Мне снился сегодня Египет, пустыня, что пылью дымит, отеля параллелепипед на фоне седых пирамид, привычные увеселенья меж пляжей, барханов и гор, но главное — все населенье втянулось в мучительный спор.

Один ко мне тоже прискребся, вцепился зубами, как мопс, и спрашивать стал про Хеопса: товарищ, а как вам Хеопс? На фоне правителей юга, под пологом местных небес, он был, безусловно, зверюга — ужасней, чем даже Рамзес; славянства вожди и арапства пред ним — эталон белизны; ужасное, знаете, рабство, убийства, растрата казны, утрата товарного вида, забыты порядок и честь… Но все-таки вот — пирамида! А что у нас кроме-то есть? Осталась от этого гада и тешит туристам глаза. А то бы сплошная Хургада. Вы против, камрад, или за?

Немного помявшись для виду, я так отвечаю во сне: конечно, я за пирамиду, но рабство не нравится мне. Конечно, я против холопства, позиция, в общем, проста — но это же время Хеопса, две тысячи лет до Христа.

Неужто он так актуален, велик, справедлив и толков, что вы из-за этих развалин беснуетесь тридцать веков? О да, говорит египтянин,в ответ предлагая вино. Наш спор для стороннего странен, но нам он привычен давно.

Мы ляжем со временем в гроб все, придя и уйдя нагишом, — а все-таки спор о Хеопсе останется неразрешен. Как некая вечная оспа, Хеопс заразил большинство. Одни у нас против Хеопса, другие убьют за него. Покуда Египет не спекся, он тот еще был исполин, — а собственно, кроме Хеопса, и вспомнить-то нечего, блин. Любого спроси и уверься — историк тебе подтвердит: ни больше подобного зверства, ни больше таких пирамид. Туристы бегут с перепугу, узнав, что за этот предмет терзаем мы глотки друг другу четвертую тысячу лет: мы движемся в ритме рапида. Былая угроза грозна. Одни говорят: пирамида! Другие: пустая казна!

Ведь Власть не бывает плохою, он все-таки был божество, он принял Египет с сохою, а сдал с пирамидой его, он вырастил три поколенья, он справился с местным ворьем, а что сократил населенье — так все мы когда-то умрем!

Оставь либеральную гниду томиться подсчетом гробов — но где ты видал пирамиду, построенную без рабов? Естественно, каменоломни, тесальщики, грузчики, ад, бесправие, казни — но помни: лес рубят, а щепки летят.

Он видел сквозь годы и дали, забвения тьму разрубал… Рабы, безусловно, страдали. Но было что вспомнить рабам! И всюду, куда я ни сунусь — на пляж, в забегаловку, — опс! Повсюду, из комнат и с улиц, — веселое имя Хеопс. Идут несогласные строем, в коросте от множества ран: одни обзывают героем, другие рыдают: «Тиран!». Запрусь ли я даже в удобства, в сортир, по-мужски говоря, — там надписи лишь про Хеопса, про грозного чудо-царя. «И как мне вас жалко, ребята, — кричу я, уставши от фраз, — что вас истреблявший когда-то вас так занимает сейчас! Довольно великого жлобства, довольно исхоженных троп-с, попробуйте жить без Хеопса — на что он вам сдался, Хеопс?!» Но стонут они от обиды: заткнись, о кощунственный жид! И грозная тень пирамиды на улицах тяжко лежит.

Проснулся я рядом с женою в квартире своей городской, томимый неясной виною и зимней холодной тоской, и думаю в утренней рани, на фоне редеющей тьмы: как славно, что хоть египтяне не так безнадежны, как мы!