В пятницу Госдума ратифицировала межправительственное соглашение, в соответствии с которым китайская компания CNPC предоставила государственным «Роснефти» и «Транснефти» кредиты на $15 млрд и $10 млрд соответственно. Гарантией по кредиту служит обязательство в течение 20 лет поставлять в Китай по 15 млн тонн нефти по трубопроводу Восточная Сибирь — Тихий океан (ВСТО). (См. «Новую», № 58, 2009 г.)
В самом факте ратификации ничего удивительного нет: вопросы, связанные с подобными структурами, решаются не на Охотном Ряду. Но, исходя как раз из масштабности сделки и ее привязки к мегапроекту ВСТО, следовало ожидать хотя бы, что церемония будет красивой и убедит общественность в крайней полезности и выгоде этой сделки.
В реальности все получилось наоборот. Материалы правительства, присланные в профильные комитеты, содержали только рамочные положения, в них отсутствовали ключевые экономические параметры — тариф на прокачку нефти по ВСТО в Китай и формула цены, по которой мы в течение 20 лет будем продавать туда нефть. Оставалось надеяться, что эти цифры назовут на самом заседании докладчики — министр энергетики Сергей Шматко и вице-спикер Госдумы Валерий Язев.
На деле Язев и вовсе не выступал, а господин Шматко вместо положенных по регламенту 10 минут уложился в 3 минуты 40 секунд. Получается, что Дума решила вопрос со скоростью $113 млн в секунду.
Министр энергетики сказал, что сделка для России «выгодная», а процентная ставка по кредиту «низкая» — вот и все обоснование. Эта аргументация, впрочем, показалась достаточной для депутатов, которых в зале физически находилось не более 50 человек. Но отработанная система голосования «за себя и за того парня» позволила набрать необходимое число голосов.
Если бы парламентариям было дозволено дискутировать, они, возможно, задали бы докладчику вопросы. Например, не окажется ли в итоге тариф на уровне 45—50 долларов, что обосновано высокими расходами «Транснефти» на строительство ВСТО? Не будет ли формула цены фиксированной, то есть привязанной к нынешней, неблагоприятной конъюнктуре мирового рынка? И наконец, если «Роснефть» будет гнать по 15 млн тонн в год в Китай, означает ли это, что ровно на то же количество нефти сократится экспорт в Европу?
Последний вопрос имеет геополитическое значение. Ведь в Европу мы идем по системе трубопроводов «Дружба», через Белоруссию и Украину. Статус транзитных стран привязывает эти страны к России, и чем меньше транзит, тем меньше привязка. Мы фактически сами подталкиваем ближайших соседей к поиску альтернативных источников для заполнения их трубопроводов, например, в Азербайджане или Казахстане. А предположение, что китайцы окажутся более сговорчивыми и податливыми, чем традиционные партнеры, и вовсе выглядит смешно.
Словом, это соглашение решает тактические задачи «Роснефти» и «Транснефти», остро нуждающихся в деньгах, но его выгоды для России, мягко скажем, неочевидны. И фарсообразная ратификация в Думе только подчеркивает этот тезис.
