. Запад начал двигаться к нашим прошлым ценностям, а заместившая социализм капиталистическая Россия оказалась государством, мало озабоченным даже общественным мнением.

Предвижу возражение: в России, как и в Европе, смешанный уклад хозяйства, причем в последние годы роль и участие государства в экономике возросли. Но так же, как демократию нельзя путать с «суверенной демократией», так и экономическая система, основанная на господстве крупного капитала и государственной бюрократии, отлична от действующих в Европе капитализмов, встроивших социал-демократические принципы в рыночные и государственные институты. Оказалось, что это куда эффективнее социалистической модели хозяйствования. Ведь если отречься от догм марксизма-ленинизма, то станет понятно: когда на капитал накинута узда, рынок куда лучше плана распределяет блага по принципу — каждому по труду. И открывает простор частным и общественным инициативам по улучшению качества жизни, одобренным путем демократического выбора.

Когда мы в конце 80-х ратовали за рынок, то надеялись, что он даст экономическую свободу — выбирать вид занятий, заработка, творчества, образа жизни, какого требует душа, а не только приобретать приглянувшиеся товары и услуги. Духовность помыслов издавна заложена в русской культуре и освящена православием. Нынешний разгул стяжательства, политического, лицемерия, пренебрежения к заботам малоимущих, откровенной пошлости, а порой и нетерпимости к инородству и инакомыслию, изначально чужд российскому обществу. Мы никогда бы не дали согласие на такой рынок и на такую свободу и демократию, если бы могли предугадать, что созданный кровью и потом трех поколений научно-технический и хозяйственный потенциал державы станет достоянием олигархических кланов, спаянных с государственной бюрократией в центре и регионах.

Назад. И в будущее

Идеология и практика «свободы рынка» обанкротились не только на их родине, но и на просторах Евразии. Но если за океаном действует политическая система, способная обеспечить легитимный переход к «капитализму с человеческим лицом», то в России такой переход упирается в политические препоны. Выстроенная за последние годы «вертикаль власти» настроена на обслуживание государственно-олигархического режима. В его интересах она зачистила политическое поле так, что его оппоненты лишены законных возможностей борьбы за перемену курса. Власть даже не озаботилась в целях самосохранения выпускать пар из политического котла.

Россия должна иметь социально-ориентированную смешанную экономику взамен обанкротившейся государственно-олигархической системы, навязанной ей неолибералами. Наряду с формированием государственного сектора в ключевых и приоритетных отраслях, конкурирующего на равных с частными предприятиями, стране нужна гибкая и прозрачная система макроэкономического регулирования. Особо поощряемой хозяйственной деятельностью нужно сделать малый бизнес и индивидуальное предпринимательство. Трехстороннее партнерство (профсоюзов, работодателей, государства) должно стать платформой для выработки и осуществления социальной политики. Ее приоритеты — обеспечение достойного заработка за производительный труд и политика доходов, предусматривающая перераспределение сверхприбылей крупных собственников в пользу малоимущих. Социально-ориентированная экономика должна также гарантировать реализацию принципа равных прав и возможностей всех членов общества благодаря всеобщему бесплатному образованию и здравоохранению.

Во внешней политике активное отстаивание принципов многополюсного мира и сокращение военных арсеналов нужно сочетать с отказом от силовых способов разрешения международных конфликтов. В свете перемен в социально-экономической ориентации Запада России стоит начать поиск новых подходов к сотрудничеству с ним в вопросах нового валютного порядка, энергетической безопасности, глобального потепления, помощи развивающимся государствам. Для их совместного решения Москве не стоит чураться и политического диалога с авторитетными международными объединениями, такими, например, как Социалистический интернационал. И, разумеется, обязательной нормой для разработки и осуществления внутренней и внешней политики должны стать гласность и прозрачность действий властей всех уровней.

Конструктивные идеи, которые могли бы объединить российское общество пред лицом обостряющегося кризиса, сегодня столь же востребованы, как была нужна без года двадцать лет назад «Программа 500 дней». Однако в отличие от авторов той программы мы теперь обогащены хоть и горьким, но полезным опытом жизни в рыночной системе, которой в России надо обрести человеческое лицо.