В китайском городе Люйшунь, бывшей военной базе Порт-Артур, после полной реконструкции открылось русское воинское кладбище. Во время официального визита в Китай на нем побывал президент Дмитрий Медведев.

С 1898 года Порт-Артур, теперь — Люйшунь, пригород китайского города Далянь, был арендован Россией, и следующие полвека оказывался в центре всех проходивших на Дальнем Востоке военных кампаний. Здесь во время Русско-японской войны пять месяцев держала оборону Русская армия, вместе с броненосцем «Петропавловск» утонули адмирал Степан Макаров и художник Василий Верещагин, а неподалеку отсюда не сдался врагу и пошел на дно наш гордый «Варяг». Во Вторую мировую войну в Порт-Артуре шли бои с Японией.

За последний век на кладбище было похоронено больше 17 тысяч человек. Чтобы два государства восстановили забытый мемориал, понадобился всего один.

Далянь — провинциальный город, второй по размеру в провинции Ляонин. По статусу — примерно как наш Суздаль, только на 5 миллионов жителей. На подлете к Даляню видны бесконечные ряды небоскребов, в центре города блестят новые высотки банков, под алым китайским флагом припаркованы Porshe в тон, а магазины Armani и Luis Vuitton похожи на мегамоллы. Русских, да и вообще иностранцев, тут почти нет, и прохожие дружно поворачивают головы вслед белому человеку: с любопытством, но без симпатии.

От многолетнего русского присутствия в Даляне остались форты и батареи, несколько особняков и сувенирных лотков с матрешками на Русской улице (бывшая им. Сталина) и огромное, почти в пять гектаров, мемориальное кладбище в Люйшуне.

Православный погост появился в Порт-Артуре на рубеже ХХ века. Сначала на нем хоронили русских жителей города, затем — павших в Русско-японской войне и при освобождении Китая в 1945 году. Тут же похоронены 245 советских летчиков, сбитых в корейской войне 1950—1953 годов, и погибшие в мирное время жители советского гарнизона Порт-Артура. Есть даже отдельное детское кладбище. На надгробиях — один и тот же год рождения и смерти: 1945-й. Как вспоминают бывшие жители Порт-Артура, тогда в Люйшуне была эпидемия комариного энцефалита. Прежде чем советские ученые создали вакцину, погибли 600 человек, большая часть — дети. Всего здесь похоронены 17 200 человек.

Когда идешь по кладбищу, сразу понимаешь, где кто: в русской части — железные кресты, в советской — красные звезды. На могилах погибших в корейской войне летчиков — фигурки самолетов и памятник с надписью: «Вечная слава бесстрашным сталинским соколам!» Все вместе смотрится странновато, и не только для русских. Хотя территория российского и советского кладбищ — общая, но отношение китайцев к ним разное. «Что такое Русско-японская война? — спрашивает мой провожатый Александр Иванович Коваль и сам отвечает: — Это дележка Китая на его собственной территории. Поэтому те, кто лежит в русской части кладбища, для китайцев — проклятые оккупанты. В советской — освободители-интернационалисты».

Спустя 41 год

72-летний Александр Коваль идет по дорожке кладбища быстро, не глядя под ноги, словно по памяти.

Первый раз он оказался здесь в детстве: семья Коваль жила в русском гарнизоне. Но 12 октября 1954 года правительства СССР и КНР заключили соглашение, по которому советские части были выведены из Порт-Артура. Александру Ковалю было 17 лет. Вернулся он сюда только спустя 41 год.

…В 1996-м неизвестно было, сохранилось ли кладбище вообще.

— В одних китайских ведомствах говорили: не волнуйтесь, не тронуты ваши могилы, — вспоминает Коваль. — А в других: о чем вы, культурная революция у нас была, слыхали? Тогда и китайские памятники уничтожили, а вы про русские спрашиваете. Вместо ваших могил давно кукурузное поле.

Выяснить, что произошло с кладбищем, можно было только самому.

Попасть в Порт-Артур оказалось не легче, чем когда-то японским войскам: одним самолетом до Владивостока, другим — до Хабаровска, автобусом до Даляня, на такси до Порт-Артура. В Люйшуне расположена крупная военно-морская база, и доступ иностранцам сюда до сих пор практически запрещен. А у самого Коваля только что закончил действие запрет на выезд за границу: работа геологом предполагала допуск к секретной информации

— Я сначала побаивался: вдруг арестуют? — вспоминает Коваль. — А потом решил: если таксист за лишние 20 долларов готов везти в закрытый город, наверное, не пропаду.

На кладбище Александр Иванович обнаружил страшное, унылое и безнадежное запустение. Реконструкцию советской части мемориала закончили в 1955 году, за два дня до того, как советские военные части оставили Порт-Артур. «Написали на памятниках: «Ничто не забыто», — и ушли», — говорит Коваль. Ни смотрителя, ни денег на присмотр за кладбищем китайцам не оставили.

За 41 год декоративные деревья разрослись в непроходимые джунгли, могилы заросли травой, памятники покосились или были уничтожены в культурную революцию.

— Меня одно удивляет: почему сюда никто из Владивостока не добрался? И власти судьбу кладбища не выяснили? — говорит Александр Иванович.

— Захотели бы — выяснили.

— Вот я захотел — и выяснил, — почти с угрозой произносит Коваль.

Благодаря ему о кладбище и вспомнили: в конце 90-х Институт военной истории издал книгу о русских воинских захоронениях в Китае. В нее вошли 29 фотографий, сделанных Александром Ивановичем в Порт-Артуре. Книгу передали в Министерство иностранных дел. Получив документальные свидетельства разрушений, российские дипломаты смогли идти к китайским властям. А дальше история закрутилась сама, без Александра Ивановича, зато с многомесячными российско-китайскими переговорами.

Китайцы выдвинули главное условие: могилы интервентов должны восстанавливать их родственники, а не Российское государство. После долгих переговоров сошлись на том, что финансировать реставрацию будут из негосударственных источников. За это взялся гуманитарный фонд «Поколение» депутата Госдумы Андрея Скоча.

В 2008 году к Александру Ивановичу пришли незнакомые люди и дали денег. «Вроде военные, а точно я сам не знаю», — говорит Коваль. Деньги дали неофициально, попросив составить план кладбища и список похороненных. На них Коваль около месяца жил в Люйшуне. Затем началась работа в архивах, восстановление надписей на мемориалах. Все последние годы в Пор-Артур Коваль приезжал по два раза в год.

Весной этого года на кладбище начали работать реставраторы. 20 сотрудников Государственного научно-исследовательского института реставрации, ландшафтные дизайнеры и 200 китайских рабочих восстановили памятники над 1845 могилами, часовню, крест с иконой Николая Чудотворца. Реставрация обошлась в $12 миллионов и заняла четыре месяца.

…К прибывшим на открытие мемориала ветеранам пришел китайский хор русской песни. Стоя посреди мраморного холла отеля, немолодые китаянки в военной форме с алыми звездами затягивают про «яблони и груши» и прочие «туманы над рекой». Ощущение диковатое, такое же, как от огромного трехэтажного книжного магазина в центре Даляня, где рядом с iPod продаются постеры с Марксом, Лениным, Сталиным или Мао. Александр Иванович жмет руку участнику хора Чжану Дасяню.

— Как проходило ваше сотрудничество с китайской стороной? — спрашивает его кто-то из журналистов.

— Пока Дасянь траву на могилах раздвигал, я фамилии переписывал — вот и все сотрудничество, — просто говорит Коваль.

Русский песня

— Я уважаю бойцов советской Красной армии. Все в Китае их уважают. Но у нас была культурная революция, знаете? Поэтому кладбище немножко портится, — мы едем в Люйшунь с Чжаном Дасянем, который все последние годы работал на кладбище вместе с Ковалем, и он вдруг начинает вспоминать свое детство.

В 1945 году в деревне около Порт-Артура, где жил маленький Дасянь, встали лагерем советские войска. С китайцами жили мирно: пьянство сурово пресекали, к местным относились уважительно. У солдат был кинопроектор, и под открытым китайским небом показывали фильмы на русском.

— Содержание я быстро понял: кто Сталин, кто Ленин, кто хорошие люди, кто враги, — говорит Дасянь. — И осталось у меня глубокое впечатление от русский песня. Бойцы каждый день пели: «Смело, товарищи, в ногу», «Молодая гвардия»… В институте я специально пошел учить русский, чтобы понимать, о чем это.

По-русски Дасянь говорит не очень, зато словами и интонациями из «русский песня»: дороженька, полюшко, отчизна… После института он стал преподавать русский и возглавил китайский Хор русской песни. В одну из поездок в Россию он и познакомился с Ковалем. «Ты из Порт-Артура, я из Порт-Артура, — пошутил Александр. — Мы земляки». И рассказал, что хочет приехать в Люйшунь — увидеть старое кладбище, но денег на билеты и отель пока не накопил. «Будешь жить у меня», — предложил Дасянь.

…Через несколько дней работы на похожем на джунгли кладбище брюки Александра Ивановича и Дасяня были изорваны в клочья, ботинки прохудились. Дасянь вспоминает, как они поехали за новой обувью, зная, что магазины находятся в закрытой для иностранцев части Люйшуня.

— Увидел нас один военный: «Вон отсюда, вон отсюда». «Ой, я боюсь, — вспоминает Дасянь. — Объясняю: у нас ботинки открыли рот, да? Нам ботинки купить надо. А это мой русский друг, Китай — его вторая родина». Полицейские нас отпустили. Они вообще относятся к нам… — Дасянь долго ищет русское слово, — ласково.

1785 прахов

Старая, оставшаяся от Русско-японской войны, часть кладбища — в самом конце. Одинаковые братские могилы похожи на клумбы. Рядом, за забором, поднимается высокая, в человеческий рост, кукуруза. На балконах соседней многоэтажки сушится белье, слышны детские голоса — пейзаж не то деревенский, не то просто очень провинциальный. Опускаю взгляд на надписи на чугунных солдатских крестах: «1490 прахов», «1785 прахов»… Имен нет.

«Под этим крестом — 7 тысяч, всего под двенадцатью соседними — 14 тысяч 631 человек, — спокойно говорит Коваль. — В Русско-японскую впервые использовали 280-миллиметровые снаряды, разорванные тела сразу закапывали. Списков не составляли».

После пяти месяцев осады Порт-Артура пораженные героизмом его защитников японцы захоронили прах погибших на территории кладбища и создали мемориал. Как считает Коваль, с одной стороны, действительно чтили память погибших, с другой — были заинтересованы восхвалять доблесть сильных и храбрых русских, которых победили они, не такие уж ничтожные азиаты.

Спрашиваю Дасяня, каково было работать на могилах тех, кого в его стране считают захватчиками.

— Это была несправедливая война, — Дасянь аккуратно подбирает слова. — Но это государственное дело, простые люди не виноваты. Простые солдаты выполняют свою долю.

Иначе относятся китайцы к советскому кладбищу. Живущие в Даляне русские в один голос рассказывают, каким уважением до сих пор пользуются советские воины-освободители.

— Когда я вошел на кладбище, я волновался, — говорит Чжан Дасянь. — Я чувствовал и уважение, и горесть. Если бы они не воевали в Китае, они были бы живы. Я думаю, мы сделали хорошее дело, доброе дело.

— А если бы это было японское кладбище?

— Если японцев… — от неожиданности Дасянь забывает русские глаголы, — японцев я не хочу никогда.

Христос бесплатно

В 20-х годах кладбище осталось без надзора. Новое советское государство хранить имперское наследие не захотело. Когда Коваль впервые приехал в Люйшунь, маленькая часовня на русском кладбище была затоплена водой и заполнена мусором. В начале прошлого века в ней поселился отец Герман. Белый офицер, после Гражданской войны он бежал в Шанхай и принял там сан. А потом узнал про русское кладбище, приехал и поселился в бывшей часовне. Завел хозяйство, пасеку — здесь же, возле могил, и стал присматривать за кладбищем.

Когда в город вновь пришли русские, на сей раз красноармейцы, отца Германа не тронули. Но встречавший Красную армию генерал Ханжин за участие в Белом движении был арестован и следующие 10 лет провел в лагерях.

В центре кладбища — восьмиметровый мраморный крест, установленный русским правительством в 1912 году. На нем — список соединений, участвовавших в обороне Порт-Артура, строка из Евангелия: «Болши сея любве никто же не имат, да кто душу свою положит за други своя», и мозаичная икона. В 2004 году из-за нее едва не случился локальный крестовой поход.

Тогда некий депутат из Хабаровска заказал для креста икону Христа Спасителя и позаботился, чтобы на первых полосах местных газет вышли ее фотографии и статьи о том, что Россия наконец-то позаботится о своих сынах.

— К тому времени я проверил по архивам, нашел фото памятника и выяснил: на иконе был не Христос, а Николай Чудотворец, покровитель путешественников и моряков, — говорит Коваль.

Архитекторы, журналисты и историки поднялись против депутатского Христа. Но тот, вспоминает Коваль, обозлился, «рыкнул и пригрозил, что всех нас привлечет». Впрочем, быстро сообразил, что за Христа не привлекают.

Без списков

…За день до открытия на кладбище людно. Суетятся реставраторы, катят тачки китайские рабочие с замотанными от солнца лицами.

В часовне по очереди идут службы приехавших из России священника, раввина и муллы. На скамье посреди советской части кладбища — коробка с красными гвоздиками, среди памятников виднеются кители в орденах: на открытие мемориала из России прилетели ветераны Великой Отечественной и корейской войн.

«Коля, Коля, как же его фамилия была? Год смерти 45-й», — пожилой человек с погонами полковника растерянно бродит между могилами. Около одной останавливается: не Коля, но тоже кто-то свой.

Перед могилой погибшего в Корее летчика Витольда Новарчука — горка цветов. Друзья-летчики знали, что он сбит. О смерти узнали только теперь.

Вокруг тянутся ровные ряды памятников под красными звездами. Еще год назад могилы были покрыты свалявшейся за много лет сухой травой и лишайником. Чтобы прочесть имя похороненного, часами приходилось соскабливать лишайник, а плиту отмывать с мылом.

— Сначала мы возили с собой воду и тряпки, — вспоминает Коваль. — Потом Дасянь придумал выкапывать из земли растение вроде морковки и влажными корнями проводить по могильным плитам. Мрамор темнеет — и можно прочитать надпись. Помню, домыли могилу, сидим около, обедаем, а рядом, в кустах, две китаянки ходят, молодая и старая, дикий лук собирают.

Посреди кладбища Коваля ловит реставратор Ольга.

— Александр Иванович, мы пять безымянных могил нашли. И еще человеческие останки в земле — там, где братские захоронения. Китайцы испугались, зовут меня: «Оля, Оля, там кости!» А где тут не кости? Я решила: оформим квадратик, сделаем могилку, правильно?

…Главной задачей Александра Ивановича было определить число похороненных в Порт-Артуре. Их оказалось около 17 200. Имена двух тысяч известны. Остальные, скорее всего, не узнать.

В Красной армии списков павших не вели. Отметка о смерти ставилась только в личной карточке военного, причем писали не причину смерти, а причину убытия из части: «Погиб». Теперь, чтобы узнать имена погибших, надо смотреть дело воинской части. А список стоявших здесь частей был уничтожен за ненадобностью.

С подачи Александра Ивановича Институт военной истории отправил запросы почти в две тысячи призывных пунктов по всей стране, спрашивая, кто из их призывников когда-либо был направлен в Порт-Артур. Ответные письма прислали всего два.

— А это же дань уважения погибшим? — риторически спрашиваю я.

— Да нет никакой дани, трепотня только, — отрезает Коваль. — Я в армии служил, знаю, как нас уважают. По себе.

Внезапно Александр Иванович наклоняется, приседает и идет по могильным плитам, шаркая и почти не отрывая ног от земли.

— Вот так, так идти приходилось. Все бурьяном заросло, могильных камней видно не было, ногами прощупывать приходилось. Выбрал ряд — и идешь.

— По могилам?!

— Ну да, конечно.

— А вам не было трудно, потому что это… ну, кладбище?

Александр Иванович останавливается, распрямляется.

— Это надо привыкнуть, да… Развернутые эпитафии — это не подарок. В основном пишут как? «От боевых друзей». Но есть и другие. Родители — детям, например. Тут могила трехлетней девочки есть. Прочтешь — мало не покажется.

Александр Иванович молчит, поворачивается, медленно идет вдоль ряда могил. В самом конце кладбища, за памятником «сталинским соколам», положившим жизнь в засекреченных советских операциях в корейской войне, начинаются могилы погибших в мирное время. Коваль останавливается.

— Школьный товарищ мой. 17 лет ему было. 1955 год, в феврале, кажется, они с братом нашли где-то пистолет. Брат передернул затвор, понарошку прицелился. А пистолет оказался заряженный.

Александр Иванович минуту смотрит на серый камень надгробия, словно в сотый раз перечитывая фамилию: Таранов.

— Тарануха мы его звали, Тарануха. Такого цыганистого вида был, черный, высокого роста. — Коваль замолкает — и вдруг, с той же интонацией, продолжает: — Хорошо, каналы водоотводные тут вырыли. А то эта часть кладбища во время дождей затапливалась. Тут даже камыш рос. Высотой с забор.

Всем хором

— Ну, Саша, куда теперь работать поедем? — спрашивает Дасянь. В голосе — ирония пополам с надеждой. Мы сидим в ресторане гостиницы, куда Коваля и Дасяня привезли вместе с делегацией русских ветеранов. Дасянь ловко подцепляет палочками кусок арбуза. Коваль, подмигивая, припрятывает резные палочки в карман пиджака («Сувенир будет!») и берется за вилку и нож.

— Теперь уже не поедем. А если за что и возьмемся — отодвинут нас, Дасянь: теперь на кладбищах имя делать станут, а не памятники.

— А как по-вашему, почему мемориал восстановили именно сейчас? — спрашиваю я.

— Не сейчас, так раньше, — пожимает плечами Коваль. — Не раньше, так позже. Не мы, так кто-нибудь другой. Просто когда-то же надо?

В последние годы в Люйшунь понемногу стали добираться русские, Коваль несколько раз помогал им найти могилы родных.

— А вы про Людмилу слышали? — спрашивает Дасянь. — Нет?!

В 1951 году Людмила собиралась замуж за военного летчика Игоря Троицкого. Но Троицкий, как и несколько сотен советских летчиков, был отправлен в Корею. И не вернулся.

Несколько лет назад Людмила нашла Коваля, долго расспрашивала про Порт-Артур. Денег на поездку у нее не было, и в 2005 году она прислала Дасяню букет цветов, попросив положить на могиле жениха. Через три года — еще один. Сентиментальное сердце Дасяня не выдержало: «Если Людмила не может приехать, мы ее привезем». Деньги на билет из Москвы собирали всем хором.

— И Людмила приехала, приехала! Хорошо, да?! — радуется Дасянь, заглядывая мне в глаза.

Я не вижу ничего хорошего в том, чтобы положить на чужой корейской войне 300 человек и крепко забыть о них на следующие 50 лет. В том, что у их близких нет денег на билет. В том, что после многих лет запустения кладбище нужно было отреставрировать в рекордные четыре месяца, только чтобы успеть к визиту Медведева.

— Ну ведь какая судьба! — настаивает Дасянь, и я киваю. Чего-чего, а судеб эти места видели достаточно.