К нам на «Ленфильм» пришел парень с периферии. Отношение к нему первоначально было ироничным. Он всех затаскивал в кинозал, показывал свой фильм «Дети Памира», снятый где-то в Средней Азии… Кто же мог ожидать такой радости, такого солнечного удара, как «Женя, Женечка и Катюша». Стоило появиться фильму, как волнение забурлило вокруг Третьего творческого объединения: «Кто это снял?» «Как?» Уязвимый и бесшабашный Даль. Прелестная связистка Женечка. Помню скандал, связанный с фильмом. Редактура возражала, чтобы героиня гибла, мол, это нарушение жанра. Мотыль выстоял. И это был праздник. Во-первых, мы увидели замечательную картину. С юмором. С печалью. Мы встретились с прозой Окуджавы, с которой большинство было незнакомо. Во-вторых, мы увидели зрелую режиссуру. Мотыль победил. Сломав жанр, выиграл прекрасную картину. Которую жутко не любило начальство: вроде и не полочная, но не «наша».
Для нас же он сразу стал другом и братом.
После этого было «Белое солнце пустыни». Не могу сказать, что я его яростный поклонник. Но безмерно уважаю мастерство, юмор с которыми фильм сделан. Мотыль вытянул больного, мало кому нужного Павла Луспекаева. Вписал в вестерн лирику Шварца и Окуджавы. И вышел действительно народный фильм. Ни про один другой сказать подобного не могу. И его герои - Верещагин, Сухов, Петька - стали в ряд с героями «Чапаева». Но вот что странно. Вроде бы «Белое солнце…» - советская картина… Почему же ее так ненавидели начальники? Возможно, за неистребимый дух свободы?
Дальше была «Звезда пленительного счастья». Ему хотелось рассказать про декабристов. Поведать историю достойных людей своей страны. Людей, на которых следует равняться. Он сам был достойнейшим человеком.
Потом был «Лес», обвиненный, бог знает в чем. Кроме того, он снял очень хорошую картину, которую мало кто знает, «Расстанемся пока хорошие». В ней человека предают, предают… И перед очередным предательством он говорит: «Давай расстанемся… пока хорошие». Наверное, это был жизненный лозунг самого Мотыля.
В последнее время он со многими коллегами разошелся, уединился. Его душевное свойство нравственной чистоплотности не позволяло разбираться в дрязгах, хотя его и пытались вовлечь, оклеветать, замарать. Не вышло. «Расстанемся, пока хорошие…» Как-то я услышал его разговор с оператором Месхиевым. Примерно это он и говорил: «Вокруг нас были и есть прекрасные люди. Давайте думать о них».
Давайте думать о Владимире Яковлевиче Мотыле. Мы потеряли прекрасного художника. К сожалению, очередная реформа российского кинематографа, рассчитанная на появление эпических полотен – обречена. У нас острая нехватка мощной режиссуры. Одни умерли, других не жалует начальство. А для талантливой картины нужен мощный художник. Такой как Мотыль. Которого не могу представить себе ни мертвым, ни даже старым. Вижу его долговязую юношескую фигуру у входа в Третье объединение. Как он зазывает всех в зал -смотреть свой фильм…
