Осень 93-го. Совсем не помню, где нашла лондонский телефон Александра Пятигорского (никаких общих знакомых тогда у нас не было), но вот позвонила ему накануне третьей годовщины со дня смерти Мераба Мамардашвили, попросила об интервью, и он согласился как-то очень сразу, легко и радостно.

Потом узнаю, что Пятигорский вообще человек легкий. Был просто счастлив принять в ком-то участие, и так, чтобы при этом никто не был ему ни за что и ничем обязан. Делал добро как будто походя, беззаботно, весело. Был легок, легок, и за эту свою легкость держался и даже настаивал на ней.

Вот рассказывает мне о Мерабе как о человеке феноменально дисциплинированном: «Мераб и выпить любил, и друзей любил, и любил там Бог знает что, но под всем этим у него был очень строгий порядок, и этот порядок лежал не во внешнем поведении, а во внутренней, умственной и нравственной дисциплине, причем доходящей до педантизма». И дальше, на мой вопрос: «Я человек крайне хаотичный, беспорядочный и безответственный. Вы не можете быть ответственным, будучи недисциплинированным внутренне. Это невозможно. Это будет очень фальшиво, это будет чисто внешняя ответственность».

Не кокетничал, не кичился: ах, я такой хаотичный, беспорядочный. Нет! Но если это что-то только чисто внешнее, не внутреннее — то бежать, бежать, бежать… Чем изображать внешнюю ответственность, лучше признаться во внутренней безответственности, легко и радостно признаться. А вот о сходстве между собой и Мерабом: «…В чем мы кроме взаимной любви сходились — это то, что для него и для меня в жизни, несмотря на все ее перипетии, обстоятельства, спады, подъе-мы, победы — крайне редкие, поражения — крайне частые, несмотря на все это — главным оставалось ПРАЗДНОЕ ФИЛОСОФСТВОВАНИЕ.

Как когда-то сказал Шестов: философствования не праздного быть не может, тогда это не философствование».

То есть: опять же легкость, праздность; здесь: радость! здесь: прыгай!!! Не надувать щек, не важничать, подавлять любую склонность к самоугождению; ни в работе, ни в дружбе, ни в любви — никакой тяжести, надрыва, серьеза по отношению к себе самому, самолюбования, вот этого: графиня с искаженным лицом бежала к пруду…

Одна из жен Александра Пятигорского говорила в сердцах: «То же мне, буддист — мимо мясной лавки пройти не может». Смешно, да? Особенно если учесть, что Пятигорский был не буддист, а буддолог, он не исповедовал буддизм, а изучал его.

…Пятигорский говорит о Мерабе как о человеке необыкновенном в русской ситуации. И объясняет: «Мы были на самом деле все совершенно равными — в смысле этой ситуации — ее членами. Я в этом убежден. Хотя многие меня за это страшно ругают. В каком-то смысле Леонид Ильич Брежнев и товарищ Андропов и мы, мы были членами одной ситуации. И наше непонимание, именно наше непонимание этого сейчас ведет к страшному искажению прошлой истории.

Вот Мераб был одним из тех людей, которые это очень хорошо понимают. То есть как он говорил: для того, чтобы ты понял, что кроме этой ситуации есть что-то другое, для того, чтобы ты боролся против этой ситуации или ее уничтожил, тебе надо начинать с сознания того, что ты тоже в этой ситуации. Как и все другие».

Как это не похоже на русскую интеллигенцию, да? Как это я (был, есть) в той же ситуации, что и Брежнев и Андропов? Что это значит: я такой же, как они? Но я другой! И это они во всем виноваты, а не я. «Неслучившееся является работающим механизмом», — говорил Мамардашвили. Вот с осознанием собственной вины (в русской ситуации) у нас не случилось, и работает, работает как страшный механизм — против нас. И в прошлой истории, и в нынешней. Такая иррациональная бездна, где все правы.

…То, что говорит о русской ситуации Пятигорский, означает: виноваты все, но более всего виноваты те, кто не считает себя виноватым. Он ставит себя в один ряд с Брежневым и Андроповым, в одну ситуацию — он, кто из-за своей правозащитной деятельности вынужден был эмигрировать?! Это ведь не про него: «Заробел… Но не душою, а поротой задницей». У Пятигорского не было робости поротой задницы. Мало того что стал философом в стране, в которой на тот момент не было никакой философии, кроме сталинской (NB! Окончил философский факультет МГУ в 1951 году), так и еще — помимо философии — с самого начала 60-х годов прошлого века до эмиграции (1973 год) — активная правозащитная деятельность. Он обращался в Генпрокуратуру СССР с письмом в защиту Гинзбурга, участвовал в первом митинге правозащитников на Пушкинской площади в поддержку Синявского и Даниэля — и далее везде, всего не перескажешь, газетной площади не хватит).

Что это ему давало? Ощущение себя правильным человеком, пусть и в неправильной стране? Или это — не помимо философии и не вопреки ей, а именно что — из-за нее?

…Он очень хорошо умел готовить. Дивная у него получалась еда. Как-то с друзьями мы были у него дома в Лондоне, и он приготовил баранину с картошкой и черносливом, и это было так запредельно вкусно, и он радовался как ребенок, что нам нравится.

…Звенящая пронзительная радостная нота. Только на этой ноте можно жить кстати.

…И Мераб Мамардашвили, и Александр Пятигорский умерли мгновенной смертью. Оба — от сердечного приступа. С разницей — без одного месяца — 19 лет.