В России и США подводят итоги первого года «перезагрузки» двусторонних отношений. Главное событие планировалось на декабрь, когда между двумя странами должны были завершиться переговоры о подписании нового соглашения по ограничению стратегических наступательных вооружений. Однако по мере приближения этой даты и из Москвы, и из Вашингтона начали звучать сигналы о том, что стороны не готовы заключить новый договор и вместо него будет продлен старый СНВ-1 или принято мало к чему обязывающее промежуточное решение.
Означает ли это, что важная договоренность повисает в воздухе и широко разрекламированная «перезагрузка» начинает буксовать? Об этом и многих других вещах, составляющих суть отношений России и Америки, мы разговариваем с одним из видных вашингтонских политологов, занимающихся Россией, автором книги «Ельцин» и «Российская революция», директором российских программ Американского института предпринимательства (American Enterprise Institute) Леоном Ароном.
— Ожидали ли вы, что новый договор по ограничению стратегических наступательных вооружений мог быть подписан в короткие сроки?
— Я с самого начала считал, что это слишком амбициозная цель и достичь ее столь быстро — Обама и Медведев впервые заговорили о новом договоре весной на саммите в Великобритании — абсолютно нереально. Казалось бы, обе страны заинтересованы в сокращении ядерных запасов. России тяжело сохранять стареющие и приходящие в негодность арсеналы. Америка в русле глобального курса Обамы на освобождение человечества от ядерного оружия также не заинтересована в накоплении ядерных боеголовок. Политическая воля двух президентов налицо. Но, как говорится, дьявол — в деталях.
Главная преграда связана с ратификацией нового договора СНВ в сенате. Сенаторы-республиканцы в подавляющем большинстве, да и ряд демократов из консервативных штатов обеспокоены отсутствием гарантий в отношении противоракетной обороны. Здесь, в Вашингтоне, складывается ощущение, что администрация готовится дать России какие-то заверения по приостановке или по крайней мере существенной локализации своей глобальной противоракетной обороны. И та конфигурация размещения противоракетной обороны, которую предлагает Обама, многим в сенате представляется слишком неясной и противоречивой.
Второй момент — еще более проблематичный с точки зрения заключения договора — это так называемые носители двойного назначения. США значительно обошли Россию по числу и качеству ракет — носителей ядерного оружия. И здесь опасаются, что договор ограничит возможности Соединенных Штатов размещать на этих носителях не ядерные, а обычные боеголовки. Ведь для США, особенно с учетом того, что происходит в Иране, исключительно важно иметь возможность нанесения точечных ограниченных ударов с использованием обычных боеголовок. И поэтому наши военные хотят сохранить всю ту технологию, которая была заложена при создании ядерного потенциала.
Мне кажется, что именно эти две причины задержат подписание финального договора. Возможно, будет некий промежуточный договор, своего рода пробный шар. Администрация попробует «продать» его конгрессу, чтобы посмотреть, какова будет реакция, и лишь потом, если не будет резкого противодействия на Капитолийском холме, попытается заключить финальный договор.
— В Москве раздаются голоса: а насколько этот договор вообще важен, ведь никто не собирается нападать первым? Идет ли речь о том, что американцы просто хотят усилить доверие между двумя странами, распространить его на другие сферы, в первую очередь такие чувствительные, как отношение к Ирану?
— Да, с точки зрения США, этот договор третьестепенный. Никто действительно не опасается, что Россия нанесет ядерный удар по Америке. Обе стороны дошли до более или менее разумного уровня в 2 тысячи боеголовок. И в то же время ограничение стратегических ядерных вооружений является своего рода «гвоздем», на который можно «повесить» всю перезагрузку наших отношений. В Вашингтоне решили: давайте предложим России то, что она хочет.
Москве с точки зрения обеспечения национальной безопасности этот договор также не слишком важен. Однако для российского руководства такое соглашение очень важно символически, ведь оно подтвердит статус России как глобальной державы, равной Америке. Этот договор, как надеются в Вашингтоне, станет мостиком, переброшенным через растущую пропасть, разделяющую две страны.
— Россия и США добились серьезного взаимопонимания в переговорах о транзите военных грузов НАТО в Афганистан через российскую территорию. Может ли это стать примером для сотрудничества в других сферах, например в отношении Северной Кореи?
— Что касается Северной Кореи, то здесь практически не осталось никаких надежд решить кризис путем шестисторонних переговоров. Все методы были испробованы, ни один из них не работает. Никому не известно, чего добивается северокорейский режим, каковы его истинные цели. В Вашингтоне предпринимают попытки прощупать почву для возможного компромисса в двустороннем плане. Но старый корейский подход: дайте зерно нашим голодающим, а потом мы посмотрим, идти ли на уступки, уже не проходит. А ведь это была политика последних лет десяти, которую активно поддерживала Россия. Северная Корея все время занимается разного рода провокациями. Но пока в США не получены серьезные данные о том, что Пхеньян затеял опасную ядерную авантюру, никто не будет уделять этой стране особого внимания.
Что же касается Афганистана и российско-американских отношений, то достигнутое согласие по транзиту грузов НАТО — это лишь верхушка айсберга. Мое ощущение: в Вашингтоне сильно подозревают, что Россия не хочет убедительной победы НАТО в Афганистане. Но она не хочет и победы талибов. И поэтому Москва расчертила свою политику достаточно определенно: транзит военных грузов разрешен, но на большее США рассчитывать не надо. Ведь, как опасаются в Кремле, победа проамериканского режима в Афганистане нанесет ущерб российским интересам в Средней Азии.
— Недавно влиятельная американская газета «Вашингтон таймс» обвинила Россию в двойных стандартах по отношению к кризису вокруг Ирана. Как вам видится: насколько искренен президент Медведев, когда говорит о том, что если дипломатический нажим на Тегеран не принесет результатов, то Россия присоединится к санкциям в отношении Ирана?
— Все, что официально говорится первыми лицами России, — это тоже верхушка айсберга. Совершенно очевидно, что политика вашей страны в отношении Ирана абсолютно не принимает во внимание национальные интересы США. Интересы двух стран существенно различаются. Да, Россия действительно не хочет Ирана с ядерной бомбой на своих границах. Но серьезных опасений, что Тегерану удастся получить эту бомбу, в Москве нет. Там уверены, что США и Израиль тем или иным способом не допустят этого. А если из уравнения убрать это составляющее — угрозу получения Ираном ядерного оружия, — то Россия при любом раскладе получает наибольшие дивиденды. Во-первых, с точки зрения отношений со всем мусульманским миром репутация России остается на высоте. Во-вторых, Россия сохраняет нормальные отношения с Ираном, ибо враждебно настроенный к ней Иран может при желании серьезно обострить и без того тяжелую ситуацию на Северном Кавказе.
В США, естественно, не могли не сделать вывода: после того как команда Обамы ликвидировала один из самых раздражающих факторов в двусторонних отношениях с Россией — планы размещения ракет-перехватчиков в Польше и радара в Чешской Республике, — существенных подвижек Москвы по Ирану и Афганистану не произошло. Вывод напрашивается однозначный: стратегия тех, кто реально обладает властью в Москве, свидетельствует об очень жесткой системе координат, которую (пока риторически) пытается смягчить Медведев.
Насколько можно верить президенту России, допускающему возможность санкций против Ирана? При подключении к санкциям военно-промышленный комплекс России, особенно та его часть, которая имеет отношение к ядерным технологиям, теряет миллиарды долларов. Но главное не в этом. Речь вновь идет о престиже России как глобальной державы.
Политика Владимира Путина заключается в восстановлении всего того, что ушло из рук государства в «бурные» 90-е годы. Внутри страны — это прежде всего такие «алмазы» в короне государства, как газ и нефть. Во внешней политике — это восстановление позиций в таких стратегических районах, как Средний Восток. И Иран при отсутствии каких бы то ни было других крупных активов России в этом регионе — чрезвычайно важное государство. Отношения с ним также поднимают статус России как глобального игрока в том самом регионе, который жизненно важен Западу и в первую очередь США. А продолжающиеся годами переговоры по ядерной программе Ирана помогают России зарабатывать политические очки. Даже если эти переговоры не приводят ни к каким результатам.
Вспомним: после трагедии Беслана Путин сформулировал политику восстановления, по его словам, бездарно или преступно утраченных стратегических позиций. И он недвусмысленно дал понять, что это, несмотря на дружеские отношения с Джорджем Бушем, будет, как говорят в Америке, «игра с нулевой суммой»: Россия выигрывает — Америка проигрывает, набирает очки Америка, становится слабее Россия. От этого — такая паранойя по отношению к «цветным» революциям, по отношению ко всему, что США пытаются делать на постсоветском пространстве, которое Москва считает сферой своих привилегированных интересов.
Звеном в этой цепочке является и Иран. Выигрыш там американской дипломатии, с точки зрения бывшего режима в Кремле, считается, безусловно, поражением для России.
— Вы говорите — «бывшего»…
— Да, здесь, в Вашингтоне надеются, что президент Медведев пытается доказать: нет, это не игра с нулевой суммой, что в отношении иранской проблемы две страны действительно могут серьезно сотрудничать. Посмотрим. Среди прочих важных проблем Иран — это тест для Медведева и его системы правления. Но пока на вопрос об искренности Медведева нет ответа. Точно так же, как в отношении заявленных им целей во внутренней политике.
Возможно, я прибегаю к уже избитому сравнению, но пока лучшего не существует. 1986 год. Как Горбачеву доказать, что он искренен в своих словах? Он звонит Сахарову, и тот в декабре 86-го возвращается в Москву. Горбачев едет в Вашингтон и заключает договор о ракетах средней дальности. Внутри страны объявляется гласность. Генсек заявляет: «Мы будем освещать прежде закрытые темы, активность населения надо поднимать». И власти доказывают это. Выходят «Жизнь и судьба» Гроссмана, «Чевенгур» и «Котлован» Платонова, «Колымские рассказы» Шаламова, «Факультет ненужных вещей» Домбровского, «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына.
Во всех странах, и в России в первую очередь, все революции начинаются с духовного, морального обновления. Когда Медведев говорит все эти, безусловно, правильные слова о коррупции, о том, что надо избавляться от унизительной ситуации, когда такая большая страна, как Россия, на мировом рынке выступает только как поставщик нефти и газа, это звучит замечательно. Но эти призывы напоминают горбачевский план 85-го года провести ускорение, но еще без перестройки и гласности.
Я думаю, что у Медведева без перестройки и гласности ничего не получится. Не получится, если на смену правильным словам не придут дела. Ему во что бы то ни стало надо радикально реформировать правоохранительные органы и российские суды, найти убийц Анны Политковской, разобраться, кто взрывал дома в Москве и других городах в конце 90-х, освободить Михаила Ходорковского, найти и наказать виновников фактического убийства в СИЗО юриста Сергея Магнитского. Список приоритетных дел президента огромен.
Евгений Гонтмахер, один из руководителей Института современного развития, который считается аналитическим центром президента Медведева, заявил, что освобождение Ходорковского можно сравнить с выходом Нельсона Манделы из тюрьмы. С точки зрения морального очищения общества это — необходимый шаг. Страна, которая считает себя глобальным игроком, не может позволить себе «роскоши» проводить такого рода суды. И первый процесс над Ходорковским был позорищем, а уж второй — это просто насмешка над самим утверждением о том, что Россия является современной цивилизованной страной.
А прошедшие в октябре региональные выборы, допущенные масштабные фальсификации, и не где-нибудь, а в Москве! Эти в лучшем случае «потешные выборы» — еще одно пятно на репутации России.
Наследие предыдущего режима в России — очень тяжелое. Мировой кризис показал, что ориентация на сырьевую экономику не оправдалась, что игра с нулевой суммой привела к негативным результатам. Но самое тяжелое — это парализовавший Россию цинизм, которого сейчас у вас намного больше, чем в 1985 году, когда Горбачев пришел к власти. Тогда еще был какой-то социальный драйв. Тогда были диссиденты, которые верили в то, что демократия спасет страну. А то, что произошло в России в последние 8—10 лет, — это разрушение самой идеи правового государства и демократии изнутри. Кремлевские правители попытались доказать — и небезуспешно, что демократия, частная собственность, защищенная от бюрократического произвола, свобода прессы не являются для России чем-то обязательным, что и без них Россия проживет. Особенно, если цены на нефть будут оставаться высокими.
Медведев говорит: конечно, можно прожить и так, но без морали и веры нельзя построить современное цивилизованное государство. Допускаю, что с точки зрения российского «опыта» последнего десятилетия рассуждения о морали применительно к нынешней России кажутся чем-то высокопарным. Однако радикальные реформы во все времена в итоге приходят вот к такому языку.
— Ни в Вашингтоне, ни в Москве никто по-настоящему не знает, каковы истинные договоренности между Медведевым и Путиным, действительно ли президент хочет выйти из тени своего предшественника, или, как любят говорить в Америке, между ними расписаны роли хорошего и плохого полицейского. Вы считаете, что это все большая игра?
— Да, условий сделки никто не знает, кроме этих двух людей. Каковы сферы взаимодействия, до какого предела позволено идти Медведеву? Но, на мой взгляд, здесь может сработать старая русская традиция: в конце концов «хозяин Кремля» становится реальным лидером страны. Медведев дошел до такой черты, когда риторика становится политикой. В своей статье «Россия, вперед!» в большей степени, чем в обращении к Федеральному собранию, он сказал все, что хотел: какой режим мы построили и куда дальше идти. Но самым важным, на мой взгляд, было его выступление о Сталине, о том, что ничто не может оправдать преступления сталинского режима. Именно в этом выступлении речь идет о моральном очищении, и оно, не напрямую, конечно, ведет к разрушению основ предыдущего режима. А поэтому риторика, которая ставит под сомнение легитимность путинизма и ту систему, которая была построена в последнее десятилетие, это то слово, которое означает дело.
Слово в России всегда значило очень многое. В конечном итоге и у Горбачева все началось с правдивого слова.
— Известное высказывание президента Обамы о том, что Путин стоит одной ногой в прошлом, свидетельствует ли оно о том, что в Вашингтоне разделяют Медведева и Путина, не считая их неразрывными участниками тандема?
— Я не могу говорить о позиции администрации. Наиболее компетентные просвещенные круги в Вашингтоне, безусловно, разделяют Медведева и Путина. Но здесь понимают, что главная проблема — недостаточная легитимность Медведева как выборного лица. Никто не может сказать сейчас, как широко «дадут» Медведеву развернуться или как далеко он сам рискнет пойти. Если Медведев начнет в своей риторике топтаться на месте и, клеймя сырьевую зависимость и господствующую коррупцию, пойдет по второму кругу, то станет ясно, что он уперся в стену, что за ним наблюдают и разрушить основы системы не позволят.
К тому же в Вашингтоне не знают, с кем американскому руководству придется иметь дело после 2012 года — с Медведевым или с Путиным. Поэтому никто из официальных лиц ни открыто, ни off the record не скажет больше того, что сказал сам президент Обама.
Медведев симпатичен Обаме, президенту-либералу. А вспомним, что первыми признали Горбачева отнюдь не либералы, а такие консервативные и закаленные бойцы холодной войны, как Тэтчер и Рейган. Именно они сказали, что с Горбачевым можно иметь дело. А какой шквал критики был обрушен на Рейгана, когда он вернулся из поездки в Москву в 1988 году! Но у Рейгана было прекрасное чутье. Есть ли оно у Обамы? Никто не знает. Ведь он не внешнеполитический президент, все его идеи сосредоточены внутри страны.
— Послание Медведева Федеральному собранию не вызвало восторженных откликов в России ни среди тех людей, которые называют себя либералами, ни среди непримиримой оппозиции. Вам не кажется, что отсутствие поддержки президента со стороны этих слоев общества будет лишь способствовать приходу к власти Путина в 2012 году?
— Я вновь могу провести параллель с 1987—1991 годами, которые сыграли чрезвычайно важную роль в изменении морального климата в России. Вы помните, что говорили о Горбачеве демократические оппозиционеры: «Горбачев никуда не годится», «Горбачев никуда не двигается», «Горбачев отделывается лишь общими фразами». И кто тогда поддержал Михаила Сергеевича? Андрей Дмитриевич Сахаров. Непререкаемый авторитет с точки зрения самой высокой морали. Сахаров говорил соратникам: Горбачев — генеральный секретарь компартии, он пока не может или не хочет начинать коренные реформы, у него полно ограничений, но направление, о котором он говорит, безусловно, верное, и ему нужна наша помощь и поддержка.
В Вашингтоне ни у кого нет иллюзий в отношении того, что в России что-то изменится быстро и кардинально. Но пока есть основания полагать, что в позиции российского президента начиная с 10 сентября этого года произошел качественный прогресс. И поэтому Медведеву следует дать кредит доверия, конечно, на достаточно определенный и достаточно короткий срок. Хочется верить, что история такое решение оправдает.
