Массовая бедность, нищета трети населения, небывалый разрыв между богатыми и бедными — все это накапливалось годами, но достигло критического уровня в условиях нынешнего кризиса в экономике. Пока были деньги на картошку и макароны, народ тихо роптал, ублажаемый телевизионными танцами звезд на льду и обещаниями, что «через четыре года здесь будет город-сад». В других странах, как во Франции, например, народ вышел на улицы раньше, но у нас все под контролем. Кризис наступил тогда, когда в некоем городе N закрылись все промышленные предприятия, нет зарплаты и нечего есть.
Какие возможности есть у населения, чтобы этого избежать или с этим бороться, когда уже свалилось? В некоторых странах есть парламенты, принимающие законы, по которым пособия по безработице составляют три четверти средней зарплаты, и на них можно жить, хоть и небогато. У нас таких законов нет, и пособия по безработице, которые еще надо выпросить, составляют четверть нищенского прожиточного минимума.
Может быть, как во всем мире, на защиту трудящихся встанут профсоюзы? Не получается. У населения доверие к профсоюзам минимальное, как и к политическим партиям. По данным опросов ВЦИОМ, лишь 8% надеются, что права работников защищает профсоюз, а 19% полагаются на заботу дирекции предприятий, притом, что 42% считают, что их права вообще никто не защищает.
Есть еще местные власти — городские и региональные, но реально они ничего сделать с владельцами предприятий, а тем более с олигархами типа Дерипаски, не могут.
Что же остается? Остаются надежда на монарха либо бунт. Или добрый президент/премьер, или перекрытие дорог. Случай этого последнего выбора у народа описан еще в работе Астольфа де Кюстина «Россия в 1839 году», когда крестьяне одного из уездов послали ходоков к императору, чтобы он купил их поместье, как это случилось у их соседей, которым стало получше. Когда же эти просьбы не сработали, разразился типичный русский бунт — «бессмысленный и беспощадный», с погромами помещичьих усадеб и казнями помещиков и представителей властей.
У нас же и эта процедура обратной связи не работает — т.е. сначала послать ходоков к верховному правителю с жалобами, а уж потом бунтовать. Никаких ходоков в Кремль не пустят, а письма с жалобами, например, в администрацию президента, отфутболят к тем же местным властям. Сейчас, скорее, вырабатывается другая логика: сначала мы перекроем дороги, это единственный путь привлечь внимание президента или премьера к нашему бедственному положению. Так оно и сработало в Пикалеве.
Может быть, это и есть наш особый русский путь — президент и премьер ездят по стране и разруливают ситуацию в кризисных городах, каковых не так уж и много, не более двухсот. Может быть, это и будет навар от нашей авторитарной системы правления? Это же повысит и авторитет верховной власти — у Путина не было еще более популярной и эффектной акции за время его пребывания на высших постах, чем этот приезд в богом забытый городок, спасение 22 тысяч жителей от голода и выволочка олигархам.
Понятно, властям хотелось бы знать, где полыхнет в следующий раз. Здесь полезен и зарубежный опыт. Американский социолог Д. Янкелович, анализируя протестные настроения и негритянские бунты 70-х годов, ввел в научный обиход две градации протеста и два термина — один английский, resentment, другой французский, ressentiment. При всей их схожести они означают два различных уровня общественных протестных настроений. Первый означает критику, неприятие, негодование по поводу действий власти, выражающиеся в массовых митингах, демонстрациях, но исходящих все же из желания, надежды исправить положение вещей. Второй — это отчаяние, понимание того, что власть глуха и улучшить ее невозможно, что приводит к бунтам, поджогам, погромам, как это имело место, например, в негритянских кварталах Уоттс в Лос-Анджелесе в 1965 году. У нас власть, разгоняя дубинками мирные демонстрации протеста, скорее, подталкивает людей ко второму пути, не говоря о том, что к парламентским методам отстаивать свои интересы людей так и не приучили.
А что предсказывают опросы общественного мнения? Здесь полно путаницы с данными и их интерпретацией. Например, Г. Зюганов приводит данные опросов, по которым «60% населения страны с симпатией относится к акциям социального протеста, а 23% готовы участвовать в этих акциях». И по данным Института социологии РАН за февраль 2009 года, 22% готовы принять «личное участие в массовых акциях протеста». Правда, все приводят обобщенную оценку — «будут участвовать», а на самом деле она состоит из двух частей: 5% говорят «безусловно, да», будут участвовать, а 17% отвечают «скорее всего, да». Между этими двумя видами готовности большая разница.
Если покопаться в этих данных поподробнее, то получается еще более странная картина. По данным опросов ВЦИОМ, за последние четыре года число людей, готовых принять участие в «массовых выступлениях против падения уровня жизни», снизилось с 33% в 2005 году до 21% в январе 2009 года; правда, за последний год число это выросло с 18% до 21%. По данным Левада-центра, 24% говорят, что «терпеть наше бедственное положение уже невозможно», что согласуется с 26 процентами, «скорее готовыми принять участие» в массовых протестах.
Но и состав протестующих выглядит странно: по данным ВЦИОМ, среди тех, кто оценивает свое материальное положение как «плохое и очень плохое», готовых протестовать — 28%, но и среди оценивающих свое материальное положение как «очень хорошее, хорошее» таких тоже немало — 16%.
Так что, возможно, правы те аналитики, которые говорят, что реальный протестный потенциал низок, не более пяти процентов, остальное — это эмоции. Но, с другой стороны, единицы процентов, вышедших на улицы, могут тряхнуть страну. В Америке в бурные 60-е и 70-е считалось, что в стране неизбежны радикальные перемены, когда на улицы выходит полпроцента населения. Что и произошло, когда миллион протестующих заставил правительство закончить вьетнамскую войну.
Власть успешно борется с оппозицией. Считается, что она окончательно вытеснена на задворки политической жизни. Однако вот вам 22% реальной оппозиции, готовой к протестам, пока хотя бы и на словах. Дайте им партию, она хотя бы не будет дороги перекрывать. Да и другие инструменты политического участия, кроме известного «орудия пролетариата», не будут лишними. А пока весь пар выходит в опросах общественного мнения или в бунтах районного масштаба.
Автор — доктор исторических наук, заместитель главного редактора журнала «Мониторинг общественного мнения»
