В Петербурге оглашен приговор Константину Душенову. Главный редактор газеты «Русь православная» проведет следующие три года в колонии-поселении за то, что опубликовал статью «Россия с ножом в спине. Еврейский фашизм. Геноцид русского народа», сценарий фильма с тем же названием и распространил эти произведения.
По заключению экспертов, «труды» Душенова разжигают вражду и ненависть к евреям и приверженцам иудаизма и унижают их человеческое достоинство. Русские в них представлены жертвами еврейской агрессии, а евреи — преступниками, «стремящимися путем заговора физически уничтожить или обратить в рабство другие народы (в основном русских)». Душенов заявлял об «антихристианской и человеконенавистнической сути иудейской религии» и называл евреев «антирусская сволочь» и «жадная, бессовестная пучеглазая и горбоносая группа негодяев».
Казалось бы, приговор справедлив. Но одни правозащитники его одобряют, а другие продолжают заявлять, что примененная к Душенову статья 282 УК должна быть отменена. Во-первых, никого нельзя преследовать за высказывание убеждений, какими бы они ни были, и на слово нужно отвечать только словом, а не государственным насилием (вот убийство или избиение — другое дело, но для этого есть другие статьи УК). И отношение к антисемитам — «дело личной брезгливости каждого человека, а не Уголовного кодекса». Во-вторых, статья 282 все чаще и чаще применяется для преследования оппозиционеров, превратившись в политическую «дубину». Да, применяется: можно вспомнить дела Станислава Дмитриевского, Андрея Пионтковского, Юрия Самодурова, Дмитрия Соловьева, Михаила Деева и многих других. Но менять надо не теорию, а практику: чтобы чиновники, милиционеры или чекисты не могли рассматриваться как «социальная группа», а их критика — как разжигание «социальной розни».
Призыв же отменить статью 282, чтобы ею не «злоупотребляли», — это призыв к запрету продавать в хозяйственных магазинах топоры, а в книжных — «Преступление и наказание». Следуя этой логике, надо отменить весь УК, ведь почти каждую его статью можно использовать в качестве «дубины». Собственно, и сегодня оппозиционеров преследуют по разным статьям: за «хулиганство», за «вандализм», за «организацию массовых беспорядков». Точно так же в советские времена многих диссидентов судили не по «политическим» статьям, а по уголовным — за кражи, хулиганство, тунеядство.
Так что отмена статьи 282 не облегчит жизнь оппозиционерам. А вот борьбу с фашизмом серьезно затруднит.
Конечно, для привлечения к ответственности убийц или насильников, исповедующих фашистские идеи, эта статья не нужна. Но что делать с теми, кто никого не убивает — но сеет зубы дракона, из которых неизбежно вырастают те, кто реализует эти идеи на практике?
Среди подсудимых в Нюрнберге был Юлиус Штрайхер — главный редактор газеты «Штурмовик», много лет проповедовавший зоологическую ненависть к евреям. Именно за это ему и был вынесен смертный приговор. Но по логике, которой придерживаются противники статьи 282, Штрайхеру ничего бы не грозило — ведь он лично никого не убивал и не отправлял в газовые камеры. И Душенов никого не убил и не насиловал — он писал то, что думал, считая себя «подлинным православным», которого судят за убеждения в том, что «иудеи являются врагами Господа нашего Иисуса Христа» и «виноваты во всех бедах русского народа».
Безусловное право на высказывание своих убеждений есть у каждого. Но должно ли общество позволять фашисту безнаказанно пропагандировать свои убеждения? Следует ли бороться против слов Душенова исключительно словом, вежливо разъясняя ему, что евреи вовсе не стремятся уничтожить русский народ? Или правильнее не вступать с фашистом в дискуссию, признавая его право на иную точку зрения, а разговаривать с ним на единственном языке, который он понимает, — на языке закона, карающего за пропаганду фашистских идей? Как это принято в международных пактах, объявляющих «караемым по закону преступлением всякое распространение идей, основанных на расовом превосходстве или ненависти».
Эти нормы написаны не теоретиками. Они явились следствием трагической практики. И отношение к фашизму — это именно вопрос Уголовного кодекса. Потому что за времена, когда общество ограничивалось лишь «брезгливостью» к фашизму, оно слишком дорого заплатило.
