«Зеркало в зеркало с трепетным лепетом…» В наших условиях это выглядит так: книжная полка (не без надежды) глядит в линейку продукта, линейка продукта (цепко, зорко, не мигая) глядит на книжную полку. С трепетным лепетом — как уж сложится, но он и не обязателен: все давно живем в другой бизнес-схеме. И каждый год, ближе к Святкам, продуктовую линейку пополняет том Пелевина.

Тома очень разные. В 2009-м вышел роман «Т»: самая, кажется, весомая книга Пелевина нулевых, с блистательными страницами о конькобежце на льду Стикса.

** В 2010-м — «Ананасная вода для прекрасной дамы». «Ананасная вода», по совести, лучше определяет жанр книги, чем авторский подзаголовок «Войн@ и мiр» и издательская аннотация: «Война и мир» эпохи, в которую нет «ни мира, ни войны».**

(«Толстовская тема» Пелевина не оставляет. Хотя кажется: в «Т» он уж все сказал.)

** Итак, сборник. Повести и рассказы. Пять штук. Шрифт — крупный, таким пишут нелюбимой тетушке, которой — хоть ты что! — принято писать раз в год, к Святкам.**

…Проще всего с рассказом «Тхаги». Тут — занятные соображения о родстве Родины-матери на Мамаевом кургане, Статуи Свободы, Марианны и Валькирии с иконографией богини Кали: «Соблюдены, по меньшей мере, три главных черты канонического портрета… преогромный ножик, открытый рот и, самое главное, танец на трупах». Из культа богини смерти выводится и гордое имя «Лада-Калина». Кабы не авторские блестки — вышел бы экспресс-детектив с последнего разворота «Совершенно секретно». Но блестки, конечно, есть: «Мужчина… был солнечно-круглым и лысым… Он походил на колобка, который в юности имел беседу с медведем-прокурором и навсегда усвоил, что в России он просто малая булка, которая никуда ни от кого не уйдет, — но постепенно приладился в этом скромном качестве, обжился и неплохо так покатил».

Тема поддельности всего и вся, мира-симулякра, имитации имитации в подковерной возне держав, властей, священных войн и бизнес-проектов осталась с Пелевиным. Но как-то выдохлась. И драйв авторской злости, которым тексты держались и неслись вперед, потерял накал. Вот циклопическая история о выделке Творца, сущего Саваофа, который говорит с Дж. Бушем-младшим как с Моисеем каким, — из новейших разработок ФСБ и перепуганного одессита Семена Левитана («Операция «Burning Bush»).

Но проект не имеет смысла, потому что лишь повторяет американскую спецоперацию в Кремле 1930-х. И не имеет смысла, потому что хилый богоносец Левитан с редкостной мощью в голосе раза три перепродан и перекуплен «мировыми злами» всех мастей. И еще потому не имеет смысла, что повесть кажется усталой вариацией ранней прозы Пелевина. Совсем ранней. До сборника «Синий фонарь». Когда очень молодой автор лишь выдирался, выбирался из питательного бульона позднесоветской фантастики.

Собственно, усталой доработкой ранних черновиков казалась бы вся книга. Если б не наспех нашитые там-сям блескучие пуговицы сезона 2009/10: та же «Лада-Калина», финансовый кризис, Wikileaks. И если б не горечь, какой на рубеже 1980—1990-х не было у Пелевина, да и ни у кого. Горечь той гражданской безнадеги, у которой уже нет сил интересничать, ходя по печатной площади на руках, колесом, — и нет желания ходить по печатной площади на руках, колесом, для личного авторского удовольствия. Хотя именно из личного авторского удовольствия ходить на руках рождаются лучшие тексты.

Тут из аргументов остались лишь мат — или простодушный вопль к небесам. Либо: «Те русские, которым отдали в собственность Россию, чтобы они подняли ее из праха и ввели в семью цивилизованных народов, они… Они обычно рожают за бугром, чтобы их детям не пришлось всю жизнь жить в этой е…ной стране по собачьему паспорту!»

Либо (и, собственно, про то же): «…Памятник показали по телевизору — детвора окучивала сирень и запускала в воздух радиоуправляемые модели самолетов. Веселые лица, звонкая песня моторов… Деток для телевизионного шоу две недели собирали по всей округе. Привыкла за века наша власть широко черпать русский народ да плескаться им горстями — а вот будет ли завтра, откуда зачерпнуть?»

Все справедливо. Все носится в воздухе. Все сказано наспех — и завтра будет забыто.

«Автор выдохся?» Да нет, так уже бывало. Выходил невнятный «Шлем Минотавра», склепанный «в рамках проекта» (какого — уже не вспомнить). А года через три — сильный, внятный, яркий до белого каления роман «Т».

Но в той модели жизни, где книги (или, скажем, спектакли) «востребованных» (для определения таланта у нас осталось два эпитета: «востребованный» и «скандальный», лучше через запятую) должны появляться как можно чаще, пока бренд на слуху, в той модели, которая давит на художника, обволакивает его, не выпускает из лап, навязывает правила игры (ведь художник дышит тем же воздухом — другого и не осталось)… там дело приводит именно лучших либо к нервному истощению… либо уж к бестрепетному буддийскому неразличению хороших и плохих текстов.

Потому что художник в этом мире — та же малая булка, которая никуда ни от кого не уйдет.