СюжетыОбщество

Место, которое примиряет

Неужели дружба народов возможна только в тюрьме?

Этот материал вышел в номере № 141 от 15 декабря 2010 г.
Читать
У меня на столе лежит блокнот, мелко-мелко исписанный — там очень много имен, событий и наблюдений, о которых мне бы хотелось не забыть рассказать здесь. Вот и на сегодня много чего было заготовлено, но после Манежной площади какие-то...

У меня на столе лежит блокнот, мелко-мелко исписанный — там очень много имен, событий и наблюдений, о которых мне бы хотелось не забыть рассказать здесь. Вот и на сегодня много чего было заготовлено, но после Манежной площади какие-то важные вещи показались не такими уж и важными. Позвонил муж, я попыталась с ним об этом поговорить — а он не сразу понял, о чем я. Нет, он видел что-то смутное по телевизору, свежих газет у него нет, а интернет запрещен. Сначала я подумала, что это от недостатка информации, и рассказывала ему об ощущении ужаса и беспомощности, о страхе отпускать детей в метро, о том, что перестаешь понимать, кто тебе встречный прохожий — друг или враг… Но нет, информацией он каким-то образом владел, а вот ощущениями — нет. Он не понимал, как можно бояться кавказца, или киргиза, или славянина, в зависимости от ситуации. Спросила: «А что, с тобой в тюрьме никогда-никогда не было стычек по национальному вопросу? Ты же и со скинами сидел, которые отрезали голову у киргиза и ходили с ней в рюкзаке по городу Петербургу, и с теми же киргизами, и с кавказцами, и с фашистами — неужели не было?» Муж вздохнул и начал говорить со мной тем тоном, каким он разговаривает, когда я не могу взять в толк самых простых и очевидных вещей: «Нет, в тюрьме ничего этого со мной не было, я о таком не слышал, я ведь тебе тысячу раз говорил, что тюрьма — это дружба народов». Но я не отставала, и он начал вспоминать хоть какие-то случаи, потихоньку распаляясь как рассказчик.

«Один-единственный раз, — сказал Алексей, — еще в Москве, в Бутырке, было столкновение в большой общей камере, но без моего участия — я даже сначала и не понял, кого и за что бьют. А били какого-то спортивного фаната, который, только заехав в камеру, выразил немедля свою позицию по национальному вопросу. Били всем межнациональным составом, от русофилов до русофобов, чисто в воспитательных целях, попутно объясняя, что в тюрьме делить нечего. Вот клановость — да, она присутствует, особенно на зоне, где никто и ничто не мешает объединяться по этническому признаку, но эта клановость не переходит в стычки, она скорее образуется по культурно-бытовым признакам, нежели по причине агрессии. А на зоне, ты ведь помнишь? — спросил меня муж. — Ты же сама все видела, как в одном помещении жили и трудились иудей — с погонялом Еврей — и фашист с погонялом Фашист. Причем иудею было разрешено носить кипу и молиться, у него была Тора, и Фашист, у которого свастика была вытатуирована на голом черепе, ничуть не мешал процессу. Они оба были художники, их объединяло одно рабочее место, теплое и сытное, ну что им было делить?» Иудей, уходя на волю, оставил моему православному мужу теплый свитер и сказал много хороших слов. Фашист, кажется, до сих пор сидит, а если и сказал моему мужу хорошие слова на прощание, когда Алексей уезжал на поселение, то мне о них ничего не известно. У меня дома висит прекрасная картина маслом, очень хорошая копия с Иеронима Босха, фрагмент «Рая», муж просил художников для меня на день рождения срисовать с календаря из музея «Прадо», а кто из них исполнил столь сложный заказ — тоже не знаю. Не удивлюсь, если оба. Автографов не оставили.

А еще у меня дома хранится потрясающий документ, я никогда его не цитировала — благоговела. Да и невозможно печатными буквами передать всю прелесть письма от грузинского вора в законе.

…Давно дело было, еще до суда над мужем, его в тюрьме жестко прессовало следствие. Прессовали, как обычно: перекидывали из камеру в камеру, свиданий не давали, с передачами проблемы были, а уже перед самым судом перекинули в одну большую камеру, где у мужа начались серьезные проблемы со смотрящим, Игорем его звали, со странным погонялом Пушок. И мне, и мужу было понятно, что он на следствие работает. Я не знаю подробностей до сих пор, могу только сказать, что драка там точно была, и серьезная. Девушка я трепетная и настырная, и замучила я и наших адвокатов, и мужа, требуя объяснения подробностей и итогов конфликта, который счастливо закончился переводом в другую камеру. Адвокатов по какой-то причине тогда тоже заморозили и не пускали, и через чужих адвокатов мне муж передал дивную маляву — выполненную по строгим канонам тюремного эпистолярного жанра — от настоящего арбитра, мудрого и рассудительного, вора по имени Лаша Сван. Там было главное: «Чести своей не уронил». Я как-то сразу успокоилась.

Если кто-то встретит на своем тернистом пути Лашу Свана, передайте ему большой привет от нас с мужем, он нам тогда здорово помог. Пусть у него все будет хорошо. С Лашей в одной камере тогда сидели два человека, один с еврейской фамилией, другой, как ни странно, с французской, оба по бизнесу, оба еще не свободны, я переписываюсь с родственниками первого, живущими в Украине.

Вот сейчас написала все это, перечитываю и сама не пойму: ну как же я могла спросить мужа про национальный вопрос в тюрьме? Вот, кстати, чуть не забыла: привет татарской диаспоре Пермского края и лично майору Сибагатулину, начальнику нашей колонии, что на станции Половинка.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow