«Маска» закрывалась блоком спектаклей по современным пьесам. И говорить о них интереснее, чем о мотивах зеркала и корыта в «Короле Лире» Коляды. Хорошем «Короле Лире», кстати… Но «Лира», «Грозу» и «Чайку» пора переводить в балет особым приказом: слова-то мы знаем, их повторяют на всех подмостках Руси, впихивая в классику современные смыслы. Троянская война отвечает за Ирак, Чечню и Балканы, оперные рабы — за городские теракты, дядя Ваня — за гибель толстых журналов и беспардонный гламур, Хлестаков вообще пашет на 666 ставках. Старый сафьян трещит. А новых мехов почти не шьют.

И если вспомнить хроники «Маски»: на фестивале лучших российских спектаклей не раз самым актуальным текстом оказывался хореографический текст Форсайта.

В 2009-м все же были конкурсные и внеконкурсные работы «по живому».

«Черный тополь» Алексея Песегова (Драматический театр, Минусинск), сценическая эпопея на два вечера по роману Алексея Черкасова и Полины Москвитиной. Тяжеловатый советский эпос таежной деревни 1920—1940-х труден театру. Но выбрать иную литературную основу спектакля о наших перерубленных корнях и кривом, узловатом, стойком генофонде, о том, что происходило «здесь и вчера», — еще труднее.

И пьеса «Полковник Птица» болгарина Христо Бойчева (Самарский театр драмы, режиссер Вячеслав Гвоздков) явно привлекла театр сюжетом, а не его текстовым воплощением. Антиутопия нищего «скорбного дома» на Балканах, где все пациенты — жертвы недавних войн всех против всех, жертвы восточноевропейских 1990-х, мечена наивностью притчи. Но спектакль спасает игра Розы Хайруллиной (Пепа, бывшая «плечевая» труженица на Мосту дружбы народов над Дунаем) и Владимира Борисова (обезумевший на войне русский полковник, уместный и в советской, и в Добровольческой армии). А также жесткая подлинность «историй болезни». И тихий мотив державы Российской как вечной империи мечты: в «Полковнике Птице» она ведет балканский отрядец нищих безумцев «в европейские административные структуры» так же безоглядно и отечески, как вела к панславянской империи и к мировой революции.

Лучший (на мой взгляд) «современный» спектакль шел вне конкурса. Новосибирский режиссер Алексей Крикливый поставил в Красноярском драматическом театре им. А.С. Пушкина повесть Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом» (1996).

…Облезлая кухня с холодильником «Саратов» и китайским термосом на буфете. За окном — олимпийский Мишка, улетающий в небеса. Пухлый гомункулус на четвереньках, в колготках и войлочных ботиках: мальчик Саша восьми лет. Он живет у бабушки с дедушкой, потому что блудная мать «променяла его на карлика-кровопийцу». Бабушка Нина в затертом фланелевом халате пылко, как умели лишь на советских кухнях, честит «паразита» — и бегает за ним по двору с «гомеопатией». Каждые 45 минут.

Никаких девочек-травести, никаких попыток скрыть возраст актера. Алексей Исаченко играет будущее своего восьмилетнего героя: вечное детство, отбитое гомеопатией мужество. Густо настояны, выпарены до крепости спирта — безудержность наша и беспардонность пляшут вприсядку по кухне 1980-х.

В 1970-х умнейший собеседник заметил: «Погодите: вырастет первое поколение русских, воспитанное неверующими бабушками. Тогда и наплачемся». Диагноз был точен. Спектакль «Похороните меня за плинтусом» — и об этом. И каждый зритель в московском зале легко «снимает» эти смыслы: потому что ими густо пропитана и наша жизнь.

Бабушка Нина (Галина Саломатова) вырастает почти в чудовище. Что причиной? Психоз 1950 года, когда молодой Нине ежеминутно казалось, что ее арестуют, а лечение сделало и вовсе безумной? Тяжелый невроз маргинала, невроз всего советского семидесятилетия, болезнь человека природного, земляного — вдруг втиснутого в квартирные рамки и в трамвайные толпы? (Недаром дочь ее шепчет: читала русские сказки не обработанные, подлинные… там все говорят, как наша бабушка.) Дикое давление времени и места, которое слабый человек вымещал дома, криком на кухне? Шероховатая фактура общей бедности (как азартно на сцене выговаривают: «Творог будешь или винегрет?», как естественно нелепы с бору по сосенке добытые наряды женщин 1970-х!). Ну да: все это — и сверх того.

Кухонная хлыстовщина прорастает в детях и внуках… На всех — вериги тяжкой нерассуждающей любви, которая не знает иных способов бытия. Не обучена-с. Мать и отчим, похитив Сашу, спасли его. Но бабушка Нина… бабушка умирает. Как и грозилась.

Впервые попав в ротации «Маски», Красноярский театр драмы и режиссер Алексей Крикливый привезли спектакль с достойнейшим актерским ансамблем, с умной работой художника Елены Турчаниновой. И — безупречно живой. Сегодняшний. Здешний.

Ведь на свете всегда происходит примерно одно и то ж. Особенно в главном. Но если это главное никогда не происходит «здесь и сейчас», замещаясь то осадой Трои, то беспутной матерью и женой А.А. Карениной, — чахнет и мир, никому не интересный.