На Чеховском фестивале-2007 шли четыре спектакля знаменитого канадского режиссера Робера Лепажа и его театра Ex Machina. В 2009-м Лепаж привез один, но колоссальный проект — «Липсинк». И вновь его гастроли — из главных событий фестиваля.

Притемненный салон лайнера Франк-фурт — Монреаль похож на театр теней. Черно-белой графической четкости полны кресла, пледы, лэп-топы, сигнальные огни, пластик обивки, замедленные движения стюардесс с тележкой в проходе. Девятичасовой, как трансконтинентальный рейс, спектакль Робера Лепажа «Липсинк» (Lipsynch) уже в первой сцене намечает две главные темы.

Во-первых, вот обыденность в аду мегаполисов — с преисподним неоном подземки, GPS-навигаторами, голубым хирургическим бельем, стеклянными витринами проституток, с ток-шоу, с микроволновками, с ревом рэпперов и ледяными сопрано автоответчиков… Она так красива, эта обыденность! Был бы рядом художник.

Во-вторых, салон лайнера бел и хрупок, словно яйцо. Звезды и темно-синие тучи в видеопроекции омывают декорацию человеческой капсулы. Всякое человеческое дыхание плывет по морю житейскому в трех пальцах от смерти.

Но иные галерники спасаются. Держась, как за обломки кораблей, друг за друга.

…В капсулах «Боингов», в стеклянных пузырях телестудий «глобальная деревня» сопрягает несовместимых. Броуново движение мира так быстро, что границ в нем, по сути, нет. От этого мир стал более жестоким.

Вот в бизнес-классе рейса Франкфурт — Монреаль читает партитуру белокурая Ада Вебер, оперная певица с дивным сопрано и отточенной, как оптика Цейса, музыкальной культурой. А в хвосте самолета кутает в пончо сына Лупа из Никарагуа. Беглая проститутка семнадцати лет. Точнее, секс-рабыня, проданная родней в Европу.Лупа умирает от передоза. Ада усыновляет ее дитя. Отец, натурально, неизвестен.

И пошел сюжет, написанный Лепажем в соавторстве с актерами. В трех десятилетиях, девяти судьбах, пяти языках. Монреаль — Вена — Лондон — Голливуд — деревушка в Андах — Квебек… Артисты переходят с немецкого на испанский, мешают английский с французским с легкостью «глобалов», балованных детей «мировой деревни».

Эпос «Липсинка» хочет не только присвоить картинку мира сего, но и передразнить, а затем — переплавить его ходовые жанры: триллер, сериал, love story.

Но лучше всего — просто вспышки жизни на сцене. Обманчивые, гиперреалистичные, вроде бы как документальные эпизоды. Вот выстроен и подсвечен павильон букиниста (каждый забредал в такие в переулках Старого Света). Вот джинсы, пуховики и очки его посетителей. Воинствующая феминистка возле полок. Лицеист с лэп-топом в углу. Любезная, чуть нервная Мишель за антикварной кассой похожа на сотни таких же дам в Линце, Лидсе, Лейдене и Лионе.

…А в наборные стекла магазина стучат ее кошмары: Черный Кюре со странной епитрахилью кислотных цветов и Девочка с жестами разбитой куклы. А в 1970-х Мишель была музой движения «Глобальный отказ» (теперь продает антологию умерших друзей). Зритель уже знает: она провела годы в лечебнице. Выписали: бесплатных палат № 6 не хватает на всех. Из родных у нее — одна сестра, что опекает больную (и сама больна). И жених сестры — бывший мэтр хирургии с дрожью в руках (похоже, идет Альцгеймер).

В финале своей истории, на восьмом часу спектакля Мишель учреждает в «буке» поэтический клуб. (Как все эти клубы похожи в XXI веке: полтора лопуха и два отморозка…)

И, глядя во тьму, за окно шопа, в глаза Девочке и Кюре — «читает новое». С рефреном «И я не умираю».

Самый сильный театр: театр жизни как победы над родимым, подножным хаосом.

Lipsynch — киношно-медийное словцо. По смыслу — почти «озвучка». Звуковая стихия нашего мира, по словам самого Робера Лепажа, — главное в его спектакле. Божественный голос Ады, поющей Баха, — и рэп ее приемного сына. Глоссолалия новостей Би-Би-Си (да разве кто вдумывается в текст полночного ритуала: «Сегодня в Афганистане погибли два британских миротворца… индекс Доу-Джонса… Ангела Меркель…»?). Призраки незнаменитых актеров, их механизированные голоса, встающие из навигаторов и навороченной быттехники (это в «Липсинке» сделано зло и замечательно!). Дама, положившая свой талант на алтарь автоответчиков British Telecom. Усталые голоса оракула-нейрохирурга и ассистентки-переводчицы. Речь «кокни». Всякие акценты, навек маркирующие человека третьим сортом. Дубляж фильмов, «черная кухня» фабрики грез. …А вот дикая затея: немолодая дама нанимает актера озвучить немую семейную кинопленку 1960-х. Снят католический обряд: отец благословляет детей в Новый год. Раньше так делали в каждом доме.

Но юный актер не может это сыграть. Может, под Дарта Вейдера, Чипа, Дейла и Джидая. А того, чем благословляют детей у семейной елки, нет уже в душевных регистрах. Только эта (лет сорока, бездетная) еще твердит: «Мой отец говорил не так!»

…За тонким алюминием стенки «Боинга» мерно ходят светила и возвращаются ветры на круги своя. Так же за анекдотом-2008 сопит вечность.

Сквозной сюжет «Липсинка» — путь сына. Выросший «младенец из трансконтинентального лайнера» мечется между приемной матерью и родной. Между стареющей Адой, во всех утратах и одиночестве не потерявшей силы старой Европы. И беззащитной, столь притягательной именно горькой жалостью к ней — тенью родной матери, девочки-жертвы из «третьего мира».

И на этом пути Джереми — словно аллегория современного человека.

Ада (Ребекка Бланкеншип) и Лупа (Нуриа Гарсия) играют замечательно. В финале замученная смуглая девочка припадает к плащу, почти ризе седой певицы. Ада держит ее тело на руках… передает их общему сыну. Бах звучит над этой странной пиетой.

А за «снятием с креста» зрителю «Липсинка» видится тень самого креста.

«Театр для людей» высшего уровня часто мечен его знаком. Ничего удивительного.

Прямая речь

Робер Лепаж — о «Липсинке», Стравинском и Евгении Миронове

Когда в 2007 году мы приезжали в Москву, «Липсинк» уже был в зародыше, в работе. В этом спектакле время имеет огромное значение. Когда человек садится смотреть девятичасовой спектакль, он по-другому устраивается, по-другому дышит. Между актерами и залом происходит что-то вроде очень длительного совместного ритуала.

Все девять сюжетов, конечно, выдуманы. Но у каждого была реальная точка отсчета. Моего личного опыта (как было в спектакле «Обратная сторона Луны») в «Липсинке» нет. Есть какие-то детали опыта актеров.

Для меня же «Липсинк» начался со случайного впечатления: я летел в самолете. В бизнес-классе очень красивая молодая дама читала партитуру. Мне сказали: она — оперная певица. А в общем салоне летела латиноамериканка… совсем-совсем другая… и у нее на руках отчаянно плакал младенец. И я думал: какие разные судьбы, какие разные звуки сводит наш мир.

…Я работаю над одноактными операми Стравинского: меня заинтересовал русский период его творчества. «Соловей» особенно: ведь в основе либретто — сказка Андерсена. Я тоже их люблю… У меня есть спектакль «Проект Андерсен».

«Соловей» будет соединен с уникальной стилистикой — с вьетнамским театром марионеток на воде. Премьера — в Опере Торонто, в октябре. В 2010-м спектакль приедет на оперный фестиваль в Экс-ан-Прованс. Петь Стравинского 1910-х годов, конечно, будут по-русски.

Рано говорить об этом — но есть и совместный проект с Театром наций. Идея, по крайней мере. Я не видел Евгения Миронова на сцене, но очень внимательно смотрел DVD его киноработ. «Идиота» смотрел полностью. И если б не языковый барьер — полагаю, мы б уже давно работали вместе.

И еще: именно на Чеховском фестивале я смог два года назад познакомиться с Пиной Бауш. А для меня этот грандиозный художник всегда был очень важен.