По подсчетам ментовского дирижабля, что воспарил над палаточным лагерем фестиваля и бывшим лагерем политзаключенных, на фестиваль «Пилорама-2009» в музей «Пермь-36» за 100 км от Перми съехались до девяти тысяч народу. Гвоздем стал бесплатный Шевчук, который от души прогорланил старые и новые хиты, а потом на прощание, наклоняясь с разборной сцены, не забыл сказать свое задушевное, с хрипотцой: «Все хорошо, только не будьте рабами, ребята!..».
О том же все волонтеры фестиваля со стороны сцены: вечный в лучшем смысле Юлий Ким, пермский бард Григорий Данской, эхомосковская Нателла Болтянская, малопонятный Липницкий (продюсер, журналист, музыкант), простоватые «Митьки», генеральный консул США в Екатеринбурге Тим Сандаски (фолк под гитару), театральные антрепризы, стихи и дискуссии про войну и про тюрьму, собравшие, правда, не так много народу, как рок-н-ролл. И другие. Об этом вся «Пилорама-2009», это ее соль.
С 1946-го, когда она впервые тут появилась, до 1953-го пилорама проперла по собственной просеке 10 километров. Вслед за ней двигалась зона с вышками, колючкой, бараками и ВОХРом, оставляя за собой лишь пни да безымянные могилы зэков. Но двигалась и история тоже. В 1953 году зона стала «полковничьей», и до 1972-го тут сидели осужденные сотрудники МВД, КГБ и прокуратуры. Эти лес не валили, а только пилили: пилорама вросла в землю как раз на том месте, где сейчас сцена. В 1972-м опять сменилась масть: в ИТУ 389/36 привезли политических из Мордовии, где их стало к тому времени что-то уж слишком много, да и слишком близко к ним было ездить диссидентским женам из Москвы.
Летом 1980-го, как раз когда Шевчук затеял неподалеку отсюда, в Уфе, группу ДДТ, в барак особого режима «Перми-36» привезли эстонца Марта Никлуса. Везли ночью в воронке, а утром он сообщил ВОХРу, что они приехали куда-то на Средний Урал. Он был (и есть в Эстонии) профессор орнитологии и вычислил это по пению птиц. А вообще через щели намордников на окнах в бараке особого режима (тут по второй ходке сидели в основном «националисты») нельзя было увидеть не то что птиц, или траву, или снег, но даже забор. Из жилой камеры в рабочую – и обратно, в день полчаса в прогулочном дворике размером с чулан, и так годами.
Так что эта зона, где сидел Сергей Ковалев, будущий (и давно уже бывший) уполномоченный по правам человека в РФ, представляется ему теперь чуть ли не санаторием. Если подняться на крыльцо бани, даже речку Чусовую за забором можно увидеть. Сейчас там в разноцветных палатках до пяти тысяч туристов, и оттуда через настежь открытые железные ворота зоны прет на концерт полуголая по причине лета толпа, девчонки в шортах. Среди публики приехавший не тайно, но и на сцену не поднявшийся губернатор Пермского края. Кто-то из журналистов спросил: «Не кощунство ли, Сергей Адамович, что там, где вас мучили, теперь вот эта свистопляска?» Подумав (он всегда задумывается, прежде чем что-то сказать), Ковалев говорит: «Ну, мы вчера с Адамом Михником (лидер легендарной польской «Солидарности») тоже до трех ночи пили и песни пели…» Расхристанные туристы глядят уважительно. Бывший лагерь «Пермь-36» – странное место встречи, здесь диссиденты из советского прошлого не производят на современников впечатления ископаемых отщепенцев, тут всё как-то в контексте.
И как итог пресыщения колбасой и попсой сюда возвращается рок. Что общего между самиздатом и рок-н-роллом? Это андеграунд как естественная среда если не обитания, то рождения. Клокочущая ненависть лицемерия и лжи, которую невозможно удержать внутри, поэтому, снося преграды, она всегда выражается в рискованных действиях. И при отказе, по определению, от насилия, выходки эти в глазах проглотившего язык большинства, как правило, нелепы и неуместны. Кроме инакомыслия, иного пути для мысли, в сущности, нет. Шевчук со сцены горланит: «Мама, это рок-н-ролл, рок – это я!..» Пипл подхватывает припев. Но здесь «я» не самолюбование, а попытка взвалить на себя ответственность. В миг, когда запела труба, наступает экстаз, онтологическое противоречие между «я» и всеми (толпой, кодлой, «нашими», «патриотической идентичностью» и пр.) как бы пробито ревом и сломлено, но оно никуда не девается так скоро.
Любимый поэт Шевчука («наше всё») в первой половине позапрошлого века написал вполне рок-н-ролльный текст: «Паситесь, мирные народы! Вас не разбудит чести клич. К чему стадам дары свободы? Их должно резать или стричь…». Кто из этих девяти тысяч понял, куда он попал и что попал он вообще-то в тюрьму? Устроители «Пилорамы-2009» не берутся сосчитать, потому что такое понимание тоже не одномоментно. Главное, что не было драк, и хамства тоже было по минимуму. И если не каждый, то каждый второй в антракте в мемориальный барак «Перми-36» все же зашел и поглядел, и послушал. Сколько-то человек за эти два дня чуть лучше определились в истории, как профессор Никлус – по пению птиц.
В 1994 году пермский историк (декан истфака) Виктор Шмыров замутил тут музей, руководствуясь, пожалуй, инстинктом археолога: чтобы не раскапывать лет двести спустя, надо спасать, что пока цело. Было трудно, опустим детали. Сегодня это единственный подлинный мемориал ГУЛАГа в стране, где еще на памяти мамы он был почти повсеместно. В экспозиции нет подлинных лагерных дел (досье) бывших политзэков, в том числе еще живых: папки хранятся в Перми в УВД, и там отказываются их рассекретить. Поскольку скучновато-архивное развитие оказалось таким образом затруднено, музей тюрьмы сам по себе начал развиваться в сторону вольности. Сегодня это единственный в мире музей свободы с набором вполне еще действующих ископаемых. Экспонаты обновляются. Инакомыслие, как мысль, ведь невозможно запихать в барак.
