О Кароле Нейер сегодня даже в ее родном Мюнхене знают лишь очень немногие. Вспомнили о ней местные активисты Международного общества «Мемориал (Дойчланд)». Именно по их инициативе осенью 2010 года к 110-летию со дня рождения Каролы совет старейшин Мюнхена принял решение переименовать одну из улиц города в улицу Каролы Нейер.

В 1987-м Зоя Дмитриевна Марченко, которая много лет провела в сталинских лагерях и, мало того что сохранила поразительную память, тщательно собирала все документы, связанные с судьбами бывших заключенных, своих друзей и знакомых, показала мне письмо, отправленное в марте 1941 года из орловской тюрьмы:

«Заведующему детского дома Л. Коника.

Нижеподписавшимся, мать немецкого мальчика Беккер, Георгия Анатольевича, род. 1934 г. в Москве, который находится в вашем детском доме. Так как я уже 1-1/2 года ничего не знаю о своем сыне, я прошу вас ответить мне на следующие вопросы:

Как мой сын развивается физически и умственно?

В каком он состоянии здоровья?

Каков его вес и рост? Чем он занимается? Учит ли он уже читать и писать? Вы понимаете, я жду с нетерпением день, когда я могу ему непосредственно написать. Когда он начинает ходить в школу? Знает ли он о своей матери?

Очень прошу вас прислать мне последнюю фотокарточку его. Музыкален ли он? Рисует? Если да, посылайте мне рисунок, который он рисовал!

Я жду с нетерпением ваш ответ. Благодарю вас от всего сердца за все хорошее, что вы можете сделать моему любимому ребенку!

Геншке Каролина Н.

10.3.1941, г. Орел, почт. ящ., 15

Извините недостатки в письме, я не владею русским языком».

Имя женщины, подписавшей его, мне ничего не сказало, но письмо произвело сильное впечатление (это потом я уже увидела много таких воплей отчаяния в архиве общества «Мемориал»), несмотря на некоторую корявость и явно нерусскую интонацию.

«Не знаете, кто это такая — Каролина Геншке?» — спросила Зоя Дмитриевна, сворачивая письмо. Я покачала головой. «А ведь вы как германист наверняка должны были слышать о ней. Ее сценическая фамилия Карола Нейер». Действительно, это имя я слышала, но и только. И не без труда вспомнила, что была такая известная актриса в двадцатые годы в Германии, играла во всех брехтовских спектаклях. И что когда-то в «Иллюзионе» я даже видела фильм 1928 года режиссера Пабста «Трехгрошовая опера», где она играла роль Полли Пичем. Но я ничего не знала о том, как и почему эта женщина оказалась в сталинской России.

И я погрузилась в эту историю.

От Гитлера к Сталину

Сама Зоя Дмитриевна о судьбе Каролы Нейер знала только то, что она так и сгинула в тюрьме. А письмо, точнее его копия, сохранилось вот почему: «немецкий мальчик» Георгий Беккер, в полтора года попавший в детский дом, выжил. После смерти Сталина он стал разыскивать родителей и именно благодаря этому письму, уцелевшему в архиве детдома, узнал фамилию матери.

С огромным трудом, спустя годы, он смог наконец получить на нее и отца реабилитационные документы. В них значилось, что его самого в детский дом энкавэдэшники забрали не из дома, а из семьи немецких эмигрантов Германа и Эльзы Таубенбергеров, друживших с Беккерами. Тех тоже не миновал арест, но Эльза Таубенбергер в лагере выжила. Георг ее разыскал, и она рассказала ему о его родителях. Зная, что Зоя Марченко, с которой она когда-то была дружна и переписывалась, собирает такие документы, Эльза сняла с письма копию — и вот я с ним познакомилась.

Получить подробные сведения о немецком периоде жизни Каролы Нейер не представляло большого труда — она в 20-е годы была в Германии театральной звездой. Родилась в 1910 году в Мюнхене, в семье музыканта. Уже в 20 лет дебютировала в знаменитом мюнхенском театре Каммершпиле. В 1924 году она познакомилась с известным поэтом и драматургом Альфредом Геншке, писавшим под псевдонимом Клабунд. Брак был недолгим — в 1928-м Клабунд умер. Фамилию первого мужа Карола Нейер сохранила и во втором браке, поэтому в следственном деле НКВД она значилась как Геншке, так подписала и письмо.

Поразительно, как много успела сделать, сколько ролей сыграть эта женщина за столь короткую сценическую жизнь, пришедшуюся на, быть может, самое блестящее в истории немецкого театра десятилетие.

Театральные критики того времени были на удивление единодушны в своих оценках: «Карола Нейер по-настоящему театрально одарена, ее игра полна душевной глубины и изящества»; «Не знаю более выразительной актрисы, чем Карола Нейер»; «Я понимаю Брехта, который специально написал для нее пьесу «Святая Иоанна скотобоен».

В Нейер не было ничего от театральной дивы, салонной львицы — она воплощала в себе новый образ женщины ХХ века: увлекалась спортом, водила машину, пилотировала самолет. Все это, плюс актерский талант привлекало режиссеров-новаторов. В конце 20-х она становится одной из любимейших актрис Брехта, играет все главные роли в его пьесах. Успех в роли Полли Пичем из «Трехгрошовой оперы» был просто оглушительным.

Левый театр, левая, симпатизирующая коммунистам среда, в которой вращается актриса, все это не слишком способствовало трезвой оценке Советской России, тем более что в Германии атмосфера решительно ухудшалась — надвигался фашизм.

В начале 30-х Карола начинает посещать курсы русского языка, возможно, она надеется на осуществление в России каких-то театральных проектов — ведь кроме эмигрантов в СССР существует и большая автономия немцев Поволжья. На курсах она и сходится с преподававшим там коммунистом из Бессарабии Анатолем Беккером. Вместе с ним в 1932 году Карола уезжает сначала в Вену, а потом в Прагу.

Однако получить театральный ангажемент Нейер не удается — за ней тянется подозрительный хвост: ее левые взгляды, работа с левыми режиссерами.

Остается Россия, тем более что Анатоль Беккер полон коммунистических иллюзий. И в 1934 году они уже в Москве, Беккер устраивается на станкостроительный завод имени Орджоникидзе конструктором.

Можно представить, как привыкшая к большим гонорарам и западному комфорту Карола Нейер чувствовала себя в Советской России 1934 года. Даже в столице почти голод, не отменена карточная система, за всем очереди, комната в коммуналке — предел мечтаний. Русского языка она не знает и потому лишена самого для актрисы главного — зрителя.

Если бы они принадлежали к политэмигрантской коминтерновской элите, их поселили бы в центре Москвы, в гостинице «Люкс», они получали бы пайки, талоны на приобретение товаров. Но к этой категории ни Беккер, ни Карола Нейер не принадлежали.

И все же коммунистические иллюзии у обоих развеялись далеко не сразу. Карола совершенно искренне назвала себя членом германской компартии, резонно полагая, что важно не формальное членство, а политические симпатии. Позже это обернулось для нее самым трагическим образом — в СССР выдать себя за члена партии считалось тяжким преступлением.

В 1934 году вместе с другими известными немецкими эмигрантами Карола подписала протест против оккупации нацистами Саарской области, и в ответ ее, как и остальных, нацисты лишили немецкого гражданства. Таким образом, мышеловка захлопнулась — в Германию ей возврата не было, а в СССР атмосфера вокруг «подозрительных» иностранцев все больше сгущалась.

В декабре 1934-го у Каролы родился сын. А годом позже коммунистическая пражская эмигрантская газета «Arbeiter Illustrierte Zeitung» поместила фотографию Каролы Нейер с маленьким Георгом на руках со следующей подписью: «Карола Нейер, известная немецкая актриса, стала матерью маленького советского гражданина». Дальше цитировались ее собственные слова: «Я давно хотела иметь ребенка, но у меня не хватало для этого мужества, и только в СССР я смогла осуществить свою мечту».

Ну, чем не кинофильм «Цирк», который выйдет на экраны в 1936-м. И ведь, скорее всего, актриса действительно что-то подобное могла произнести, причем искренне. Нам сегодня нелегко разобраться в этой смеси веры, иллюзий и страха у немецких эмигрантов, которым приходилось выбирать между Гитлером и Сталиным, «веревкой и удавкой».

Карола Нейер изо всех сил пытается найти работу, что-то делает на киностудии «Межрабпомфильм», выступает в московском клубе иностранных рабочих, пытается писать для немецкоязычной прессы. Ей протежирует один из влиятельнейших советских журналистов, главный редактор журнала «Огонек» Михаил Кольцов, но и он мало чем способен ей помочь — в атмосфере всеобщей подозрительности, накрывшей страну после убийства Кирова зимой 1934 года, всякая деятельность политэмигрантов постепенно свертывается.

В 1935 году Брехт посетил СССР и встретился в Москве с Каролой, которой он в свое время посвятил одно из лучших своих лирических стихотворений и с которой он так любил работать. Она показалась ему постаревшей и нервной. «Как жаль, что такая замечательная актриса не может найти работу», — записывает он в своем дневнике.

«Если кровь прольет акула, вся вода кругом красна»

В 37-м, когда начнутся «национальные» операции Большого террора, очень многие немецкие эмигранты будут репрессированы, но Беккера взяли на год раньше, в мае 1936-го. А спустя несколько недель пришли и за Каролой Нейер. В той же группе арестованных оказались и Таубенбергеры, и Христенция Мюзам, жена замученного нацистами в 1934 году поэта Эриха Мюзама.

Всем им инкриминировалась связь с троцкистским центром Волленберга в Праге и подготовка покушения на Сталина. (Эрих Волленберг был одним из немногих видных деятелей немецкой компартии, занявших антисталинскую позицию.)

Из протокола допроса Беккера Анатолия Густавовича от 20 ноября 1936 года (то есть спустя пять месяцев после ареста; как видно из ответов, помощнику начальника управления госбезопасности НКВД по Московской области старшему лейтенанту Хорошилову уже удалось сломать подследственного):

Вопрос. Как и через кого ваша жена познакомилась с Волленбергом в Праге?

Ответ. Через Христенцию Мюзам — жену расстрелянного фашистами немецкого писателя-антифашиста Эриха Мюзама… Волленберг показывал неоднократно моей жене троцкистские газеты с его, Волленберга, напечатанными в ней резко антисоветскими статьями и не один раз вел с моей женой разговор о том, как остро нуждается пражский центр троцкистов в таких людях, которые часто выезжают из СССР за границу и которые при желании могли бы оказать троцкистскому центру существенные услуги по связи с троцкистским посольством в Москве. Для меня ясно, что ведя такие разговоры с Каролиной Геншке, Волленберг имел намерение завербовать ее в качестве связистки пражского троцкистского центра.

Вопрос. Ваша жена дала согласие Волленбергу работать связисткой пражского троцкистского центра?

Ответ. Мне неизвестно. Я знаю, что Волленберг вербовал, но дала ли она согласие работать, мне неизвестно.

Следователей совершенно не заботила полная абсурдность того, в чем признавались измученные пытками арестанты. Вот фрагмент другого признания Беккера:

«Таубенбергер рассказал мне, что Арбатская трасса является магистралью, по которой Сталин ездит на свою загородную дачу, и что эта магистраль была ими изучена, и что в 1934-м они… будучи вооруженными, неоднократно вели в этом районе наблюдение за проезжающими правительственными машинами, ставя своей целью выследить Сталина и совершить над ним террористический акт».

Анатоль Беккер, Герман Таубенбергер и другие мужчины, проходившие по этому делу, были расстреляны. Карола Нейер получила приговор — десять лет тюремного заключения.

Брехт, находившийся в эмиграции в Швеции, узнав об аресте Каролы, написал Лиону Фейхтвангеру, собиравшемуся посетить СССР (результатом этой поездки стала печально известная книга «Москва 1937»), письмо с просьбой похлопотать перед Сталиным за актрису. Неизвестно, было ли это письмо отправлено (найден был только его черновик), и если было, сделал ли что-нибудь Фейхтвангер, но это и не важно — Сталин не имел обыкновения реагировать на такие просьбы.

Читать это послание сегодня тяжело: видно, сколь несвободен в своих мыслях и действиях этот художник с мировым именем, находившийся даже не в Москве, а в благополучной Швеции, как боится он дать малейшую пищу для антисоветской пропаганды:

_ «Дорогой доктор, не видите ли Вы какой-либо возможности узнать в секретариате Сталина о судьбе Каролы Нейер? При всех тех совершенно оправданных акциях, которые предпринимаются в СССР против геббельсовских организаций, могла ведь и произойти ошибка… Если Нейер в самом деле замешана в какое-то предательство, помочь ей нельзя. Но возможно, учитывая ее выдающийся талант, можно как-то ускорить расследование и рассмотреть ее дело особым образом… Я хотел бы, чтобы эта просьба осталась между нами, поскольку не желал бы возбуждать злобу против Советского Союза… Сердечно, Ваш старый Б. Сковсбостранд, июнь 1937»._

В Бутырке с Каролой в какой-то момент столкнулась Евгения Гинзбург, которая описывает ее в «Крутом маршруте» как женщину «необычайной красоты и обаяния».

Как и Гинзбург, Каролу отправляют в Ярославскую тюрьму. Но в конце 1939-го вновь переводят в Бутырку вместе с другими немецкими эмигрантами, которых после заключения пакта Молотова–Риббентропа СССР решил выдать Германии.

В эту группу попала немецкая коммунистка Маргарет Бубер-Нейман, написавшая впоследствии ставшую очень известной книгу «Пленница Сталина и Гитлера». Там есть строки, посвященные Кароле Нейер, с которой она оказалась в одной камере. Энкавэдэшники решили использовать актрису в Германии как своего агента, оставив в СССР ее сына в качестве заложника. Карола на это не пошла. В результате Бубер-Нейман была передана прямо в руки гестапо на мосту в Брест-Литовске и отправлена в концлагерь Равенсбрюк, а Нейер осталась советской заключенной.

Почтовый ящик, 15, откуда она в марте 41-го отправила письмо, — это орловская тюрьма, многих узников которой в сентябре перед приходом немцев расстреляли.

Но Каролу с партией других заключенных в начале августа 1941-го отправили этапом в Тобольск, так что у нее был шанс выжить. Но уже за Уралом в пересыльной тюрьме Соль-Илецка под Оренбургом ее скосил тиф. В конце 80-х нашлась свидетельница, которая была с Каролой в тюрьме в последний год ее жизни. Это Хильда Дути, немецкая коммунистка, приехавшая в Советский Союз в 1930 году. В 1937-м она была арестована, выжила в ГУЛАГе и только в 1960-м вернулась на родину.

Сын

Первые воспоминания Георга: какой-то высокий дядя в шинели несет его в машину. Вряд ли это момент, когда его, полуторагодовалого, забирали из квартиры Таубенбергеров. Скорее всего, мальчику запомнилось, как, уже пятилетнего, его передают из дома ребенка в детский дом под Рыбинском.

Там он пробыл около года: перед самой войной Георга усыновила бездетная жена красного командира. Женщина оказалась настоящей садисткой, ни одного дня не обходилось без побоев. Тогда впервые он услышал слово «фашист», которым обзывала его приемная мать в приступах крайней злобы. В конце концов, Георг сбежал от нее назад в детдом. Там обнаружили его черную от гематом спину и «разусыновили» своего воспитанника.

Георг рано начал догадываться о судьбе родителей. Колючая проволока, зэки — все это детдомовцы видели каждый день. Вокруг Рыбинска лагерей было множество. Они появились здесь во второй половине 30-х, когда строилась Рыбинская ГРЭС. Небольшой лагпункт размещался всего в километре от детского дома. Эти учреждения во многом представляли собой сообщающиеся сосуды. У директора детдома был постоянный пропуск в зону, где имелись медпункт и ларек.

Так что лагерные порядки детдомовцам было у кого перенять. Получить в драке удар ножом здесь не составляло труда, и Георг тоже свое получил — финкой. К воспитателям отношение было, за редкими исключениями, как к вохровцам.

Но подлинным кошмаром для Георга, особенно с началом войны, стала его национальность. О том, что он немец, мальчику сообщил кто-то из воспитанников, который каким-то образом узнал о существовании в личном деле Георга того самого письма, начинавшегося словами: «пишет мать немецкого мальчика», и всячески его этим шантажировал, главным образом отнимал еду. Так сын Каролы Нейер и жил с ощущением мучительной раздвоенности: с одной стороны, острое желание узнать, кто он и кто его родители, с другой — страх перед тем, что может ему открыться.

Единственное, что его спасало, — унаследованная от матери музыкальность, он мгновенно осваивал любой инструмент, который попадал ему в руки.

В 1950 году пятнадцатилетний Беккер был «трудоустроен на учебу» в лесотехнический техникум. Он мечтал о музыкальном училище, но спрашивать его, конечно, никто не стал — воспитанников детских домов распределяли на работу или на учебу по разнарядке.

После окончания училища призвали в армию, а через год умер Сталин. И Георг решился — написал письмо в свой детский дом с просьбой сообщить сведения о его семье. Ему ответили, что таковые отсутствуют. Пришлось пойти на хитрость. Он выполнял в своей части обязанности экспедитора и имел доступ к бланкам и печати. На «официальный» запрос, направленный замполитом части с предписанием предоставить сведения о рядовом Беккере, ответ последовал. Сообщили имя матери своего бывшего воспитанника — Каролина Геншке.

С этим уже можно было обращаться в другие инстанции. И вот после множества обращений и заявлений Георг получил наконец следующий документ:

Из определения №4-1527 Военной коллегии Верховного суда 13 августа 1959 года:

«По делу бывшей актрисы фабрики «Межрабпомфильм» в Москве, уроженки г. Мюнхена, арестованной 25 июня 1936 года, осужденной Военной коллегией Верх. Суда 16 июля 1937 года по ст. 17, 58-8, 58-11 УК к 10 годам тюремного заключения с конфискацией имущества. Геншке признана виновной в том, что она являлась «связисткой» между троцкистским центром в Праге и контрреволюционной организацией в Москве… Прокурор просит приговор отменить и дело прекратить за отсутствием состава преступления…»

И еще спустя несколько лет Московское управление КГБ предоставило сыну более или менее полные сведения о его родителях. За это время Георг, работая по ночам, успел окончить политехнический институт, а потом и получить музыкальное образование — сначала среднее, потом консерваторское.

В 1974 году Беккер подал заявление на выезд в Германию. Дело это было почти безнадежное, но во многом благодаря стараниям Льва Копелева, который принял участие в судьбе Георга, видные политики и деятели культуры ФРГ, включая самого федерального канцлера Вилли Брандта, направили Брежневу письмо с просьбой выпустить сына погибшей актрисы.

С 1975 года Георг Беккер живет в Германии, где многие годы преподавал в консерватории в Аугсбурге. И пройдет более 15 лет, прежде чем весной 1990-го, в ответ на его письмо тогдашнему председателю КГБ Крючкову, Георгу дадут возможность заглянуть в следственные дела родителей.

В тот единственный его приезд на родину мы с ним побывали и под Рыбинском, и в Соль-Илецке, где летом 1942 года умерла Карола Нейер.

Все тогда, в 1990-м, оставалось на своих местах — и детский дом, который стал детдомом для умственно отсталых детей, и тюрьма, превратившаяся в колонию для особо опасных преступников, больных туберкулезом.

В камере №2, последней камере матери Георга, в 1990-м стояли четыре койки, и было не повернуться. Пятьдесят лет назад здесь были сплошные нары, и на них вдесятеро больше народу. «Мы лежали вместе в одном ряду. И все заболели тифом. Не было ни воды, ни мыла. Ничего для соблюдения чистоты. Карола лежала тяжелобольная, не могла подняться, у нее была температура выше сорока, на другой день ее перевели в так называемый изолятор. И потом пришла русская и сказала, что Карола приказала долго жить», — рассказала Георгу ее сокамерница Хильда Дути.

Нам показали и тюремную учетную карточку Каролины Геншке. Она была как новенькая, даже чернила не выцвели. В графе убытие стояла дата 26.06.42, причина смерти не значится. Карточка сохранилась, а вот могилы, где хоронили заключенных, нам показать не могли.

…О Кароле Нейер сегодня даже в ее родном Мюнхене знают лишь очень немногие. Вспомнили о ней местные активисты Международного общества «Мемориал (Дойчланд)». Именно по их инициативе осенью 2010 года к 110-летию со дня рождения Каролы совет старейшин Мюнхена принял решение переименовать одну из улиц города в улицу Каролы Нейер.

Теперь, спустя почти семьдесят лет после гибели в сталинской тюрьме немецкой актрисы на родине будет увековечена ее память.

Спецвыпуск «Правда ГУЛАГа» публикуется при поддержке фонда «Президентский центр Б.Н. Ельцина» и Международного фонда социально-экономических и политологических исследований М.С. Горбачева

Шеф-редактор спецвыпуска — Олег ХЛЕБНИКОВ. Спецвыпуск подготовлен совместно с Международным обществом «Мемориал»