Лязг и визг отходящей в сторону металлической двери. Оглядываюсь: за спиной, как и положено, конвоир с автоматом. Хорошо хоть, что эта ходка на зону у меня не первая — за плечами 4 часа, уже проведенных в Эль-Амате, самой суровой исправительно-трудовой колонии, она же ИТК мексиканского штата Чапас. А теперь вот следующая точка отсидки — ИТК общего режима № 3 города Тапачула, всего в 32 километрах от границы с соседней Гватемалой. По-местному — просто «тройка».
Дверь, мерзко лязгнув еще раз, закрывается. За мною. Впереди — она, та самая «тройка». Осталось два шага ей навстречу сделать…
Удивить зоной рожденного, как я, в Магадане, невозможно. Это примерно как пытаться вогнать в ступор ежа видом голого зада. Но вот Мексике это удалось.
Начну, пожалуй, с того, что здесь нет тюрем. Вообще. Равно как и ИТК в российском понимании. Более того, употребление испанского слова carcel, то бишь «тюрьма», в Мексике не приветствуется. Место, где я сейчас нахожусь, называется Centro de readaptaciуn social, сокращенно CERESO. В переводе — Центр социальной реабилитации. То есть в «тройке» не исправляют, как в России. В «тройке» реабилитируют. В этом принципиальная разница.
А реабилитировать есть кого. В «тройке» собрана элита преступного мира мексиканско-гватемальского приграничья. Кроме мексиканцев тут содержатся гватемальцы, никарагуанцы, сальвадорцы и так далее — полный интернационал. Статьи УК еще те: убийства, вооруженные грабежи, наркоторговля. Одних только членов местных легендарных вооруженных банд «Баррио 18» и «Мара Сальватруча» здесь за решеткой около сотни. Здесь же сидят и нарушившие закон мексиканские полицейские. Никаких спецзон для них, как в России, нет. Может, именно поэтому в Мексике полиция на улицах всегда корректна и вежлива?
Шагнем в «тройку». Оглядимся. Так, колючая проволока в избытке. Проходы-коридоры и свободные участки. Причем свободных участков более чем достаточно. А на них — обитатели местных нар. Так сказать, граждане уголовники.
Никакой уродливой униформы: каждый из окружающих меня жителей «тройки» одет по своим желаниям и возможностям. Есть мужики в майках-футболках. Есть — в рубашках. Брюки — от спортивных штанов до джинсов, но встречаются и шорты. Кое у кого бейсболки, предохраняющие от палящего солнца. Стрижки самые разные: длинные, короткие. Хочешь носить бороду или усы — на здоровье.
Полная анархия. Нашему российскому тюремщику-охраннику при виде такого пейзажа впору с тоски удавиться. Тем более что никто из местных заключенных не носит никаких позорных нагрудных или нарукавных знаков, обязательных для их российских собратьев. Словом, собравшаяся за решеткой толпа практически ничем не отличается от такой же толпы на улице — если не считать колючей проволоки вокруг, конечно, да судебных приговоров.
Из моей беседы с одним из руководителей пенитенциарной системы штата Чапас — назовем его Ответственным лицом (ОЛ): «Понимаете, мы в своей работе считаем, что суд приговорил этих людей к лишению свободы. Это мы обязаны исполнить. Но мы не должны забывать, что суд не приговаривал этих людей к унижению, пусть даже в виде нагрудных бирок или обязательных униформ. Наша задача — вернуть их на волю полноценными гражданами. Это главное».
…10 часов дня. Российский исправляющийся-по-трудовому зэк в это время обязан ишачить на обязательных работах: от лесоповала до шитья рукавиц-верхонок. Здесь же, в «тройке», весь народ, как и я, находится в свободном полете: кто загорает, кто общается с товарищами по несчастью, кто просто сидит в раздумьях. Никакого трудового энтузиазма. Никакого исправления трудом, на котором, как на фундаменте, покоится российская уфсиновская система — достойная дочка советского ГУЛАГа…
ОЛ: «Да, вы правы: принудительного труда в наших CERESO нет. Мое глубокое убеждение: принудительный труд никого не способен исправить. Никогда. Каждый гражданин страны, включая заключенных, должен иметь право на добровольный труд. И только так».
Сидящие в «тройке» сами ищут, чем тут заняться. Кто-то вообще ничего не делает, ибо минимум пропитания государство обеспечивает три раза в день бесплатно. Кто-то чинит электротехнику. Кто-то шьет одежду. Кто-то мастерит из подручных материалов (в том числе и из передаваемых с воли) местные индейские сувениры, идущие влет у туристов. Тут же припомнился не раз мною виденный CERESO в штате Кампече, при котором прямо на туристской трассе Кампече — Мерида разместились три десятка сувенирных магазинчиков, у которых тормозят туристические автобусы. Весь ассортимент их хозяева скупают у заключенных на корню, в результате — те и другие получают неплохие доходы.
Из беседы с моим новым приятелем Мигелем (срок — 6 лет): «Я сам из Тапачулы — попал по-глупому. Но жена и ребенок рядом — до Тапачулы маршрутка бегает, двадцать минут хода. Камеры — на четыре человека, не больше. Свидания с семьей разрешены ежедневно, с девяти утра до шести вечера, кроме понедельника, здесь, на территории. Вот сейчас должна жена с дочкой подъехать. Звонки телефонные — неограниченно: вон три телефона-автомата висят. Передачи тоже: если есть кому носить, то хоть каждый день получать можно. Сейчас вот учусь в школе, во втором семестре. Выйду уже с дипломом…»
Сравним Мигеля с его российским коллегой по решетке Михаилом. У Михаила, согласно российско-гулаговским правилам, право на 10 свиданий (из них 6 при обязательном присутствии администрации!) и 12 посылок с бандеролями в год. У Мигеля, согласно правилам мексиканским, право на 6 свиданий с родными наедине и 7 посылок с бандеролями в неделю. Напомню: в году 52 недели…
Кстати, важнейший момент: в Мексике отбывают наказание максимально близко к месту проживания семьи. Этапировать в другой штат могут только особо опасных преступников — серийных убийц или глав наркокартелей.
Пытаюсь представить, как жил бы в российской ИТК по мексиканским правилам осужденный дон Мигель Ходорковский. Прежде всего — жить бы ему в Подмосковье, ведь его статьи УК особо опасными не считаются. И мама его, донья Марина Филипповна, могла бы видеть своего сына Мигелито почти каждый день. Нормальное питание: в Мексике заключенному разрешено иметь наличные деньги (еще одно открытие — российским зэкам такое запрещено категорически!). И уж, конечно, дурацкие варежки он бы не шил — нашлось бы занятие по уму и интеллекту…
Из раздумий меня вывела высокая долговязая фигура. Поднимаю глаза и долго их протираю… Передо мной — лорд. Самый настоящий. Тщательно выглаженные рубашка и брюки. Стильные туфли. Подобранный в тон галстук. Через плечо — сумка с ноутбуком. Ну, думаю, все — глюки. А видение тем временем еще и на чистом английском языке меня приветствует. Где я — в Лондоне на Пикадилли или в Мексике на гватемальской границе?
Знакомимся. Зовут призрака Кристианом. Гражданин Голландии. Срок — семнадцать с половиной лет общего режима (за что — не так важно). Из них отсидел в «тройке» уже девять. Полиглот — знает пять языков. Ноутбук настоящий, последней модели. Занятие — разрабатывает в Word новые методы преподавания английского языка мексиканским школьникам.
Отчаянно пытаюсь представить себе на российской зоне зэка с личным ноутбуком…
Вот и дорисовался у меня образ дона Ходорковского на российско-мексиканской зоне: в руках ноутбук, как у Кристиана, и целыми днями — работа над книгами и статьями. При его сроке много умного и интересного написать можно в том же Word. В том-то и разница между страной Мексикой и страной Россией: в первой микроскопами гвозди заколачивать не принято…
Придется расколоться перед читателем: я пока еще не уголовник, а всего лишь начальник отдела в системе школьного образования штата Чапас, ныне известный среди мексиканских урок под кличкой Маэстро Русо (Русский Учитель). И повод для визита за решетку у меня самый неромантический: монтаж новой микролаборатории в школе «тройки». У меня таких подшефных школ для осужденных теперь две: здесь в «тройке» и в Эль-Амате.
Микролаборатория эта — наша личная разработка с моим мексиканским соавтором доном Гильдардо. По внешнему виду — деревянный ящик, в котором аккуратно размещены оборудование и реактивы для полного экспериментального курса школьной химии, физики и биологии, включая современный микроскоп, плазменный генератор и кучу других интересных вещей. И все это теперь отдается ученикам — обитателям «тройки». Даром.
Церемония дарения и начинается сейчас на главной площадке в присутствии нескольких сотен зэков. Почетный караул из шести осужденных торжественно вносит национальный флаг Мексики. Под гром военного оркестра из учеников ближайшей местной школы, как мальчиков, так и девочек, происходит торжественный церемониал салютования флагу. Затем один из жителей зоны под тот же оркестр мощным баритоном запевает национальный гимн, который все хором подхватывают…
А теперь представьте два десятка российских школьников, к примеру, из школы номер один города Краснокаменска, без охраны на территории ИТК среди заключенных. Или утренний развод в той же ИТК с обязательным подъемом флага России и исполнением гимна. Вообразите себе толпу в зэковских бушлатах с этикетками на груди и рукавах, увлеченно хором поющую: «Широкий простор для мечты и для жизни грядущие нам открывают года…»
Вообразили? То-то. А в любом CERESO Мексики это — норма. Норма, чтобы и за решеткой оставаться человеком и гражданином своей страны. И дети-школьники, посетившие в этот день «тройку» и ее обитателей, были там, на территории, в полной безопасности — куда опаснее, к примеру, им было бы переходить через дорогу.
И это на самом деле так — охрана им и не требовалась. Вообще местное осужденное сообщество достаточно терпимо к своим членам — даже бывших полицейских там «опускать» не принято. Ибо все понимают, что ангелов за решеткой нет, не было и не будет. Но, как поведали мне члены этого сообщества, одно-единственное исключение все же есть: преступления против детей. По словам моего друга Мигеля, человеку, убившему, похитившему или изнасиловавшему ребенка в Мексике, лучше удавиться сразу после приговора.
…Торжественная часть заканчивается. Пора перейти в школу «тройки» и заняться делом. Открывается еще одна решетчатая дверь: мы в школе. В ней четыре отделения: начальное (1—6-й классы), среднее (7—9-й), мое подшефное подготовительное (10—12-й) и специальное отделение по ликвидации неграмотности — здесь это проблема. На стене — расписание: школьные занятия начинаются в 9.00 и заканчиваются к обеду, в 14.00.
С чем бы это сравнить? Да хоть с той же Россией. Есть и в российских ИТК школы, но вечерние. Дескать, учись, зэк Вася, но сперва попаши-ка часиков семь на лесоповале, а потом — за парту. Какой процент знаний при этом будет усвоен — понятно. А тут, в мексиканской «тройке», все так же, как на воле: поспал, позавтракал и потопал в школьный класс…
Первый, кого вижу в школьной аудитории, — мой новый друг Кристиан с неизменным ноутбуком. Он здесь работает учителем английского языка. Приоткрою еще одну страшную тайну местной тюремной системы: все до одного учителя этой школы — тоже заключенные. К примеру, у моего коллеги, учителя химии дона Виктора, которому предстоит принимать лабораторию, — 11 лет отсидки, из которых ему предстоит отпахать еще «семерик»…
Вот мы и нашли еще одно поле для потенциальной деятельности дона Мигеля Ходорковского за российско-мексиканской решеткой. Не сомневаюсь, что из него здесь вышел бы замечательный учитель по любой из гуманитарных дисциплин. Это не варежки шить — тут голова нужна. Но в нынешней России зэк-учитель, насколько я в курсе, — запрещенная комбинация. Российскому УФСИНу мозги не нужны — только руки и ноги: бери больше, кидай дальше…
В мексиканской зоне же зэки-учителя в полном законе. Им выплачивается зарплата от органов образования. У них идет профессиональный стаж. Более того, есть подписанный много лет назад документ, согласно которому любой осужденный, работавший на зоне учителем, после выхода на свободу при желании моментально трудоустраивается в любую из школ штата, где есть вакантное место. При таком раскладе начать жизнь на воле несложно.
Разбираем с доном Виктором микролабораторию. Вокруг мгновенно собирается толпа. И пошло-поехало: как содержать микроскоп, как обращаться с химическими веществами… А пара простеньких опытов с искусственной кровью, превращением медной монеты в серебряную и с демонстрацией плазмы приводит местных обитателей в восторг. Что ни говори, а в нас, химиках, есть кое-что от фокусников и шарлатанов…
Но все хорошее, увы, кончается. Пора прощаться с обретенными здесь друзьями. Как положено в цивилизованном мире — энергичным рукопожатием в знак полного взаимного уважения. Ибо мне предстоит еще не раз бывать в «тройке»: лаборатория требует технического ухода, а дону Виктору нужны курсы повышения квалификации.
Всем заключенным рано или поздно предстоит выйти отсюда свободными людьми — как мне сегодня. Добавляю себе в актив (именно в актив!) еще пять часов жизни в зоне. Теперь, вместе с Эль-Амате, у меня их девять.
…И снова лязг металлической двери. Все же дышится по эту сторону «колючки» легче. А в «тройки» к новым коллегам и ученикам я еще вернусь, и не раз.
Добровольно.
