Сергей Львович Давыдов, ветеран Семипалатинского полигона, полковник в отставке, в августе 1949 года — майор, именно он нажал на кнопку и запустил первое советское ядерное устройство:
— Я хоть и жал на кнопку, но, к сожалению, сам взрыв не увидел и не услышал — сидел в бункере в 10 километрах от эпицентра. Передо мной стояли только программные приборы, которые должны были зафиксировать то, что взрыв произошел.
Я смог покинуть свое место и выйти уже после того, как все закончилось. Конечно, когда жал на кнопку, переживаний было много. Я чувствовал себя чуть ли не как первый космонавт. Да, мы знали, что американцы уже взорвали аналогичную бомбу. Но одно дело — американцы, а другое — мы, русские. Я имел удовольствие учиться в Ленинградском железнодорожном институте, и тамошний профессор нам рассказывал, как американцы в 20-х годах построили паровоз, который не взрывался, — взрывы котлов были проблемой этой техники. Россия купила несколько таких паровозов. Так что вы думаете? Русские взорвали котел. Поэтому мог ли я думать, что если у американцев было все в порядке, то и у нас все получится?
Но все-таки техника, за которую я отвечал, была так сделана, что не могла подвести. И, слава богу, не подвела. Но за неуспех я нес такую же ответственность, как и Курчатов.
Что было бы в случае неудачи? Сам я у Берии не был, но по воспоминаниям его соратников, когда после взрыва стали решать, кому какую дать награду за успешное испытание, будто бы Берия спрашивал: «А что этому человеку полагалось за провал? Если — расстрел, то вручайте Звезду Героя, если бы его оставили в живых — то орден».
Знаете, во время испытания я почувствовал, что выпустил из бутылки чудесного джинна, и за это он два раза похлопал меня по плечу: по крыше моего каземата прозвучало два хлопка — я понял, что он благодарит меня за освобождение. (Смеется.) Нет, хлопки были уже не страшны, это значило, что с бункером уже ничего плохого не случится.
Страшно было другое — проникающая радиация, то, о чем мы меньше всего знали. Да, академики нам читали про атомы, про ионы, но, по-моему, и сами академики толком не знали, чем все это грозит. Поэтому через два часа я уже был в эпицентре взрыва — просто любопытство заставило туда приехать посмотреть.
Подъезжаем с водителем и видим: 40-метровой мачты, которая там стояла до взрыва, нет, от большого трехэтажного кирпичного здания и следа не осталось. А земля вокруг в радиусе сотен метров — как настоящее стекло, это песок оплавился от температуры. А потом смотрю, неподалеку от меня люди работают — в противогазах, в комбинезонах, тут-то и возникла мысль, что оставаться здесь небезопасно…
Но, слава богу, никто из нас серьезно не заболел. Скорее всего потому, что мы не знали признаков лучевой болезни. (Смеется.) Ну, уши после поездки горели — и все.
Правда, потом выяснилось, что у меня понижен уровень лейкоцитов, пришлось пережить многочисленные инъекции, до переливания крови доходило… Но сейчас все прошло — уже 92 года живу, никто столько не живет. Очевидно, радиация помогла! (Смеется.)
