В посмертной жизни художника первый год — самый важный. В этот судный час выясняется, что он сделал для искусства и чем оно готово его отблагодарить. Смерть Вагрича привела к предсказуемому результату — он и при жизни-то был легендой. Особенно важным Бахчанян оказался для молодых. Прежних вождей они не помнят, обид не хранят и воспринимают Вагрича как чистое искусство — манипуляция знаками, поссорившимися со своим значением. И это только один из Бахчанянов, которого нам предстоит открыть. Накануне годовщины я зашел к его жене («вдове» — еще язык не поворачивается). Целый год она занималась инвентаризацией громадного архива. В нем был и ящик с галькой, подобранной на пляже Лонг-Айленда. Каждому камню Вагрич нарисовал рожицу — веселую, грустную, в шляпе с длинным носом. На пустынном с утра пляже к вечеру собралась целая компания.

— Ира, что произошло за этот год с Вагричем?

— Несмотря на то, что самого его физически нет, работы продолжают выставлять. Галерея «Стелла» выставила серию работ под названием «Американцы глазами русских». Их больше сорока, каждая — тридцать на сорок дюймов. Получается большущая стена с безумными образами, которые появлялись, скажем, в журнале «Крокодил».

— Я помню, как перед нью-йоркской галереей в Сохо стояли американцы и с ужасом смотрели на себя сквозь витрину. Как Вагрич относился к выставкам в принципе?

— Он считал, что функция художника — придумать идею, где-то ее зафиксировать (не имеет значения, в какой технике) и поставить точку. После этого уже не важно, что произойдет: будет ли она воплощена в картине, в кино, в виде книги. Ему было все равно.

— Ира, а какую персональную выставку Вагрича надо было бы организовать? Как лучше всего показать Вагрича: хронологически или по жанрам?

— Мой проект (а я — экстремистка) заключается в том, чтобы выставить по одной работе из каждой серии. Скажем, одну книгу, один фроттаж, одну телефонную книжку, одну скульптуру, одну коробку с картинками, один из его здоровенных «отлипов» абстрактных работ и т.д. На выставку хватит.

— Это действительно экстремистская идея, потому что мне слишком жалко остального. Я бы устроил выставку как дом. В одной комнате — его визуальные работы, в другой — концептуальные, в третьей — коллажи, в четвертой — только обложки. Кстати, такая выставка могла бы работать и в виртуальном пространстве. Вагрич терпеть не мог этого слова, но его искусство подходит для Интернета. Это же — идеи, а не тяжелые холсты в багетных рамах для академических музеев.

— Не могу сказать, что разделяю энтузиазм по поводу Интернета. Я считаю, что это совсем не то. Настоящее впечатление — когда видишь работы живьем. Интернет замечателен лишь как информационное средство.

— Ира, одна из последних прижизненных выставок Вагрича состоялась во Владивостоке. Экспозицию, по воле кураторов, составляли три армянина — Сарьян, Налбандян и Бахчанян. Вагрич всегда любил первого, но, в сущности, он ближе был ко второму — оба изображали вождей в разных обличьях. Я знаю, что Вагрич никогда не был в Армении. Как он относился к Армении, как Армения относится к нему?

— Вагрич никаких манифестов не делал, но он просто по природе своей был армянином, и от этого никуда нельзя было деться. Генетически он себя чувствовал армянином, что было заметно во всем его поведении. Он всегда оставался армянином — мудрым, саркастичным, немного мистичным.

В Армении, где он появляется благодаря Интернету все чаще и чаще, его начинают принимать за своего, хотя раньше он все-таки считался русским художником. Вагрич, кстати, очень плохо говорил по-армянски, еле-еле, но теперь они считают, что он — армянский художник. Я тоже пытаюсь навести мосты. Например, учредить скромную стипендию для молодых художников имени Бахчаняна. Работы Вагрича уже давно находятся в Армении — еще до нашего отъезда в эмиграцию он отдал целую серию (как мне жалко было эти работы!) в Музей современного искусства в Ереване, и они там хранятся. Сам Вагрич в Армении никогда не был, но всегда ею интересовался, горячо любил Сарьяна, армянских композиторов.

— Только что вышла первая посмертная книга Бахчаняна. Как и кто ее выпустил?

— Книга «Сочинения» была составлена почти полностью при его жизни. Название — его, и идеи для оформления тоже были его. Первые сочинения, наверное, штук тридцать, относятся к 70-м годам, потом идут 80-е, 90-е и до последнего времени. 155 разных сочинений. Книга вышла в издательстве коллекционера Германа Титова. Это — бизнесмен, базирующийся в Вологде. У него, помимо своего бизнеса, есть еще неутолимый интерес и желание продвигать русских художников.

— Надо помнить, что «Сочинения» — это именно сочинения, как те, что в школе пишут ученики.

— Вагрич так себе и представлял: ты приходишь в школу, и тебе говорят: «Сегодня у нас сочинение на такую-то тему». И он садился и что-нибудь эдакое писал.

— Тут надо пояснить, что «Сочинения» — это концептуальная акция в литературе. В молодости мы завали это «поливом» — случайное, часто абсурдное сцепление слов по звуку или смыслу. Например, Сочинение номер 66 начинается следующим образом: «Декабрь за окном — зуб на зуб вряд ли попадет, как в сказке о Балде-любителе Бодлера (цветочного злодея в прозе)». Ира, как пользоваться этой книгой?

— Читатель уже имел перед глазами и Джойса, и Беккета, поэтому я думаю, что он уже научился обращаться с подобного рода текстами. Но нужно читать медленно, внимательно, потому что там действительно каждое слово связано с последующим. Смысл возникает из-за этой связи, так что нужно читать предельно сосредоточенно. Нельзя, скажем, читать с любого места, потому что у Вагрича возникали первые слова — например, «мороз по коже» — и после этого начиналось нанизывание.

— Как бусы или четки?

— Да. Впрочем, это справедливо и для любых произведений — их все, а не только Бахчаняна, нужно читать с начала до конца.

— Включая телефонную книгу?

— Совершено верно. Кстати, о них. Недавно я открыла нашу телефонную книжку, где все записи сделаны Вагричем. На тех страницах, где не хватало имен — скажем, на букву «Ж», — он в пустые места вписывал свои фразы. Вот что я обнаружила: «Завтрак на траве забвения», «Портрет без сходства», «Скелет до мозга костей», «Кулик перехожий». И самое милое: «У попа была собака, он ее любил, она съела его рясу, он ее убил».

— Он всегда нарывался на неприятности, особенно с клиром. Вагрич много работал с книгами. Что значила для него книга как единица его искусства?

— Это — все армянские корни: Матенадаран. В фильме Параджанова «Цвет граната» его любимой сценой была та, где сушат книги. Вагричу всегда хотелось свои разбросанные идеи собрать воедино, чтобы они сохранились в каком-то компактном виде. Книгу он представлял ящиком, куда складывались его мысли.

— Вагрич мыслил книгами — какими бы маленькими они ни были. Не зря Мария Васильевна Розанова выпустила три его замечательные миниатюрные книги. Среди них моя любимая — хрестоматия «Стихи разных лет», куда входят сочинения самых разных поэтов, которые Вагрич приписал одному автору.

— Другая книжка называлась «Синьяк под глазом».

— …которая состоит сплошь из точек.

— «Синьяк под глазом: пуантель-авивская поэма» — полное название.

— Эти книги очень нравились Довлатову, он ведь сам был автором «Невидимой книги».

— У Вагрича книга часто превращалась в объект. Одна из таких книг (она сейчас находится в Музее Гетти) выглядит так. На обложке наклеена часть металлической коробки из-под табака, внутри все страницы покрыты сперва клеем, а потом засыпаны табачной крошкой.

— А мне очень нравились его макеты книг в натуральную величину. Одна из них называлась «Тихий Дон Кихот». Ира, что еще нас ждет по части книжной продукции?

— В издательстве «Новое литературное обозрение» ведется работа над книжкой Вагрича, куда вошли его последние шутки, всякие смешные фразы. Эта книга будет называться «Записная книжка Бахчаняна», тоже с его иллюстрациями, с его оформлением. Рукопись уже находится в издательстве.

— Ира, теперь уже, увы, можно говорить о Вагриче в историческом плане. Какое место занимает его искусство в современной культуре? Я ведь помню, что проблема приоритета была для него весьма болезненной. «Постмодернизм, — говорил Вагрич, — это когда все у меня воруют». У него даже была такая шутка: «Приговор: Пригов — вор». Пригов, надо сказать, фразу оценил и включил в свою книгу.

— Найти ему нишу очень трудно. Поэтому так трудно сказать, где его место. Вагрич работает в жанре «Бахчанян». И я думаю, что нужно так и сделать: отдельно — история искусства, а отдельно — Бахчанян.

— Для нас, друзей Вагрича, он был Моцартом: все ему давалось легко и мгновенно, но только вы, Ира, знаете, как он работал.

— Вагрич не работал, Вагрич жил. Как только просыпался, он выполнял упражнение — картинку (он их делал каждый день в течение 15 лет). Это была своего рода зарядка. И дальше начиналось — работа со словарем, наброски, какие-то идеи. Так продолжалось круглые сутки. Даже рядом с кроватью лежали листы бумаги, блокноты и карандаши, потому что посреди ночи он просыпался и что-нибудь опять делал. Это был его образ жизни.

— А ему легко все давалось?

— Ему все давалось легко, потому что он делал лишь то, что хотел.