А все ж таки: он успел принести пользу индустрии Страны Советов. Изгой, потомственный лишенец — Владимир Тимирев работал с 18 лет. В 1930-х он делал эскизы и опытные образцы для загорского Научно-экспериментального института игрушки: от ненецких чумов и лаек до большой композиции «Парк культуры и отдыха». Игра «Поймай рыбку» по его эскизам вышла в производство: еще в 1960-х в каждом детском саду и магазине «Культтовары» блестели алые плавники и черные полоски его язей, окуней и красноперок.
И удочка с магнитом снова прицеливалась к ним.
Художника Тимирева арестовали в Москве, на Плющихе, в марте 1938 года. При обыске квартиры изъяты: «Шпага — 1 штука, пистолет кремневый — 1 штука». В деле были три пункта обвинения, каждый — на «вышку»:
а) шпионаж: «будучи участником географической экспедиции собирал… сведения о состоянии рыбно-консервных заводов, производил зарисовки объектов рыбной промышленности»;
б) переписка с отцом — контр-адмиралом «царского» флота, эмигрантом;
в) 23-летний Одя Тимирев отмечен органами как «пасынок Колчака».
Мать Владимира Тимирева взяли в 1938-м на день позже сына. Спутница адмирала Колчака в годы Гражданской, добровольно ушедшая за ним в Иркутскую тюрьму в феврале 1920-го, Анна Васильевна Тимирева при советской власти арестовывалась шесть раз. Всего в заключении и ссылках провела 35 лет.
Владимир, ее единственный сын, был расстрелян после семинедельного «следствия». На Бутовском полигоне. В числе 1020 приговоренных.
Книгу «Владимир Тимирев. 1914—1938» издал фонд «Возвращение» (составители — Лидия Головкова и Мунира Уразова). Акварели художника хранятся в ГТГ, в ГМИИ им. А.С. Пушкина, в Пермской художественной галерее, в собрании общества «Мемориал». Самое большое собрание — в Нукусе (Узбекистан), в легендарной галерее живописи 1920—1930-х, собранной Игорем Савицким. Критики единодушны в оценках: в 23 года Тимирев был зрелый, уже блистательный, с твердой рукой график.
Книга лаконична и лапидарна. Что ни абзац — то нервный узел. Жизнь А.В. Тимиревой, высланной из Москвы «как социально опасный элемент» в Поленово, где Дмитрий Васильевич Поленов, сын художника и директор музея-усадьбы, давал в 1920—1930-х приют таким, как она: Раевским, Осоргиным, Якунчиковым. Лето, детские спектакли в усадьбе… Затем — арест Д.В. Поленова и его жены. Вернулись они в 1945-м.
Сюжеты акварелей — Вышний Волочек, Таруса. Города за 101-м километром, куда подросток приезжал к ссыльной матери. Листы из той экспедиции, где «зарисовки объектов рыбной промышленности» были расценены как шпионаж. Это Каспий. Причалы Астрахани. Черные смоленые борта рыбацких судов, пластика холщовых парусов в туманном небе. В 1935-м и 1937-м Владимир ходил по Каспию на судах Института морского рыбного хозяйства и океанографии: другие путешествия адмиральскому сыну были заказаны. Дневник последнего плавания уцелел и включен в книгу: с тетрадных страниц брызжет веселая, меченая едкой усмешкой мальчишеская сила.
Вот это чувство — «погибшая сила» — довлеет.
…Можно медленно листать альбом Тимирева. Серо-зеленые воды, туманные уездные городки, рабочие буксиры и баржи, белые пески сине-свинцовой Волги напоминают работы Альбера Марке (которых 20-летний пленник Страны Советов не видел!). И — выдерживают сравнение с ними.
…А можно поразиться: данный «враг народа» был «из бывших»?! И семья Тимиревых, и семья Сафоновых, родителей Анны Васильевны, получили дворянство лишь в 1840-х. Отец художника был героем Русско-японской и Первой мировой. Прадед по материнской линии прошел путь боевого офицера «с низов» до чина генерал-лейтенанта. Его сын В.И. Сафонов, отец Анны Тимиревой, был знаменитым дирижером, директором Московской консерватории: при нем и его трудами построены здание на Никитской и Большой зал.
И Анна Васильевна, и ее сын Владимир — плоды «пореформенной России». И именно тех социальных лифтов, которые давала лучшим из своих подданных империя.
Всего через полвека и эти семьи скосили во имя социальной справедливости.
Глядя на фото в книге, на точеные лица матери с ее шестью отсидками и сына, в 23 года расстрелянного на Бутовском полигоне, бормочешь слова из книги Василия Шульгина «Три столицы». Первое и важнейшее впечатление Шульгина при нелегальном возвращении в СССР в 1925 году:
«Тонких русских лиц здесь почти нет. …Конечно… тонких русских лиц всегда было маловато. …Но в России… начинал образовываться порядочный слой тонкости благоприобретенной. Это люди одного, двух, трех поколений усиленной культуры.
…Вот этого рода тонких русских лиц не видно.
Что же видно?
…Здесь… мещанство. Низ, стремящийся к верху. Через два-три поколения, если их не вырежут какие-нибудь «хищники», из этого городского примитива образуется вновь слой интеллигенции, тонкий своей сложностью, своей «благоприобретенно» воспринятой культурой.
Но «тонких черт лица» все же не будет. Неумолимая история наша не дает отстояться вековому отбору. Рок постоянно скусывает русскую верхушку, и массе каждый раз снова приходится лихорадочно ее вырабатывать».
…Много ли у массы — по ту сторону расстрельных рвов Бутова — осталось на это сил, судите сами.
