Выдающиеся эксперты и мыслители с мировыми именами теперь постоянно на страницах «Новой газеты». Мы вместе с Project Syndicate © будем регулярно предоставлять слово о важнейших событиях и проблемах, волнующих человечество, признанным авторитетам: ученым, лауреатам Нобелевской премии, бывшим и действующим лидерам государств и корпораций.
Станет ли военная мощь менее важной в грядущие десятилетия? Да, широкомасштабные войны между государствами случаются все реже, и война между зрелыми демократиями маловероятна по многим причинам. Но, как сказал Барак Обама, принимая Нобелевскую премию мира 2009 года, «мы должны начать с признания горькой правды, что в течение нашей жизни нам не искоренить вооруженные конфликты. Будут возникать моменты, когда нации, действуя отдельно или сообща, сочтут применение силы не только необходимым, но и морально оправданным».
Когда люди говорят о военном потенциале, они подразумевают ресурсы, необходимые для применения «жесткой» военной силы или угрозы ее применения: солдат, танки, самолеты, корабли и так далее. В конце концов в критической ситуации такие военные ресурсы действительно важны. Хорошо известны слова: «Бог всегда на стороне больших батальонов». А, по мнению Мао Цзэдуна, винтовка рождает власть.
Но в нашем мире военный потенциал — это куда больше, чем винтовки и батальоны, а «жесткая» сила — нечто большее, чем боевые действия или угроза оружием. Военная мощь помогает оградить союзников и поддержать друзей. Такое несиловое использование военного потенциала может быть важным средством «мягкой» силы в формировании международной повестки дня, в торге с правительствами других стран, в поисках политической поддержки.
Говоря о боевых действиях и военной угрозе, многие аналитики имеют в виду войны между государствами, солдат в униформе, регулярные части и подразделения, которые организовало и вооружило государство. Но в XXI веке «войны» случаются чаще внутри государств, чем между ними, и многие их участники форму не носят.
Конечно, гражданские войны и иррегулярные вооруженные формирования — не новость, поскольку признаны даже традиционными законами войны. Что действительно ново, так это рост нерегулярных боевых действий и технический прогресс. Он вкладывает все более разрушительную силу в руки малых группировок, которые в прежние эпохи не могли и помыслить о доступе на рынок средств массового разрушения. Теперь технологии принесли новые способы войны. Например, возможность кибернетического нападения, когда противник, будь то государство или нет, может причинить чудовищный материальный урон (или угрожать этим), не двигая свою армию через государственную границу.
Роль силы, наверное, блекнет, но она не списана со счетов. Более того, применение ее обретает новые формы. Военные теоретики пишут о «войне четвертого поколения», в которой часто нет определенных районов военных действий и фронтов, где грань между гражданским и военным может быть стерта.
В первом поколении современной войны, после Французской революции, преобладала тактика шеренг и колонн. Во втором — полагались на массированную огневую мощь, и его кульминацией стала Первая мировая. Его девизом было «артиллерия завоевывает, пехота занимает». Третье поколение началось с тактики, придуманной немцами для выхода из застоя траншейной войны 1918 года. Германия довела ее до совершенства в теории блицкрига, которая позволила ей в завоевании Франции в 1940 году разгромить превосходящие французские и британские танковые силы. К переменам привели как идеи, так и технологии. То же самое относится к сегодняшнему, четвертому поколению современной войны. В ее фокусе — подрыв общественной системы противника и его политической воли сражаться.
Вооруженные группировки рассматривают конфликт как непрерывную и долговременную череду политических и иррегулярных силовых действий, призванных обеспечить контроль над местным населением. Они пользуются тем, что многие слабые государства страдают недостатком легитимности и не могут эффективно контролировать территорию. В результате возникает явление, которое бывший британский командующий в Северной Ирландии, а потом на Балканах генерал Руперт Смит назвал «войной между людьми». В таких гибридных войнах трудно разделить партизанские отряды и регулярные войска, бойцов и гражданское население, материальный ущерб и информационную войну.
Даже если перспектива или угроза применения силы между государствами стала менее вероятной, с ней все равно будут считаться. Именно это заставляет осмотрительных акторов международной сцены покупать дорогую страховку. Соединенные Штаты, скорее всего, станут крупнейшим агентством, продающим такие страховые полисы.
Отсюда вытекает пересмотр роли силы в мировой политике. Военная мощь по-прежнему важна, потому что структурирует мировую политику. Да, государствам в спорах с соседями или решении насущных проблем все труднее и дороже полагаться на применение силы. Но факт, что военной силы не всегда достаточно для разруливания ситуации, не означает, что она вообще утратила смысл в политике. Рынки и экономическая мощь опираются на политические рамки: в условиях хаоса рынки рухнут. Политические рамки, в свою очередь, опираются на общественные нормы и институты, а также властное принуждение. Хорошо организованное современное государство воплощает монополию на законное применение силы, которое позволяет функционировать внутреннему рынку.
На международном уровне, где порядок зыбок, рудиментарный страх перед силовым принуждением, каким бы маловероятным оно ни было, может играть важную роль. Военная сила вместе с нормами и институтами помогает обеспечить минимум порядка. Образно говоря, военная мощь гарантирует ту степень безопасности, которая так же важна для политического и экономического порядка, как кислород для дыхания. Пока он есть, его не замечаешь, но как только его начинает не хватать, все остальное становится не важным.
«Новая газета» и Project Syndicate ©, 2010
