Ветхий старец Немо вспоминает собственные неосуществленные судьбы. 2092 год. В 17 часов он, последний смертный на Земле, умрет. Человечество, уравнявшее бессмертием себя с богами, смотрит на полутруп с сочувствием. Как и он - на человечество. Немо говорит о непонятном. О любви. Зачем миру, не нуждающемуся в естественном продолжении рода, этот рудимент?
Жак Дормель – бельгийский режиссер, философ и поэт. В прошлом цирковой клоун. Разыгрывает на экране сложную теорему с множеством доказательств «от обратного». Жонглирует на экране пространством и временем. Погружается в глубокие воды памяти, мышления, фантазии. Размышляя о смысле существования, сопрягает реальность с воображаемым. Разыгрывает фильм-диспут с непредсказуемым выводом. Непредсказуемым, оттого, что вывод придется делать самому зрителю, за которым еще долго будет тянуться шлейф сомнений, вопросов, посеянных фильмом.
Дормель подарил своему Немо дивную возможность прожить девять вариантов жизни. Каждый раз, когда судьба ставила на его пути «камень» с выбором, Немо двигался сразу в двух направлениях. Завидуете? Мой коллега Юрий Гладильщиков, после окончания показа, подвел черту: «Следовательно, лучший выбор – не делать его?». Юра, но нежелание выбора - и есть выбор, только уязвимый. Потому что его сделают за тебя. Выбор – самое трудное. Он - утрата несбывшегося шанса. Потеря. В этом его драма. Миг истинной свободы - монетка в воздухе, орел и решка, еще не объявившие свою волю. Чью волю? Выбор высвечивает в человеке его непознаваемое «я». Девятилетний ребенок стоит перед мучительной дилеммой – догонять поезд, в котором уезжает мать? Остаться с отцом? Немо замер на платформе. Бежит за матерью…. Берет за руку отца…
Дормель показывает, как с этого перекрестка судьба несется в полярных направлениях. С матерью Немо едет в Канаду, где встречает девочку, в которую влюблен с детства. Немо остается в Англии, терпеливо ухаживает за опустившимся отцом-инвалидом. На этом маленьком перроне - перекрестье девяти гипотетических судеб героя, стянутых в узел одного характера.
К юному Немо подходит Анна, зовет купаться. Зачем он ответил: «Я с дурами не купаюсь», тем самым перерисовав линию судьбы. Авторы, дайте ему шанс! «Я не умею плавать». Ну вот, так-то лучше, у зрителя отлегло от сердца, он знает, что Анна - женщина его жизни.
Автор поверяет гармонию любви - алгеброй теории: Почему тебе нравится именно Она? У нее мамины глаза? Запах? Ответить себе не успеваешь - из мозга уже несется легкокрылый отряд эндорфинов, «собственных наркотиков», гормонов радости, они взрываются внутри, ослепляя, опьяняя: «Она!»
Каждая из девяти историй Немо - история любви. Взаимной. Безответной. Невысказанной. Потерянной. Ослепительной. Сокрушительной. Для Дормеля любовь и сюжет, и душа фильма, и теорема, требующая художественного доказательства. Вот ошалелые от первого чувства подростки. Режиссер растворяет в одном кадре время и пространство, стирая систему координат. Любовная сцена снимается одновременно в спальне, на кухне, свет меняет направление. За пределами кадра время течет совершенно по другим законам, чем в кадре. Здесь оно замирает и мчится одновременно. История их любви кажется бесконечной и длится… два дня.
Действие фильма развивается многовекторно, в различных временах и пространствах. В том числе на Марсе, куда в 2092 году летит космический корабль с введенными в спячку «пассажирами». Один из них замороженными губами во сне произносит имя «Анна». Имя любви своей жизни. Раз вселенная стремится к распаду, ей нужна точка опоры. Пусть даже она – рудимент. В основе размышлений Дормеля - исследования проблем сложных систем, которые разрабатывал нобелевский лауреат Илья Пригожин (Дормель дружил с ним). Согласно пригожинской теории «стрелы времени», естественное стремление вселенной к хаосу отнюдь не ведет к утрате гармонии. Пригожину удалось доказать на языке математики, что хаос может быть конструктивен — он порождает новый порядок. Сейчас на языке художественных образов этим же занят Дормель. Следуя заветам Пригожина, прежде всего книге «Конец очевидности», он сплетает на экране пространство и время, заставляет зрителя усомниться в комфортных очевидностях. Потому что сомнение - одна из форм освобождения. Герои фильма несутся в космическом корабле к красной планете, которую вот-вот сотрясет «Большой хлопок». Об этом не может не знать Архитектор. По Дормелю, это вовсе не господь Бог, а тот самый девятилетний ребенок, который на маленькой платформе, делая выбор, созидает судьбу…
После показа фильма Дормель поясняет, что девять жизней – ветви одного дерева, имя которого Немо. Человек счастливый и не очень. Доживший до глубокой старости, по недоразумению убитый в затылок. Встретивший свою единственную любовь и просмотревший ее.
Немо мчится по мокрому асфальту. Почему он такой мокрый? – последняя мысль перед катастрофой. Нет, снова отматываем назад, к железнодорожной станции, пока судьба не высветила единственный вектор. Все будет иначе. Немо женится на соседке, истеричке Элиз, влюбленной в другого. На первом свидании Элиз попытается выбить из молчуна Немо хоть слово: «Сила гравитации на Марсе меньше чем на Земле в три раза». Разве это не предложение руки и сердца? Он будет лечить жену от депрессии, писать в стол научно-фантастические романы. Засыпать, и просыпаться на ложе другой «судьбы». Он женат на кореянке Джин, живет в роскошном доме с бассейном, и не находит душевных сил ответить милой жене взаимностью…
У Немо - две тени. Какой из Немо существует в реальности? Кто плод воображения? Это настоящая лаборатория энтропии, Немо углубляется в себя, его судьба рассеивается. Господин Никто рассыпается в пикселях вариантов, шансов - во времени и пространстве, чтобы в финале жизни собрать себя воедино.
Дормель – настоящий затворник. Долго пишет сценарий, долго его снимает. Признается, что когда сочиняет, не знает, куда устремляется его текст. Не в силах его контролировать. «Господин Никто» - третий фильм Дормеля. Его «Тото-герой» (дебют, удостоенный Золотой камеры в Каннах) считал себя неудачником оттого, что его перепутали в роддоме. Кстати, сам Дормель, волею случая выжив после тяжелейшей родовой травмы, судьбу принимает как чудесный и таинственный подарок. В его «Дне восьмом» процветающему герою Даниэля Отея секрет смысла жизни открывает больной с синдромом дауна. Солнечный человек, не ищущий сюиминутной выгоды, рациональных объяснений - сквозной герой его фильмов.
«Господин Никто» - больше чем кроссворд с клеточками, которые заполняет зритель. Фильм парит над реальностью. Но это не научная фантастика, хотя корабль с героями летит к Красной планете. Художественное философское эссе, апеллирующее к со-размышлению. Местами Дормель увлекается своей «теоремой», забывая об эмоциях, мотивациях. Местами, впадает в транс чрезмерной «красивости», символических клише. Кленовый лист глубокомысленно кружится по кадру. Но это обратная сторона непредсказуемых режиссерских поисков. Дормель в отличие от многих пессимистов, после показа говорил о том, что для него кинематограф не только не увядает, он - в начале своего развития. Создаются новые инструментарии (в том числе цифровые), новая грамматика, формы мышления. Не только аттракционный, но и авторский кинематограф способен расширять пространство действительности. Обычное кино, по мнению Дормеля, стремится к упрощению: вырезает из мира четкий фрагмент, расставляет акценты, прописывает линейную историю. Это кино для утешения. А что если оставить камере фасеточное зрение, действию - всю сложность переживаний, проживания каждого дня, муку сомнений. Снять кино не о действительности, о том, как она воспринимается, ускользая из плена причинно-следственной связи?
Когда смотришь «Господин Никто» вспоминаешь «Вечное сияние чистого разума» Мишеля Гондри, «Загадочную историю Бенджамина Баттона», «Эффект бабочки», «Экзистенцию» Кроненберга, фильмы умника Кшиштофа Занусси, который вводит в действие умозаключения ученых. «Отчего же вы забыли упомянуть «Нетерпимость» Гриффита?» - врывается в мои размышления голос Дормеля. Разве не он первым сплел в одну историю эпохи, страны, сюжеты: Древнюю Иудею и Вавилон, Варфоломеевскую ночь, промышленную Америку, распятие Христа и помилование приговоренного к казни рабочего. И все это, заметьте, накануне очередного «хлопка» на планете Земля – мировой войны 1914 года.
«Господин Никто» уже провалился во Франции и имел бешеный успех в Бельгии – странах, говорящих на одном языке. Но что такое успех фильма? Для Дормеля это не сданные в кассу доллары. «Для меня успех определяется временем, которое зритель потратит воспоминания, переживания, размышления после показа. Фильм это то, что люди носят с собой». Его очередной фильм – бутылка с множеством вопросов, выброшенная в огромное море. Но лишь задающие сами себе вопросы способны меняться.
