Одна из самых больших потерь русской поэзии постперестроечного периода носит имя Александра Межирова. И потеря эта случилась не 22 мая 2009 года, когда закончился его земной путь, а значительно раньше — по крайней мере в день его эмиграции в США. Не только потому, что эта эмиграция оказалась самой «глубокой» — в отличие, например, от Коржавина, Кенжеева или Цветкова он ни разу не приехал в Россию. Но прежде всего из-за того, что за последние полтора десятилетия многие читатели перестали воспринимать его как «действующего» поэта, а новое поколение любителей поэзии его просто не узнало.
Единственная большая книга стихов Межирова, где опубликованы и его последние, «американские» стихи, вышла в этот период на родине (М.: ЗебраЕ, 2006) благодаря титаническим усилиям Евгения Евтушенко и им же составлена. Евтушенко, считающий себя учеником Александра Петровича, назвал ее по знаменитой межировской строчке «Артиллерия бьет по своим».
Мы под Колпином скопом стоим,Артиллерия бьет по своим.Это наша разведка, наверно,Ориентир указала неверно.
Недолет. Перелет. Недолет.По своим артиллерия бьет.<…>Мы под Колпином скопом лежимИ дрожим, прокопченные дымом.Надо все-таки бить по чужим,А она — по своим, по родимым.<…>По своим артиллерия лупит, —Лес не рубят, а щепки летят.1956
Конечно, это стихотворение ушедшего на фронт в 18 лет Межирова отнюдь не только о войне. Он сам рассказывал, что написал его сразу после того, как вышел из знаменитого Дома на набережной, от знакомых: там по-прежнему с тревогой прислушивались к звуку лифта — не остановится ли на их этаже… слава Богу, нет, недолет… перелет…
Наша «артиллерия» лупила по своим и до войны, и после. Когда вышло ждановское постановление по журналам «Звезда» и «Ленинград», Межиров продолжал повсюду читать стихи любимой им Ахматовой, так же как и других опальных поэтов (он вообще служил поэзии, а не себе в ней), и кроме того обильно цитировать Библию, за что его чуть не выгнали из Союза писателей. Спасла вписанность в обойму поэтов-фронтовиков.
Кстати, Александр Петрович рассказывал, что его продолжали поминать в этой «активно работающей» обойме и тогда, когда он стихов вовсе не писал. А вот потом Межиров из всех «современных» обойм выпал — «За то, что со всеми в единой системе/ Он был. Но ни с этими не был, ни с теми». Как практически все крупные поэты, он был обречен на литературное одиночество. И предчувствовал это еще в молодости. Вот строчки одного из его ранних стихотворений:
…Одиночество гонит меняНа вокзалы, пропахшие воблой,Улыбнется буфетчицей доброй,Засмеется, разбитым стаканом звеня…Одиночество гонит меняВ путь-дорогу,В сумрак ночи и в сумерки дня.Есть товарищи у меня,Слава богу!Есть товарищи у меня.
А еще у него были ученики, и он не жалел на них ни времени, ни душевных сил, заражая любовью к истинной поэзии, — не только когда преподавал на Высших литературных курсах. Теперь ученики должны выполнить свой долг перед учителем: сделать так, чтобы удивительный поэтический голос Межирова «со своим незаемным дребезжаньем струны» услышали современники и потомки.
Как бы ни было тяжело прощание, как бы ни было жалко самого себя за потерянное счастье разговора с Александром Петровичем, жизнь настоящего поэта не заканчивается смертью — можно говорить с его стихами. А это как любовь, бесконечный разговор.
