СюжетыОбщество

Новые злые

Застывшие в нулевых и не готовые к переменам, монстры гламура и нигилисты-маргиналы уходят в отстой. А для офисных хомячков больше не круто тупить в соцсетях, круто — выйти на площадь

Этот материал вышел в номере № 128 от 15 ноября 2010 г.
Читать
Новые злые
Фото: «Новая газета»
Вечером мы, как обычно, занимались ужином. Ковальская доделывала пасту, я натер пармезан, открыл бутылку вина. Костик сидел за компьютером у себя в комнате… Хотя что значит Костик? Костику скоро 26. Работает инженером в архитектурном бюро....

Вечером мы, как обычно, занимались ужином. Ковальская доделывала пасту, я натер пармезан, открыл бутылку вина. Костик сидел за компьютером у себя в комнате… Хотя что значит Костик? Костику скоро 26. Работает инженером в архитектурном бюро.

Он мне почти как брат. Младший, наивный, мягкотелый снаружи, но на поверку безумно упрямый. К Косте у нас с Ковальской вообще сильнейшее отеческое чувство, на которое только способны два клерка. По крайней мере те полгода, что он живет с нами после тяжелого разрыва со своей женой. Полгода мы, как могли, пытались растормошить человека. Возили на выходные в зоопарк, «Ашан», что в целом одно и то же. В отпуск брали с собой в Грецию… Но он, по-моему, только все больше отстранялся.

И вот сидим, ужинаем. Я подсыпаю всем пармезана.

— Занавески что-то потускнели, — сказала Ковальская, глядя в окно. — Никуда не годится.

— О! — говорю. — У меня отличная идея. Все едем в «Икею» на выходные.

— На выходные я пойду на Триумфальную, — вдруг сказал Костя. — Схожу, послушаю.

Я чуть не уронил тарелку с сыром.

— Любимая, — говорю Ковальской. — Я, наверное, что-то упустил. Зачем ему на Триумфальную? На концерт, что ли, какой?

— На несанкционированный митинг, — с вызовом сообщил Костя. — Тридцать первое число, слышал?

— Да ладно, — говорю. — Ты откуда такие слова-то знаешь?

— Дорогой, прекрати, — вмешалась Ковальская. — Костик, я тоже не понимаю, зачем тебе это?

— Как зачем? — совсем разозлился я. — Туда же сейчас все хипстеры ходят! Без Костика неполная картина получается! Акт гражданского несогласия превратили в карнавал!

Установилась секундная пауза. Затем Костик встал из-за стола, схватил тарелку и зашагал в комнату. Ковальская вскочила следом:

— Тебя же там побьют! Не ходи, — говорит. — На, подсыпь еще пармезана…

Да какой там…

Предчувствие стремительных перемен, витавшее в воздухе последнее время, оправдало себя вот так в один вечер. Уже и не помню, когда возникло это предчувствие. После невиданной шумихи вокруг ДТП на Гагаринской площади? Или когда взбунтовавшийся вдруг планктон стал приделывать синие ведерки на крыши своих машин? А хомячки-радикалы (такая арт-группа «Война»), потеряв страх, показали питерским чекистам член на разводном Литейном мосту? Или когда на всю страну облажался Владимир Путин (хотя, возможно, премьер-министр противоположного мнения на этот счет), попросив Шевчука представиться по форме («Юра, музыкант»)? А Химкинский лес? А хипстеры, размахивающие «Афишей» на Триумфальной площади?..

И вот все это в концентрированном виде материализовалось вдруг в моем доме через Костика. Человека, который еще полгода назад начинал корчиться, заговори кто-нибудь о новостях или политике.

— Ты еще на процесс Ходорковского сходи! — заорал я ему через дверь. — На Триумфальную он собрался!

— Уже был! — вякнул он. — Дважды! В отличие от некоторых!

Из-за двери слышались позывные «Эха Москвы»… Я что-то очень сильно упустил. И злился из-за неожиданности происходящего. Ведь еще полгода назад подобная сцена была бы фантастикой. Как представить себе поход на Триумфальную рядового нормального жителя нашей страны Константина, приученного быть вне политики? Невозможно! Это как представить, что Людмила Алексеева вдруг пошла бы в бутик «Сваровски» и обвешалась там стекляшками с ног до головы. Тоже невозможно, ведь этот человек вне моды.

Но все перемешалось. Костя вышел на площадь, а к Людмиле Михайловне приглядывается гламур — ему всегда нужна икона. Кашин незадолго «до того» описал признак моды на протест: на площадях и шествиях появились те самые хипстеры, городские модники. (Впрочем, бывалые оппозиционеры принялись защищать «свое» эксклюзивное право на протест и ментовские дубинки. Проклял хипстеров даже их сохранившийся предок Эдуард Лимонов.)

Что при таком раскладе неизбежно? Взаимопроникновение мейнстримовых (в смысле гламурных) и гражданских ценностей. Проявлять гражданский темперамент, сочувствовать, быть полезным — это модно и круто. «Креативно отжигать», тупить в соцсетях, заниматься «потреблядством» или бухать от бессилия — фуфло и отстой. Что же делается?! Крутизной становится интеллигентность?! В отстойнике — понтовство и цинизм?!

Отстой, как известно, продать нелегко. Надо менять ассортимент. Самые чуткие на смену трендов — подают пример.

Русский рэп, поющий о тачках и телках, вдруг ясно и точно заговорил о ментовском беспределе, мигалках, Путине и пр. (Noize MC, Dino MC, MC Чек). Ксения Собчак, обслуживающая тусовки «золотой сотни», ушла вести дискуссионную передачу на Пятый канал. На «самом модном радио Москвы» — Next FM — кардинально изменили музыкальное вещание, выкинули RnB и добавили рока, олдового фанка и джаза. И пр.

Застывшие в нулевых и не готовые к переменам переходят в атаку, защищая свой отстой. И если оппозиционер Лимонов проклинает хипстеров, то бухающий «бунтарь-пофигист», голос эпохи офисного планктона Сергей Шнуров нападает на Noize MC. Но атаки кажутся безнадежными, а «старики» в своем порыве кажутся убогой карикатурой на уходящее время.

«Новые злые», «новые недовольные», «новые интеллигенты» — гражданам нового времени в блогах уже дали названия.

И вот я вижу одного такого перед собой. И это один из самых близких мне людей.

Мы были совсем молодые и неопытные, когда он впервые познакомился с Ингой. Она была чуть старше нас, с богатыми родителями. Не красавица, но с каким-то зачаровывающим взглядом, уверенными жестами. Когда она уходила, аромат ее дорогих духов надолго оставался в нашей с Костей комнате, рождал в голове образы беззаботной жизни. А когда появлялась снова — в нашем соевом рационе возникали экзотические десерты и муссы, хамон, дорогое бухло и голубой сыр с плесенью — какие-то неведомые «Горгонцола» и «Блё д’Овернь»… Мы в буквальном смысле не знали, что с этим делать. Костя едва не отравился, съев целиком пачку вонючего сыра.

Все больше времени они проводили вдвоем. И вот уже Костя привыкал есть сыр маленькими кусочками. Сочетая с красным вином. Занюхивая палочкой корицы… «Тебе это так к лицу», — как-то сказала ему Инга, ядовито зыркнув на меня. Меня все это бесило и настораживало.

Пару раз она внесла за Костю квартплату. На День влюбленных подарила ему беленький iPod — в России они тогда официально даже и не продавались. Наконец Костя заявил, что Инга — та единственная, и, в общем, они съезжаются.

Какое-то время мы еще находили общие темы. Потом все чаще стали проскакивать какие-то Санчесы, Тимоти, спа-салоны, «Инфинити» и прочее. Я ехал на работу, он ложился спать, я возвращался — он спешил на очередную тусовку. Я, не скрывая, злился на эту гадину. А она, похоже, ненавидела меня.

И вот однажды он позвал меня. «Угощайся! — говорит. И пододвинул тарелку с сыром: — Настоящий «Блё д’Овернь». Я отказался, мы закурили. И Костя заявил, что больше, наверное, нам не стоит видеться. Так и сказал: «Похоже, разошлись наши пути, старик». Да и я был хорош:

— Ты продался за кусок сыра! Ты!.. Ты блядоверн!

— Ты не уважаешь мой выбор! — завопил он в ответ.

Я болезненно переживал такой исход. От нервов резко упало зрение…

В общем, не виделись мы несколько лет. Как ни странно, первой позвонила Инга. Сказала, мол, Костя совсем зачах без общения, «надо приоткрыть форточку». Прикатили на «Инфинити». Костя сильно раздобрел, казался каким-то суетливым. И зажатым — после каждой фразы с опаской поглядывал на Ингу. Рассказывал, как тесть берет его в долю — главой московского офиса. О будущем загородном особняке. О том, как Инга съездила в Париж. А он научился готовить жульены и запеканки со злаками. Каждое утро готовит Инге завтраки…

— Но хочется, знаешь, как раньше, сходить в «Ростикс», пожрать крыльев! — вдруг сказал он.

— Конечно! Давай! — согласился я.

— Какая скука, — замычала Инга.

Я заметил, как с силой она сжала ему плечо своей костлявой рукой. Ну, думаю, и сука.

В «Ростикс» отправились почти инкогнито. Заказали пива. Напились. И Костю прорвало. Выяснилось, что вслед за мной Инга поссорила его со всеми. Изолировала даже от своих друзей. Окружила собой, пару месяцев поиграла в заботливую жену и, кажется, наигралась.

— Мы даже трахаться перестали, — говорит. — Для нее это, оказывается, не главное. Я говорю ей: я не могу так, я же мужчина! Ну не хочешь меня, давай я буду кого-нибудь там на стороне, и ты тоже… А она: «Нет, измены я не смогу тебе простить!» Б…дь, а жить как?! Понимаешь, я — это ее домашнее животное с функцией прислуги! Готовлю е…ые жульены! Ни шагу без ее ведома! Она расписала мою жизнь на 20 лет вперед!

Затем Костя успокоился. Сказал, что наговорил лишнего и все на самом деле отлично… Мы встречались все чаще, он приезжал к нам в гости, жаловался и снова успокаивался. Инга обо всем знала и — что сначала было поразительно — не препятствовала. Так прошло еще полгода, но, по-моему, могло длиться вечно. Нужен был какой-то щелчок. И вот он случился.

На отца Инги обрушились банки-кредиторы: полбизнеса уходило в счет долгов. Все планы молодой пары тут же расстраивались. Ни доли в семейном бизнесе, ни особняка за городом. Тогда Костя впервые заговорил, что устал от своей жизни, от отношений, Инги, ее денег… Да, во всей остальной стране между тем происходил кризис.

Я удивлялся ее бездействию. Одним взглядом она могла бы задушить все его крамольные настроения. Могла бы его вообще растоптать. Вместо этого только все больше открывала для него форточку. И вот он уже из нее вываливается — и ничего.

Развелись они стремительно, как и разъехались. Точнее, Костя собрал все свои вещи в два чемодана, которые погрузили в мою машину. Не было там ни его кашемирового пальто, ни его макинтоша, ни гитары, ни всего остального дорогого хлама.

— Ты что, такой гордый? — спрашиваю.

— Нет, просто она у меня все забрала, — отвечает. — А мы же год назад мне зуб протезировали. Я ей предложил: хочешь протез назад выдернем?

Даже я сомневался, что он выдержит. А Инга была в этом на сто процентов уверена. Она просто и спокойно ждала, когда он приползет назад — в беззаботный потребительский рай. Потому что почти все, кто однажды вылез в форточку, — вскоре вернулись обратно.

Но, видимо, что-то щелкнуло по-настоящему. Случилось чудо. Вспышка? Я не знаю…

Костя остался. Поступил инженером в архбюро. Купил новый макинтош. Пошел на Триумфальную. Собрался копить на машину.

На всякий случай Инга оставила дверь приоткрытой…

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow