Передо мной на полке стоит аккуратная книга в бордовой обложке — «Апология истории» Марка Блока. Кто-то может подумать, что это античный трактат. Но Блок почти наш современник. Он историк, но не из тех, кого теперь называют «ботаниками». Он не только изучал, но и сам делал историю — за участие во французском Сопротивлении в 1944 году его расстреляли гестаповцы. Но главное, почему Блока стоит вспомнить именно сейчас и именно здесь, — в другом. Один из его методологических принципов состоит в том, что история — это не только «отчет», но и «экзамен совести».
Минувший год закончился приговором Михаилу Ходорковскому и Платону Лебедеву. Но точка будет поставлена еще не скоро. Даже если рассуждать, не уходя с правового поля. Происходившему в Хамовническом суде, скорее всего, еще предстоит стать предметом международного судебного разбирательства в высших по отношению к российским инстанциях. Высших не в лермонтовском, а в сугубо юридическом смысле. Речь идет прежде всего о Страсбургском суде, решения которого Россия обязалась выполнять. Тогда это будет суд над российским судом. И значение этого неминуемо перешагнет порог собственно права. Приговор может быть вынесен совсем другому тандему. История и ее экзамены никогда не заканчиваются.
20 лет спустя
У России по-прежнему непредсказуемое прошлое, которым становится и совсем недавнее настоящее. И 2011 год наверняка даст этому новые подтверждения.
Главный юбилей начавшегося года — 20-летие бесславной кончины СССР. Объем того, что об этом уже сказано и написано, многократно увеличится. Споры будут тем острее, чем яснее станет, кто из спорящих смотрит вперед, а кто назад.
Главный рубеж — что это было: «крупнейшая геополитическая катастрофа ХХ века» (Владимир Путин) или первая из новых модернизационных революций на просторах ставшего бывшим СССР.
Любопытно, что жесткого противопоставления в этих подходах нет, главное — расстановка акцентов. Например, Геннадий Бурбулис, один из ключевых фигурантов событий двадцатилетней давности, отзываясь на формулировку Путина, назвал распад Союза «оптимистической трагедией».
Я далек от того, чтобы считать все советское никуда не годным. Это была великая страна, но она умерла. И умерла по историческим меркам вовремя, и поэтому гораздо спокойнее, оттого и бесславнее, чем большинство переживших свое время империй. Августовский путч, юбилей которого будет также отмечаться в этом году, открывал другой, гораздо более продолжительный и кровавый сценарий все той же кончины.
Но куда интереснее заглянуть в историю чуть глубже.
Китайская развилка
Почему СССР не удалось то, что удалось КНР? Вопрос звучит тем настоятельнее, чем убедительнее сегодняшние успехи Китая. Ответ на него состоит в том, что Советский Союз проскочил развилки, где его реформирование теоретически было возможно.
Обратимся к истории. Вспомним, в чем состоял один из главных идейных посылов поколения шестидесятников, тех, кто сформировал общественную среду, в которой стала возможна перестройка. Для очень многих из них (большинство шестидесятников отнюдь не диссиденты), тех, кто оставил свой след не только в литературе, драматургии, кино, публицистике и общественной деятельности, очень важным было обращение к ленинскому нэпу, за которым виделся путь к «настоящему социализму». Как теперь можно предположить, современного китайского толка.
Вспомним: важным рубежом новой политической оттепели второй половины 1980-х стала громкая реабилитация Николая Бухарина и других советских деятелей не из числа сталинских «винтиков», а тех немногих, кто имел собственное видение развития страны.
Нэп — первая развилка, которая теоретически могла бы изменить лицо нашей страны, и она тогда могла бы стать примером для китайских реформаторов, а не наоборот. Но нэп был свернут в результате драматичной политической борьбы; из нее победивший Сталин вынес урок, которому в дальнейшем строго следовал: каждый, кто даже с натяжкой мог считаться оппозиционером, должен быть уничтожен. Развязанный в дальнейшем «Большой террор» со временем эволюционировал в едва ли не будничный инструмент обновления кадров.
Отметим: в Китае, несмотря на чистки и «культурную революцию», невыкошенной осталась часть реформаторского руководства КПК во главе с Дэн Сяопином.
Сказанное имеет прямое отношение к возможной второй развилке — реформам Алексея Косыгина 1960-х годов. Гавриил Попов, признанный знаток административно-командной системы, сравнивал реформы Косыгина в СССР и Дэн Сяопина в Китае, пытаясь найти ответ, почему в первом случае ничего не вышло, а во втором из одноцветного хунвейбинского Китая 1960-х получилось то, что сегодня поражает весь мир.
Главное звено, потянув за которое, Дэн сумел вытащить Китай, считает Попов, состоит в том, что он смог сделать партийный аппарат проводником реформ. В заданных условиях это был единственный шанс на успех, и Китай сумел им воспользоваться. В Советском Союзе реформу пытались двигать экономисты, производственники, но не могущественный партаппарат, который ее в конце концов и провалил.
Дело не только в разности менталитетов и не только в том, что советские реформы не возглавил Леонид Брежнев — первое лицо в партии и государстве. Есть еще как минимум два обстоятельства.
Первое: Дэн Сяопин начинал реформы в стране, загнанной в угол «культурной революцией». Альтернатива была совершенно недвусмысленной: или продолжение террора и чудовищных экспериментов, или следование новым курсом. Дальше уже заслуга китайского реформатора, сумевшего этот курс предложить, создать соответствующую команду и не сойти с него ни в ходе борьбы с «бандой четырех» в начале пути, ни в ходе китайских студенческих волнений в годы советской перестройки. Дэн не ускорил преобразования, он ответственен за кошмар Тяньаньмэнь, когда в 1989 году на крупнейшей площади Пекина требовавшие демократических перемен студенты были раздавлены танками.
«Экзамен совести» Дэн Сяопин с треском провалил, что не помешало ему остаться в истории победителем. В чем же тогда рациональный смысл этого экзамена, помимо его религиозно-этической версии? Победитель — не значит герой без страха и упрека. Наивно полагать, что история делается в белых перчатках. Но как раз поэтому история не сводится к истории победителей или побежденных, ее важнейшая часть, без которой она теряет объем и полноту понимания и восприятия, — это, если угодно, история цены развития самой истории. В этом и состоит «экзамен совести».
Вернемся к советским и китайским реформам. Второе обстоятельство, объясняющее провал косыгинской реформы, в отличие от успешного китайского пути, относится уже не к Китаю, а к СССР. Дополнительным ограничителем советских реформ было то, что Москва взяла на себя ответственность за весь «социалистический лагерь». А это значит, что идеология, а следовательно, и ее носитель — партаппарат были гораздо менее восприимчивы к любым переменам.
Когда стало ясно, что Пражская весна 1968 года может выйти из рамок реформ (а начало чехословацких преобразований стимулировалось, в частности, косыгинской реформой) и привести к кардинальным политическим изменениям*, в ход пошли уже советские танки, под гусеницами которых погибли и советские реформаторские замыслы.
Ну и, конечно, следует признать, что в советском руководстве не оказалось людей масштаба Дэн Сяопина, в чем прямая «заслуга» сталинского террора.
Сухой остаток состоит в том, что реформаторский ресурс был исчерпан, позднейшие попытки, уже при Михаиле Горбачеве, привели к демонтажу всей системы и к революции.
Первая модернизационная
С развитием общества меняются и революции. Революцию 1991 года, а это была именно революция, изменившая не только территорию, но и сам строй жизни, не объяснишь, опираясь на знания, почерпнутые из истории КПСС. Где здесь класс-гегемон? Если революция буржуазная, то где она, буржуазия? Неужели двигателем революции были бывшие цеховики или только проклюнувшиеся кооператоры? Вопросы можно множить.
Конечно, есть универсальный ответ: во всем виноват «вашингтонский обком» и его верное ЦРУ. Однако объяснять революцию 1991 года успехами ЦРУ — все равно что объяснять октябрьскую революцию 1917 года деньгами германского генштаба и опломбированным вагоном. Подобные объяснения не только предвзяты и намеренно неполны, они обедняют историю и оскорбляют достоинство моих сограждан, которым революции вполне по силам.
Революцию 1991 года объясняет не конспирология и не «научный коммунизм», а теория модернизации, которая ставит в центр общественного развития рационализм и повышение эффективности в широком смысле слова.
Общественная рациональная эффективность как мера модернизации, чем дальше, тем больше очищается от крови и тем теснее увязывается с борьбой за права человека, за качество жизни. Это не значит, что революции как этапы, когда резко меняется состав правящей элиты и политический курс, в прошлом. Но они изменились.
Пришла эпоха модернизационных революций, которые на российском политическом языке — а он, как и российская политика, постоянно нуждается в наличии врага — ошибочно окрестили «оранжевыми» (по цвету, выбранному сторонниками Виктора Ющенко и Юлии Тимошенко в 2004 году). Хотя, если уж на то пошло, первой из «оранжевых революций» на просторах бывшего СССР стала российская революция 1991 года.
Еще один юбилей
Ответ на вопрос, что за юбилей мы будем отмечать, обращаясь к событиям двадцатилетней давности, таким образом, дан. Если теперь сесть за стол, за которым принимают «экзамен совести», то цена этих событий известна, и она будет многократно повторена по мере приближения юбилея.
Да, это трагедия. Да, можно говорить о потерянных поколениях. Да, не оправдались ожидания тех, кто в конце 1980-х выходил в Москве на стотысячные митинги.
Но в том-то и смысл «экзамена совести», что совесть не подвластна закону больших чисел, а значит, его невозможно сдать безупречно. Это не тот экзамен, где можно получить «автомат» или всерьез рассчитывать на «отлично». Самое главное — знать, что такой экзамен есть, и явиться на него.
При этом диалектика самой истории в том, что на ее «экзамене совести» одинаково неверно как не измерить в полном объеме цену побед или поражений, так и, говоря о цене, умалчивать или искажать то, за что она была уплачена. Иначе это уже не история. Цена есть у любого исторического явления, но важно подчеркнуть, что 20 лет назад в России произошла революция, это был исторический прогресс, а не упадок.
А революции не обходятся без потерянных поколений, трагедий и разочарований — таков исторический закон. Не отменяющий «экзамен совести», но без которого экзаменационные билеты не имели бы ничего общего с историей.
Можно отмечать юбилей распада Советского Союза как поминки по СССР. Желающих найдется немало. Но это будет ошибкой, и не только исторической. Главное, что тогда произошло, — это модернизационная революция, которая многое изменила, но плодами которой воспользовалась в первую очередь бюрократия, что резко снизило ее эффективность. Такое, впрочем, с революциями случается.
Если же не повернуться вперед, то, глядя только назад, в СССР, вперед не продвинешься. Мало того что это попросту неудобно, это лишает верных ориентиров, в том числе и политических.
А отвечающих задачам продвижения по пути модернизации ориентиров, взятых из собственной истории, но помогающих найти верную дорогу в будущее, России решительно не хватает. Их пытаются искать в советском прошлом, которое, вопреки плакальщикам по СССР, востребовано сверх всякой меры. Это и ставка на все государственное, что оборачивается, в частности, все более высокой волной коррупции, и зажим оппозиции, и подконтрольные власти суды, и, в конце концов, отсутствие понимания простой истины: для того чтобы модернизация развивалась, надо, чтобы она была выгодна тем, кто ею занимается, и там, где это происходит.
Если же вернуться к ориентирам и к истории, то надо признать очевидное: когда власть в очередной раз ссылается на исторические примеры, иллюстрирующие якобы неготовность российских граждан быть гражданами (это политкорректно называется «исторической традицией»), она заботится о сохранении собственного положения, а отнюдь не о гражданах, которые устраивают власть как подданные.
В истории случаются любопытные параллели. В 2011 году отмечается не только 20-летие распада СССР, но и 150-летие отмены крепостного права. Это была, пусть запоздалая и половинчатая, но все равно по праву названная Великой реформа, за которой последовали и другие.
Если оценивать отмену крепостного права современным языком, это был долгожданный модернизационный шаг, открывший новые перспективы и перед российской экономикой, и перед российским обществом. Это роднит события 150- и 20-летней давности.
Именно в таких примерах модернизации жизни общества, каким было освобождение крестьян, следует искать и осмысливать исторические ориентиры для новой России. Пока они скорее берутся из сталинской «модернизации», которая, по сути, ею вовсе не была. Вместо повышения эффективности социально-экономических и политических процессов происходило не считающееся с ценой строительство сверхдержавы. Элементы модернизации оказались, но они оказались побочным продуктом этого процесса, принципиально отличающегося от модернизации в строгом смысле слова.
Выбор верных ориентиров или исторических примеров — важная задача. Только решив ее, можно рассчитывать, что пройденная история поможет истории, разворачивающейся на наших глазах, на «экзамене совести».
* С высоты сегодняшнего опыта понятно, что Пражская весна была репетицией горбачевской перестройки.
