В субботу, 4 июля, похоронили Людмилу Зыкину. Ее называли душой и знаменем русской песни, выразительницей лучших черт русского национального характера и даже символом огромной страны.

Она спела почти две тысячи песен, среди которых невозможно забыть ни державную, распевно-разливистую «Волгу» Марка Фрадкина («Издалека долго течет река Волга…»), ни задушевно-дочерний «Оренбургский пуховый платок», ни смиренно-плакучую «Ивушку», ни задорно-искрящийся «Ой, снег-снежок» Григория Пономаренко, ни величественно-мемориальную «Поклонимся великим тем годам» Александры Пахмутовой.

Она заставила по-новому звучать многие русские народные, величальные, хороводные, запетые в веках песни, плачи, страдания: «Что во поле пыльно?», «Утушка луговая», «Сронила колечко», «Ты подуй, подуй, ветер низовой…», «Тонкая рябина», «Ах, долга ты, ночь»… Пела она и старинные романсы. Ее глубокий, грудной, свободно льющийся голос с плавными перепадами от звонкого сопрано до матового контральто и мягкими, «материнскими» обертонами заставлял восхищаться даже самых чопорных меломанов.

Обмотав лентами гастрольных маршрутов весь земной шар, она была не только полпредом советского искусства, но и «посланницей мира и дружбы между народами». А главное, все должны были знать: в Советском Союзе есть не только великолепный балет и цирк, но и корневое русское народное творчество с его балалайками, домрами, баянами и владимирскими рожками…

Отдавая дань уважения и любви этой великой певице, невозможно смириться с теми перекосами, которые допускают многие ее коллеги и биографы. То, что ее превозносят как некий непререкаемый абсолют в иерархии советской эстрады (и жанре русской песни в частности), должно настораживать…

Отдать подлинную дань Зыкиной (кажется мне) — ввести ее в русло долгой и мощной традиции.

Речь идет прежде всего о Лидии Андреевне Руслановой. Артистке, снискавшей подлинную народную славу. Сегодня даже в День Победы предпочитают помалкивать, что она была самой обожаемой певицей на фронтах Великой Отечественной, что однажды, как говорят, своим выступлением на одном из ключевых огневых рубежей она в прямом смысле переломила исход боя в пользу нашей армии (немцы, заслышав издалека ее голос, не смогли первыми начать атаку, в то время как наши войска сумели передислоцироваться).

На фронтах ее называли «генералиссимусом русской песни» (это, кстати, не нравилось Сталину).

А вспомнить случай, когда машинист дальневосточного поезда, в котором ехала с гастролей певица, вынужден был остановить состав на одном из холодных полустанков из-за того, что путь ему перекрыла огромная толпа, страждущая увидеть «свою Русланиху»! Слава этой певицы в народе приближалась к славе «отца народов». И не случайно решили после войны отправить Русланову в места не столь отдаленные по надуманному обвинению в «буржуазном разложении», для острастки.

Умолчим уж про безоглядность, удаль, умение обыгрывать песню и — в самом высоком смысле — настоящую необузданность Лидии Андреевны Руслановой. Но ей — самой народной из всех народных! — не дали даже… звания «Народная артистка РСФСР». В последние два-три десятилетия почти не писали об «опальной народной певице» и журналисты с критиками. Такое ощущение, будто это делалось для того, чтобы убедить общественность, что истинно народная песенная культура поднялась на свою высоту благодаря таланту и подвижничеству исключительно Людмилы Зыкиной. (А ведь не менее любимой в народе была и знатная частушечница Мария Мордасова.)

Да, повторю еще раз, Людмила Георгиевна — певица невероятной мощи и поистине самородного дарования. Она прошла трудный путь от токаря на заводе им. Орджоникидзе (встала к станку в 11 лет) до одного из крупнейших представителей российской сцены.

В 18 лет она выдержала огромный конкурс (около 4 тысяч человек) для поступления в знаменитый хор им. Пятницкого и была единственной девушкой (из четырех принятых человек), удостоившейся этой чести.

Однако путь на концертную эстраду был для нее непрост. Нужно было искать стиль, манеру исполнения, тему, свое лицо.

И Зыкина его обрела. Ее главной темой стала судьба русской женщины — с ее радостями, горестями и извечным стоицизмом. Причем этот образ державно сливался с другим, смежным — Родины-матери (одну из первых сильных песен такого рода в 1967 году написал на стихи Николая Рубцова композитор Анатолий Новиков — «Ариозо матери»).

Все вместе это идеально ложилось на яркую внешнюю фактуру Людмилы Георгиевны — величественную стать, царственную сценическую повадку, общую «стенобитность» облика.

Зыкину за глаза так и называли — царь-баба. Прекрасно дополняли имидж умеренно высокая прическа-хала из густых черных волос, эффектные расшитые туалеты и всегдашние крупные перстни на пальцах.

…Ей и ее музыкантам рукоплескали лучшие залы США, Канады, Великобритании, ФРГ, Франции, Австралии, Японии, ею восхищались Морис Торез, «Битлз» и Марсель Марсо. На все провокационные вопросы «буржуазных» журналистов она всегда отвечала твердо, четко и ясно, не уставая отстаивать ценности советской социалистической системы. Дружила с сильными мира сего: генсеком Хрущевым, министром культуры Фурцевой, председателем Совета министров Алексеем Косыгиным… И в отличие от многих коллег-артистов — действительно верила в «светлые» идеалы коммунизма.

Последние годы жизни певица избегала темы присуждения ей Ленинской премии в 1970 году (тогда отмечался 100-летний юбилей лидера мирового пролетариата). Премию эту Зыкина заслужила за исполнение вокальной партии в оратории композитора Родиона Щедрина «Ленин в сердце народном»…

И, конечно, ее репертуар совсем не ограничивался русскими песнями, романсами и спокойными «любовными опусами» советских композиторов. В нем не меньшее место занимала и патриотическая, державная лирика. А как без нее? Иначе не видать ни высоких премий, ни орденов, ни звания Героя Соцтруда.

…Были на эстраде и другие, не менее «народные артисты», тоже ставшие классикой в своих жанрах: Леонид Утесов и Клавдия Шульженко.

Первый получил звание «Народный артист СССР» в 70 лет, когда уже почти не выступал, притом что его теа-джаз гремел еще в далекие 30-е.

А вторая удостоилась высшего артистического звания только в 1971 году (к своему 65-летию), потому что… часто ссорилась с министром культуры Фурцевой (известен случай, когда Шульженко, не дождавшись Фурцевой в ее приемной, хлопнула дверью, наказав перед этим секретарше непременно передать министру, что та «плохо воспитана»).

И все же мощь и стать Зыкиной принадлежат ее эпохе. Все это можно не признавать своим… но не признавать вообще невозможно.

Не было у нее в последние три десятилетия «равнозначных» последователей в жанре «народной песни» (ни Катю Шаврину, ни Надежду Кадышеву, ни Людмилу Рюмину, ни Пелагею, ни Таню Острягину даже близко нельзя поставить рядом с ней).

И ее державное жизнетворчество — тоже часть общего опыта, разве нет? Так что без Людмилы Георгиевны — народ не полный.