Несмотря на бравурные отчеты о стремительном и неотвратимом сокращении лесных пожаров (именно лесных, торфяные в статистику включать не любят - цифры получаются огромные, и быстро уменьшить площадь пожаров не удастся) в Московской области и рассеявшийся над Москвой дым, область продолжает гореть. Стоит выехать по Новорязанскому шоссе за Коломну и пересечь Оку, как салон машины быстро наполняется навязчивым запахом гари, а видимость за лобовым стеклом стремительно падает. Открытое пламя подходит к самой дороге - горит, слава богу, низом. По обеим сторонам - выжженная трава и подлесок, обугленные снизу стволы и жалко свернувшиеся, с желтизной, будто линялые, листья крон. Хотя лиственных лесов в этих местах почти нет. В основном сосны. Горят они бодрее берез и кленов. А если деревья вдоль дороги не обуглены, стоит лишь вглядеться в просветы между стройными стволами - там все та же чернота, стелющийся понизу тяжелый едкий дым и зачищенные пожарными и эмчеэсовцами, пугающие открытым пространством и пустотой пепелища - «очаги возгорания», как называют их в официальных сводках.

Рязанская область начала гореть еще в апреле. В мае продолжила. К тому моменту очагов возгорания обнаруживают в пять раз больше, чем за аналогичное время в прошлом году. В середине июня в области проходит последний дождь («пять минут покапало» - не считается). К концу первого летнего месяца огонь подобрался к деревням. Все лето в области обнаруживают новые очаги торфяных, лесоторфяных и лесных пожаров. Каждое сообщение об обнаружении новых очагов - информация о них, как правило, поступает после проведения авиаразведки - сопровождается заявлением: огонь локализован и потушен. К середине июля на улицах Рязани первое сильное задымление - одной из главных причин МЧС называет пожар в цехе по производству подушек в поселке Турлатово, что в паре километров от города. Правда, внеплановую авиаразведку все же обещает провести. Но к концу июля для всех становится очевидно: ситуация критическая. Однако по официальной информации - все под контролем. На границе между Рязанской и Нижегородской областями гуляет многокилометровый фронт огня. Сгорает несколько деревень. 2 августа Медведев подписывает указ о введении в области режима чрезвычайной ситуации. В Рязань стягиваются значительные силы МЧС, однако нельзя сказать, что это кардинально меняет ситуацию.

• Кардинально ситуацию изменит только дождь. Тут уже ничего не сделаешь - слишком большие площади, - мой собеседник, знакомый с лесными пожарами не понаслышке - тушит их больше 10 лет, говорит об этом буднично, без надрыва, но нельзя сказать, что без сожаления. Об истинных масштабах через несколько часов я смогу судить сама - не по заниженным цифрам и подготовленным в угоду вышестоящему начальству, а значит, не соответствующим действительности картам, - а по тому, что увижу своими глазами с борта самолета. Мы едем на аэродром.

• Как это не сделаешь? - перебивает водитель. - Вон Путин - часик полетал, два крупных пожара как не бывало! Вот бы нам так научиться!..

В машине поднимается смех. Беззлобный. Премьер-министр - что с него возьмешь?

• Мне особенно понравилось знаете что? Суровый Путин: «Ну как, попал?» И подобострастный голос: «Попали, Владимир Владимирович, попали…»

Где уж ему попасть. Опытные пилоты, и те не всегда справляются.

Поэтому, кстати, профессионалы не любят показуху с Ил-76, применение которых часто кажется неоправданным - эксплуатация очень дорогая, а точно попасть на кромку лесного пожара с этого самолета даже для опытных специалистов проблематично - слишком высока скорость.

Гражданский аэродром под Рязанью один. В густых зарослях разбитая асфальтированная тропинка ведет к одноэтажному приземистому зданию. На крыше выцветшие покосившиеся буквы складываются в гордое слово «А-э-р-о-п-о-р-т». Полуразрушенные дома, сараи, ангары, несколько стареньких Ан-2 на ходу, несколько чуть более стареньких Ан-2 без крыльев и мотора, горы мусора, битого кирпича и дворняги - в общем, остатки былой роскоши - в собственности местного авиапредприятия. На одном из его самолетов мы и полетим. Ведь у Авиалесохраны, которая занимается мониторингом и авиаразведкой, ни одного своего воздушного судна больше нет.

Можно сказать, что Авиалесохраны не стало в 2007-м - с введением нового Лесного кодекса. Точнее, сама Авиалесохрана есть, но работать не на чем и некому. После реформы вся техника (более 100 воздушных судов) отошла региональным отделениям, которые стали отдельными предприятиями. А там дорогую в обслуживании технику быстренько распродали.

• У нас были Ан-2, Ан-26, Ми-8… Нормой считалось три облета в день. Ан-2, на борту человек восемь десантников. Обнаружили с борта очаг, бросаем несколько бойцов с топорами, пилами и ранцевыми огнетушителями. За день потушат. Тогда пожар больше гектара считался ЧП.

Мы могли нормально распределять свои силы. В той области больше горит - туда и людей сразу перебросим, и технику, и финансирование увеличим. Сейчас от 11 тысяч человек, которые составляли Авиалесохрану, осталось 2 тысячи. Все, что мы можем, - мониторить. И советом помочь. Пока еще прислушиваются.

А летаем мы теперь очень редко. Когда последний раз? Неделю-полторы назад.

И то, полагаю, потому что область полыхает. Так что летим не как на трагедию, а на праздник.

Грузимся в самолет. С собой - пакет карт подробных, с грунтовками и просеками, несколько GPS, ноутбук, бутылка замороженной воды. Карты пожаров, основанные на данных ИДСМ - системы космического мониторинга Рослесхоза, - забыли в машине. «Ну и ладно, потом данные сопоставим». Маршрут наметили заранее. По предварительным расчетам - 4-5 часов в небе. Поэтому заправлены под завязку.

Сказать честно, зная, как ведет себя Ан-2 в такую жару, не верила, что наш полет продлится более 20 минут. Мы продержались полтора часа.

Через пару минут после взлета на горизонте появляются первые столбы дыма. Летим невысоко, не больше 1000 метров, а непосредственно над пожарами - метров 300. Летим по кромке, вокруг каждого очага делаем круг - чтобы можно было точно определить координаты границ пожара.

Рязанские леса что лоскутное одеяло: просеки, каналы, грунтовки дробят разноцветный, разновозрастный лес. Разновозрастный - потому что горит он каждый год. И каждый год засаживается. Повсюду правильной и неправильной формы провалы совсем еще малолетнего подроста и десяти- и пятнадцатилетних деревьев.

С воздуха все выглядит страшнее, чем на земле. Потому что ощутим масштаб. Картаносово похоже на что угодно - на сгоревшее поле, выгоревший и срубленный лес, но никак не на деревню. Лес с четырех сторон окружает ровный черный прямоугольник обугленной земли.

Бесконечно тянущиеся черные поля. Сгоревшие дома. Скелеты ангаров. Километры выгоревшего и уже спиленного леса - черное поле в желтый кружочек - остатки стволов. Помимо нескольких больших фронтов огня много небольших очагов в лесах. И почему-то совсем мало техники. За все время полета мне на глаза попалась всего пара машин МЧС и столько же - местных пожарных.

Последние полчаса ужасно трясет. Обшивка разогрелась настолько, что, кажется, можно обжечься. Мотор перегрет. Мы уже не ищем новые очаги огня, мы подыскиваем по карте запасную площадку, благо в Рязанской области много заброшенных взлеток - здесь когда-то была очень развита сельхозавиация.

Стоим на раскаленных остатках асфальта посреди огромного, выжженного, богом забытого поля. Мотор замолкает, и настает абсолютная тишина. Асфальт сплошь пророс травами. Блеклое, выцветшее, затянутое дымом, будто расслоившееся от жары небо, красное солнце и покуда глаз хватает - травы. Абсолютно сухие. Хрусткие и желтые, как хорошая солома. И в тишине на миг кажется, будто, кроме этой взлетки, этого поля и неба, больше и нет ничего.

Мы не полетим дальше. Это ясно всем, начиная от техника и заканчивая нелегально проникшим на борт журналистом. Могли бы. Через полчаса масло и мотор остынут, и, держась запасных площадок, мы, наверное, сможем пройти по маршруту - с бесконечными внеплановыми посадками и взлетами. Но мы не полетим. Геройство здесь не то что неуместно - попросту нелепо. Потому что наша информация никому по большому счету не нужна. Как никому не нужно это сухое, а когда-то возделываемое поле. Ничье поле.

• Убиваться здесь, чтобы одним десятком генералов стало больше? Увольте!

Об этом тоже говорят беззлобно. Как о давно привычном. Как, например, об официальной статистике. Как она делается? При тушении крупного пожара дробят кромку на несколько частей, тушат одну часть и докладывают - потушен крупный пожар. На следующий день тушат еще пару участков и докладывают - обнаружено два новых очага возгорания; локализовали и потушили.

Взлетать страшно: от нас во все стороны летит раскаленное масло, а поле сухое. Не поджечь бы.

Обратный путь занимает минут сорок, прерывается еще одной посадкой. В качестве издевательства, видимо, на обшивку падает несколько крупных капель дождя и мгновенно испаряется. У одного из наших звонит телефон:

• Ну что, как там у вас в Москве? Что ей сделается, говоришь? Ну так и камни горят! А у нас облет, да. Если бы мы так над тайгой летали, я б с тобой сейчас не разговаривал…

Жара сыграла с Центральной Россией злую шутку. Но дело по большому счету не в ней. Тридцать новых очагов в день - норма для Московской области в сухую жаркую погоду. И если их оперативно выявлять и тушить, ничего страшного не происходит.

Сейчас в Рязанской области действует меньше двадцати очагов. При этом площади, пройденные и охваченные огнем, огромны. Около 3800 га, по данным МЧС. Более 92 000 га - по данным местных властей, Рослесхоза и Авиалесохраны. И это без учета горящих территорий в Окском и Мещерском заповедниках.

Мнение специалистов однозначно: это можно было предотвратить при старом лесном законодательстве. И невозможно при новом.

За противопожарную безопасность, тушение и восстановление лесов после пожара отвечает не лесхоз или лесничество, а арендатор. Самостоятельно арендатор с такой задачей справиться не в состоянии, а потому он заключает договор со специальным учреждением, которое выиграло областной конкурс на выполнение соответствующих работ. В Рязанской области одно такое учреждение - муниципальный Пожлес. Частник в такое дело не полезет - во-первых, не сможет обеспечить необходимую материальную базу, во-вторых, в полгода разорится при тех суммах контрактов, которые сейчас предлагает государство.

В Рязани не самый бедный Пожлес. У него даже есть кое-какая наземная техника и не самый маленький штат сотрудников. Но если оценить его материально-техническое оснащение и человеческий ресурс, становится очевидно - организация не в состоянии не то что справиться с крупными пожарами, даже проводить полноценный мониторинг и гасить зарождающиеся очаги.

С возгораниями в несколько гектаров успешно справляются пожарные-десантники. С пожарами до нескольких тысяч гектаров эффективнее всего бороться с воздуха - в первую очередь вертолетами, которые способны лететь по самой кромке, что обеспечивает точность сброса воды. Ил-76 хороши, когда надо залить небольшой пожар целиком.

Один рабочий час Ил-76 стоит около 400 тысяч рублей, вертолета - около 80. У местных властей таких денег нет, у Пожлесов - тем более. Авиация приходит в область только с введением режима чрезвычайной ситуации. ЧС объявляют, когда создается прямая угроза жизни и здоровью населения, то есть тогда, когда полыхает так, что применение и авиации, и наземной техники уже практически бесполезно. Когда остается лишь спасать от огня деревни, надеяться на дождь или ждать, что прогорит само.

Оперативный штаб МЧС у поселка Ласковский - островок мира и спокойствия в охваченной хаосом и пожарами области. Даже гарью здесь совсем не пахнет. Дорожки между стройными рядами армейских палаток засыпаны свежим гравием - говорят, к приезду премьера готовились. Пожарные щиты с ведерками и лопатами. У ворот - стенды со стенгазетами.

Разговор в курилке: «Эх, у меня на лето такие планы были. Стройка вот…» - «Ладно тебе. Стройка не хрен - как стояла так и будет стоять. Тут дело поважнее». Пожары тоже как горели, так и горят. И отступать вроде как не собираются.

Штабные помещения - несколько кузовов составленных рядом грузовиков. В каждом по два портрета: Медведева на фоне триколора и Шойгу на фоне флага МЧС. Разбрызгивая капельки пота, бегает какой-то средней важности чин: «Вот, это к приезду генерала, - и выдает юношам за ноутбуками стаканчики с ручками и карандашами. - И чтобы мне тут… это… все в полном порядке!»

Карта области у эмчеэсовцев достаточно подробная, но не километровка, конечно. Только вот лесные дороги и просеки на нее (что очень важно для тушения с земли), по-моему, не нанесены вовсе. Штабисты отмечают на этой карте пожары… кружочками со стрелочками - «вроде здесь что-то горит, но мы точно не знаем, где именно, и огонь движется вроде пока туда-то». Что лишний раз подтверждает: что и где горит, точно не знает никто. А ведь в лесном пожаре едва ли не самое главное - кромка, - хотя бы для того, чтобы знать, как далеко находится пожар от деревень, и прогнозировать распространение огня в разных ветровых условиях. Ее в первую очередь и необходимо заливать, чтобы предотвратить распространение огня. А чтобы нормально ее отрисовать, нужно летать на разведку, общаться с лесниками - короче говоря, - лезть в пекло и координировать свои действия с окружающими. А руководство МЧС не очень-то любит координироваться. Даже с лесниками, которые в отличие от спасателей имеют более точные данные о том, сколько и где горит, и как туда добраться. Не раз случалось, что лесники пускали встречный пал, а эмчеэсовцы прилетали и тушили его.

Зато в пекло лезут добровольцы - и лесники, которые в соответствии с новым Лесным кодексом вообще не должны заниматься ни тушением, ни мониторингом пожаров.

В штаб мы заехали, чтобы согласовать запуск беспилотника - летательного аппарата с размахом крыльев полтора метра, камерой и возможностью транслировать видео в режиме реального времени. Его используют в тех местах, куда по каким-то причинам не может добраться авиаразведка и наземный транспорт. Для запуска нужна небольшая открытая площадка примерно на пятикилометровом удалении от предполагаемого места съемки. Но по эмчеэсовской карте ничего не разберешь, придется ехать в лесничество.

Лесничество - старое двухэтажное здание. По стенам - советских времен плакаты с выведенными тушью именами лучших работников и огромные, писанные маслом портреты известных ботаников и лесников. Из нового, постсоветского - портрет Медведева и жалюзи в кабинете руководителя. А остальное - крытые линолеумом дощатые полы, растрескавшаяся краска и разрозненные побитые жизнью предметы лакированной мебели. Зато тут - точная карта-километровка во всю стену.

Сотрудники лесничества быстро остудили наш пыл. Беспилотник в предполагаемом нами месте вроде бы нужен. Только место это - на самой границе с Мещерским заповедником. А заповедник - это не их головная боль, это федералов. «Да ведь и провожатый вам, наверное, нужен. У нас этот кусок только Иван Иваныч знает. А он на чемоданах сидит - в пяти километрах от его дома лес горит. Не может он сегодня… Так что, если у вас не горит, давайте до завтра отложим».

У нас-то, конечно, не горит. У вас горит.

Ни местные, ни федералы не сомневаются - все закончится донельзя банально. Режим ЧС сохранится еще на пару месяцев, начальство получит за победу над огнем свои звездочки и ордена. Всю ответственность за долгое и неэффективное тушение спихнут на местные власти. Полетят головы чиновников среднего звена, возможно, посадят нескольких глав самоуправлений. Поувольняют лесников. Часть арендаторов разорится: успеть до зимы спилить все пострадавшие от огня деревья (особенно если арендатор - не лесозаготовительное предприятие) и организовать новые посадки практически нереально. Кому-то из погорельцев показательно предоставят новое жилье.

На днях Путин озвучил свое намерение вывести Рослесхоз из-под крылышка Министерства сельского хозяйства и подчинить напрямую правительству, как оно и было раньше. Чтобы разрешить одним махом все управленческие сложности. Но ведь не отменят же новый Лесной кодекс, как и не вернут лесхозам их полномочия и обязанности, Авиалесохране - самолеты, не сменят руководящие кадры. А при всем при этом уже не важно, кто кому подчиняется. Как напомнил один мой собеседник-лесник: работа по замкнутому контуру равна нулю.