Сегодня мы публикуем продолжение диалога с Ю. Голандом, ведущим научным сотрудником Института экономики РАН, членом Экспертного совета Комитета Госдумы РФ по экономической политике. Начало в «Новой», № 1.
— Юрий Маркович! Один известный ученый, академик РАН так обрисовал сегодняшнюю ситуацию в России: «Трагедия нашего общества в том, что у нас упал не только ценностный ценз в культуре и науке, но и сменились оценщики. Раньше это были мастера культуры, крупные ученые. Теперь их сменили финансисты, продюсеры, менеджеры».
— Это очень точно. В отношении к экономической науке особенно. Конечно, без сплава, союза новых знаний, новых научных идей с грамотным, дальновидным менеджементом нам в современном мире не обойтись. Но весь вопрос в том, кто в этом союзе играет первую скрипку. У нас сегодня — менеджер, заботящийся прежде всего о прибыли. А должен — специалист, знающий свое дело, заботящийся о его качестве и результатах. И вот тут есть смысл вернуться к вопросу: проморгали ли наши экономисты нынешний кризис?
Для примера могу сказать, что еще летом 2007 года в кулуарах Петербургского экономического форума я предлагал начальству создать группу специалистов для разработки мер реагирования на возможное падение мировых цен на нефть и другие товары нашего экспорта. Реакция была вроде бы положительной, но ничего так и не было сделано. Дистрофия дальновидения, отсутствие серьезной работы на опережение — еще одна наша беда.
Вместе с тем, надо признать, что состояние нашей экономической науки далеко от идеала. У нас отсутствует так называемый гамбургский счет, нет общепризнанных авторитетов, и это возлагает дополнительную ответственность на власть, которая должна выбирать между принципиально различными предложениями. Но она почему-то с завидным постоянством выбирает далеко не лучшие из них. И это одна из немаловажных причин наших внутренних экономических и финансовых кризисов на протяжении вот уже чуть ли не четверти века. Ну а грянувший мировой кризис ситуацию только обострил. Тем более на него у нас теперь так любят «спихивать» собственные недомыслие, недальновидение, просчеты.
— «А кони все скачут и скачут, а избы горят и горят…»
— Вот именно.
— От Петра Леонидовича Капицы я услышал однажды: к сожалению, в России не самые мудрые люди решают судьбу рекомендаций самых дальновидных людей…
— Нечто подобное я слышал от него неоднократно.
Сейчас при власти много своих советов и советчиков, людей с высокими научными званиями, считающими себя вполне самодостаточными, не нуждающимися в советах со стороны, из-за границ «своего круга». Но клановость, замкнутость этого номенклатурно-ученого круга ведет к сужению спектра рекомендаций, из которого может что-то выбрать власть.
С другой стороны, против разумного выбора срабатывает и наша вековая российская традиция — все в конечном счете решает у нас первое лицо, и все действительно зависит от интеллектуальных, прогностических, волевых, наконец, качеств этого первого лица. Поддерживал царь Александр III умнейшего государственного мужа Витте, и был дан старт его реформам в экономике и финансах. Чуть ли не все были против них. Но за был царь. Следующий царь начал ставить политике Витте палки в колеса, и реформы затормозились. Поддержал Ленин концепцию развития НЭПа, и она поначалу дала богатейшие плоды. Но потом волей другого первого лица — Сталина — эта политика была перечеркнута.
— Получается, действительно все зависит от личных качеств первых лиц? Рулетка какая-то…
— Действительно, нерациональна система, в которой вы в таких ситуациях непременно должны выходить на первое лицо, которое необязательно обладает необходимыми знаниями, опытом, интуицией для принятия оптимальных финансово-экономических решений.
— И тут мы выходим на идею обязательной научной экспертизы решений высшей власти, особенно ее первых лиц. Ее роль должна быть решающей.
— Решающих экспертиз тут не бывает. Решающее слово все равно у тех, у кого власть. И они принимают решения не только на основе экспертных рекомендаций, но и исходя из политических соображений. Но важно, чтобы имелось экспертное мнение, основанное на научных критериях, которое может служить ориентиром при принятии политического решения.
— И какие же главные опасности поджидают нас за дверью с надписью «Выход» (из мирового кризиса, имеется в виду)?
— Главная опасность — в соблазне модернизировать экономику теми внеэкономическими, командно-административными методами, которыми было у нас осуществлено в 30—40-е годы прошлого века резкое, прорывное технологическое перевооружение промышленности (во многом за счет села, крестьянства). Есть историки и экономисты, которые оправдывают модернизацию по Сталину, когда произошло удушение НЭПа ради индустриализации и коллективизации силовыми методами, с широким применением насилия по всей стране. Например, летом прошлого года газета «Ведомости» опубликовала письмо доктора исторических наук А. Данилова, в котором изложен «рациональный подход к анализу событий сталинской эпохи». Его суть состоит в том, что переход к массовым репрессиям в конце 20-х годов прошлого века объяснялся неудачей НЭПа и невозможностью без применения широкомасштабного насилия осуществить ускоренную модернизацию страны. Раз не было другого способа достижения цели, то, получается, осуждать Сталина за использование репрессивных методов, опираясь на моральные критерии, нерационально. Наоборот, его можно назвать эффективным менеджером.
Исходным моментом в этой концепции является ссылка на неудачу НЭПа. Но первые годы осуществления этой политики на основе сочетания государственного и частного секторов экономики, фактически в условиях действия рыночных отношений, оказались весьма плодотворными. Весной 1924 года была успешно завершена денежная реформа, и на базе твердой валюты началось быстрое восстановление экономики, начал возрождаться экспорт хлеба, необходимый для импорта оборудования. Однако позднее наметился отход от первоначально принятых принципов НЭПа. Был взят курс на ограничение роста частного сектора, в первую очередь крепких крестьянских хозяйств, одновременно усилилось бюрократическое регулирование рынка и деятельности государственных предприятий. Этот поворот в политике был принят по инициативе Сталина, изначально считавшего НЭП временной уступкой, от которой надо отказаться, когда власть укрепится.
Ведущие экономисты страны предупреждали, что такая политика бесперспективна и гибельна. И действительно она привела к острому кризису хлебозаготовок в конце 1927 года. Крестьяне не хотели продавать зерно на невыгодных для себя условиях. Сталинское руководство пошло на дальнейший отход от нэпа, прибегнув к чрезвычайным мерам, начало насильственно принуждать крестьян к продаже хлеба, что привело к разрушению НЭПа.
Как показывает изучение архивных материалов, Сталин задолго до этого кризиса готовился перейти к политике чрезвычайных мер, ибо только в этом случае он мог ослабить влияние приверженцев НЭПа в Политбюро, таких как Н. Бухарин и А. Рыков, и добиться осуществления своей главной цели — получения единоличной власти. В качестве оправдания курса на насилие сталинскими пропагандистами была выдвинута идея о том, что НЭП себя изжил и на его базе нельзя осуществить индустриализацию, а стихию рынка надо заменить плановым началом. Удивительно, что эта идея оказалась такой живучей.
— Есть ли почва для подобных опасений? Как-никак, а на дворе уже XXI век…
— Да, на первый взгляд, они кажутся необоснованными. Но вспомним, что менее 20 лет назад, летом 1990 года, была опубликована аналитическая записка с характерным названием «Жестким курсом», подготовленная ленинградской ассоциацией социально-экономических наук, возглавлявшейся А.Чубайсом. В ней предлагался ускоренный переход к рыночной экономике, который, по мысли авторов, вызовет массовое неприятие реформ и неизбежно должен будет сопровождаться целым рядом антидемократических мер. Эти идеи не были забыты, когда спустя полтора года к власти пришло правительство реформаторов.
Вспоминая тот период в июне прошлого года на Петербургском международном экономическом форуме, ректор Академии народного хозяйства В. Мау утверждал, что стоявшая тогда задача макроэкономической стабилизации интеллектуально была не очень сложной: «Ну, в общем, как говорил Гайдар, это задача для дураков. Там и особых институтов не нужно, у вас должна быть политическая воля и полиция. Чтобы подавить то социальное недовольство, которое возникает, когда вы осуществляете макроэкономическую стабилизацию». Правда, он не советовал использовать такой примитивный рецепт для лечения современных болезней. И Е. Гайдар в прошлом году заявлял о недопустимости использования силовых методов для решения экономических проблем.
Вместе с тем слова В. Мау подтверждают живучесть исторической традиции, в соответствии с которой многие в нашей стране считают оправданным применение силовых методов для обеспечения прогрессивных, по их мнению, перемен. При этом будут говорить, что жизнь вынуждает прибегнуть к таким методам. Именно поэтому важно, чтобы власть и общество осознали: в любом положении можно найти иной выход, кроме силового, если лучше искать. И индустриализацию можно было осуществить, не ломая НЭП, и рыночные реформы 90-х годов провести менее болезненно для населения. Надо научиться извлекать уроки из нашей истории, чтобы не наступать снова на те же грабли.
Сейчас перед страной в очередной раз стоит задача провести глубокие изменения с целью модернизировать экономику, и вновь появились предложения насильственной модернизации. В области экономической предложения подобного рода состоят в том, чтобы, с одной стороны, сократить бюджетные расходы на социальные нужды с целью направить сэкономленные средства на рост государственных инвестиций, а с другой — усилить давление на бизнес.
Власти пока твердо заявляют, что такого не допустят и, несмотря на кризис, не откажутся от поддержки бюджетников, малоимущих, пенсионеров, от того, что некоторые «жесткие», либеральные экономисты называют популизмом. И это правильная позиция. Власть понимает, что надо сохранять социальное равновесие, социальный мир.
— Потому что всю нашу строго выстроенную по рекомендациям экономической науки бюджетную систему может в одночасье разрушить цунами народного недовольства?
— Да, конечно. Но если вокруг кризис, производство стагнирует (и соответственно уменьшаются поступления в бюджет), а вы продолжаете поддерживать социальную сферу из бюджета в тех же объемах, то довольно скоро ваши финансовые родники иссякнут, и вы придете к тому же социальному цунами. Из этого следует правило, которое у нас декларируется, но, к сожалению, не выполняется: вы должны так оживить экономику, повысить ее эффективность на основе новейших технологий, чтобы она давала больше денег в бюджет. И вот тут-то наступает момент истины и для власти, и для экономической науки.
На словах-то наши вожди все время твердят: давайте развивать нанотехнологии, энергосберегающие производства, создавать суперкомпьютеры и т. п., даже утверждают соответствующие национальные программы. Вот и президент России Д. Медведев в своей статье «Россия, вперед!» определяет и коренные наши беды, и стратегические направления их преодоления. Но ведь они были очевидны и задолго до нынешней кризисной ситуации! А главное: серьезных результатов на этих направлениях пока не видно. Если так будет продолжаться впредь и не будет кардинально улучшен инвестиционный климат, то голоса, вещающие о том, что Россия всегда проводила модернизацию в условиях авторитаризма, начнут звучать еще громче.
С другой стороны, этим настроениям противостоит желание вообще ничего не менять, тем более что в последние месяцы цены на нефть полезли вверх. И к некоторым нашим экономистам и политикам вернулось былое благодушие: ну отшумит очередная кампания о необходимости лечиться от сырьевой наркозависимости, и все вернется на круги своя. Надежда на то, что рост цен на основные товары нашего экспорта вернет докризисное положение, иллюзорна. Дело в том, что после окончания мирового кризиса резко ужесточатся условия конкуренции на мировых рынках, потому что он вынуждает многие страны повысить эффективность своей экономики. Россия остается пока в стороне от этого процесса.
Таким образом мы вроде бы оказываемся в ситуации выбора между насильственной модернизацией и застоем. Но это — ложный выбор, оба варианта хуже.
— Но наши вожди все время говорят о ненасильственной модернизации, Правда, серьезных результатов ожидают лет через 10—15.
— У нас нет времени ждать. Высокий износ основных фондов, обострение конкуренции в мире делают настоятельной необходимостью ускорение модернизации, с тем чтобы каждый год были видны ее результаты. А наш опыт показывает, что нередко за «громадьем планов» скрывается отсутствие реальных дел, в надежде на принцип Ходжи Насреддина: «Или шах умрет, или ишак». Главное — разобраться в том, как изменить уже принятые решения и практику их выполнения, чтобы быстрее получать отдачу.
— И как же?
— Прежде всего надо признать, что модернизация на деле, а не на словах затрагивает интересы влиятельных сил в стране, заинтересованных в том, чтобы наша экономика оставалась сырьевой. Давайте поговорим об этом подробнее.
(Окончание следует)
