Какая странная отрада Былое попирать ногой!
Написаны эти строки Иваном Буниным, позднее лауреатом Нобеля, в 1917 году. Более странно — не постарели. Стали эпиграфом к первой главе: «Что в имени тебе моем… Егор, Юрий, Георгий» . И заодно эпиграфом к потоку очерков, биографий, диссертаций, словом, к печатной продукции, получавшей паспорт с пропиской, начиная с двадцатых и до вчерашних — нулевых.
В среду 2 февраля в статье «Новый полюс на политической карте», откликаясь в «Новой» газете» на сводки с ближневосточного фронта, Юлия Латынина вынесла очередной приговор.
«Всякая идеология для того, чтобы умереть, должна стать государством. Марксисты 70 лет убивали Россию. Но Россия жива, а марксизм сдох. Фундаментализм может победить на Ближнем Востоке, но Ближний Восток выживет, а фундаментализм дискредитирует себя».
Не «сдохнет», а всего лишь «дискредитирует себя»? Похвально. «Всякая идеология?» «Марксисты?»
Не сомнений, что, читая кого-то из правоверных своих учеников, Маркс пришел к выводу: «Значит, я не марксист».
Мне до сих пор не везло: бессмертных -измов, так же как «вечно живых — навсегда усопших», пока не встречал. Оставлю в покое Маркса. Как раз покоя соавтору «Комманифеста» до конца дней и трудов его остро недоставало. Намаялся. Пора отдохнуть. Вот чего не хватало первым его ученикам, раздувавшим в России пламя из искр, оставленных им в наследство народовольцами, декабристами, — ума не приложу.
С младшим Ульяновым, Володичкой, вроде бы прояснилось: отомстил за брата. Ну а старший почто не хотел коротать денечки в спокойствии? Выбрал террор и смерть?
…По преданию, Софью Палеолог, гостью Москвы, сопровождал Афанасий Чичерин. В 1472-м. Вскоре, или позднее, рождались в России его потомки — Иван, Матвей, Дементий. Минуло триста лет. Екатерина Великая удостаивала вниманием губернатора Сибири Дениса Чичерина — вела переписку с ним. Другой выходец из славного уже рода, отслужив в Преображенском полку, вышел в отставку полковником. Третий отличился в боях против Наполеона…
За верную службу получали Чичерины вотчины и поместья — в Костромской губернии, в Тамбовском крае. Подступал к концу XIX. В имении «Караул» — «уголке муз, прибежище философов и поэтов» проводил детские годы Юрий, любимый племянник владельца, друга Баратынского, покровителя искусств Николая Чичерина. В «Карауле» Юрию жилось просторнее, чем в своем имении. Площадь усадьбы — 1700 гектаров. Барский дом в три этажа. На стенах — Веласкес, Веронезе, старые голландцы, итальянцы. Из русских — Тропинин, Серов, Айвазовский. Портреты Гете и Байрона, Франклина и Моцарта.
Европейски известный владелец «Караула» предъявлял счет Лассалю и Марксу как «сбившимся с пути гегельянцам», вступал в полемику с Герценом и Владимиром Соловьевым…
Василий Николаевич — советник российского посольства в Париже. Будучи первым секретарем посольства в Турине, женился на Каролине, дочери крупного ученого, дипломата, тайного советника Георга Вальтера Конрада фон Майендорфа. Василий и Каролина произвели на свет Георгия, то есть Юрия.
Очень жаль, но придется безжалостно опускать замечательные детали.
1890-й. Юрий-Георгий оканчивает гимназию. Золотая медаль. Студент Петербургского университета. Исповедуется интимному другу, поэту Кузмину, в «метаньях по всемирной истории»: «Возьму кельтов — хочется посвятить им всю жизнь; возьму русскую историю — хочется сделаться русским историком; возьму греков — они гонят прочь все остальное». Георгия приковывают к себе и Париж 30-х, и Германия прошлого века. Увлечение Шопенгауэром и Ницше соседствует с преклонением перед Моцартом (Чичерин написал блестящую книгу о нем).
Дальше — по нотам. Удостоенный диплома первой степени, еще юноша, Чичерин выбирает карьеру дипломата. Наследственную. Присягает в церкви «нелицемерно» служить российскому императору. Дает подписку, что к «масонским ложам и другим тайным обществам не принадлежит и впредь принадлежать не будет». Устаревший уже в ту пору текст присяги охранял «святая святых от масонских лож» и еще не учитывал, что возможна принадлежность к организациям бунтарским, фрондерским. Но все-таки…
Как же оно получилось, что дворянин, чье родословное древо каждой веткой своей, каждым листком подтверждало: «служу верой и правдой» Государю Императору, как получилось, что Георгий Чичерин поддался Карлу Марксу? Начал растрачивать состояние на нужды революции. Денди, одетый изысканно, с иголочки, вдруг предпочел модным костюмам дешевку. Стал социал-демократом, эмигрантом. В Петербурге студенческими друзьями Чичерина были Грабарь, Рерих, теперь у него соратники — Карл Либкнехт, Ян Тышка…
Во вступительном слове «От автора» биограф не уклоняется от проблем коренных, корневых. Биография разбита на главы: «Споры о Брестском мире», «Долгожданная германская революция», «Вокруг Версаля», «Перед Генуей», «Новый генсек», «Социализм в одной стране?»…
Понятно, что здесь выбрана из «Содержания» малая часть заголовков, обозначающих, про что пойдет речь в данном разделе. Опущены такие названия, как «Порядки в лавке разбитого фарфора», «Безысходность», «Моцартианец»… Незачем здесь пересказывать. А главное — невозможно. Моцарт в исполнении Чичерина исторически весомей, чем памятник Маяковскому на Триумфальной площади. Итог. Последнее прости.
Людмиле Томас повезло. Ее погружение в судьбу, в наследие наркома по делам внешним, а не своим личным, не внутренним, совпало с периодом, когда архивы российские, немецкие осторожно, но открывались. Документам, извлекавшимся из глубин, тоже повезло. Соответственно и читателям «Жизни Г.В. Чичерина». Без помощи Людмилы Томас, без ее фонарика пришлось бы и дотошным знатокам, и чуть сведущим дилетантам расшибать лоб без толку.
Дипломат уклонился бы от встречи с неугодным собеседником. На трудные вопросы биографа Чичерин ответы дает охотно. «Невозможно предвидеть, когда начнутся «грандиозные события»… Но ведь этот «уродливый анахронизм» — правительство — провоцирует их кровавыми репрессиями, казаками, черносотенцами». «Без грандиозных событий не свалить разбойничью банду министров, жандармов, хулиганов» (из письма Чичерина брату).
В разговоре с Людмилой Томас герой книги не нуждается в дипломатии. Предпочитает правду-матку: кризис Российской империи дошел до предела. В 1905-м еще можно было надеяться на сравнительно мирное его одоление. «Если Витте сумеет энергично повести власть влево, и если власть всюду перейдет в руки левых партий…» В 1906-м еще теплилась надежда, что «блок и успех демократических сил возможен»; тогда бы вместо бесправной Думы родилось парламентское правление. Но надежды рухнули. Не осталось заблуждений и насчет системы европейской. Дело шло к всемирной бойне. Уповать пришлось на всемирную революцию. На что же еще?
Первый из рецензентов книги, Михаил Ростовский (думаю, появятся третий, пятый), отметил, что Сталин умело захватывал контроль над внешней политикой. Чичерин и его заместитель Максим Литвинов «до такой степени ненавидели друг друга, что даже не разговаривали. Зная об этом, Иосиф Виссарионович, с одной стороны, всячески продвигал Литвинова, а с другой — отметал многочисленные просьбы Чичерина об отставке».
Что говорить, Иосиф Виссарионович — сверхмастер Власти. Превзошедший сверхидейного Владимира Ильича. Истинную цену Чичерина и Литвинова Сталин знал не хуже, чем дипломаты Европы, Америки, иных континентов. Терпел, не уничтожил. Знал, что классные Мастера.
Так что, «сдохли» Чичерин, Литвинов?
Подыхают те, для кого любая Идея не дороже тряпки, годной, чтобы выжать и выкинуть. Впрочем, и тряпка в хозяйстве вещь далеко не лишняя. В доме надобно соблюдать чистоту, полы мыть умеючи.
Целую ручки Агате Кристи. В ночи кланяюсь Сименону Жоржу. Двести романов! Замираю по стойке «Смирно!» перед полковником милиции Александрой Марининой. Последний из ее сорока романов «Жизнь после жизни» прочитал назавтра после «Жизни Г.В. Чичерина». Вышли одновременно, на исходе нулевых. Подзаголовок — «Дело ведет Каменская». На обороте кричаще яркой, завлекательно красной обложки строгая дама в черном платье. С браслетом и ожерельем — ниткой из белого жемчуга. Покорился. Взглянул на исходный тираж — и загрустил.
«Обижаешь, начальничек».
Всего лишь 280 тысяч. Тираж «Жизни Г.В. Чичерина» — аж 300 экземпляров. Справедливо. Детективные драмы отечественной истории скучнее, чем приключения мушкетеров Александра Дюма (тезки Марининой). Они со шпагами и в ботфортах, куда нам в лаптях…
Побаиваюсь все-таки. Эти триста обидны для родословной Чичериных — ей уже пятьсот. Не знаю, обидится ли нарком, между прочим, глава внешней политики России в сложнейший ее период на протяжении почти 13 лет. Знаю, не предъявит претензий доброволец-историк, отсидевший в архивных темницах столько же, чтобы, выйдя на белый свет, детище не дрогнуло, устояло. Кое в чем разберется Маркс. Да и Энгельс как-нибудь перетопчется.
Все-таки жаль, что не стареют строки Ивана Бунина:
Какая странная отрада Былое попирать ногой.
Марлен Кораллов
