Убийство Анны Политковской в октябре 2006 года стало страшным ударом по правозащитной системе, сложившейся за годы чеченских войн, и в некотором роде подвело черту под историческим этапом открытого вооруженного противостояния России и Чечни. Начался новый этап — отстройка в Чечне режима абсолютной личной власти.
Убийство Натальи Эстемировой в июле 2009 года жестко сигнализировало о том, что отстройка режима закончена. Это убийство похоронило не только чеченское правозащитное движение. Оно продемонстрировало, что новый режим вообще не предполагает хотя бы минимального общественного договора с собственным населением, целиком базируется на устрашении и возможен только при поддержке Москвы.
Но авторитаризм путинской системы управления выстроен на сосуществовании многих систем координат. Силовики и бизнес, Белый дом и Кремль, Генпрокуратура и Следственный комитет, армия и МВД. Под давлением роста антикадыровских настроений в этих сообществах Путину все труднее оправдывать де-факто независимость Чечни от российской Конституции, по которой во многом формально, но все-таки живет остальная Россия.
В российском обществе, чье мнение власть учитывает в последнюю очередь, отношение к сегодняшней Чечне еще более катастрофично. Националисты уже используют чеченский вопрос для сбора сторонников на массовые акции протеста. После каждого теракта в России (не на Кавказе) растет количество тех, кто выступает за независимость Чечни де-юре.
Однако пока все общественные силы мирятся с существующим статус-кво, только одно, традиционно не воспринимаемое всерьез сообщество «бьется за Чечню».
После убийства Натальи Эстемировой 28 российских правозащитных организаций подписали меморандум о создании Сводной мобильной группы (СМГ) для работы в Чечне. Локомотивом стала российская организация «Комитет против пыток» с головным офисом в Нижнем Новгороде.
Вот уже больше года, сменяя друг друга, сотрудники «Комитета против пыток» находятся в непрерывной командировке в Чечне. Механизм их работы совершенно отличается от традиционной правозащитной деятельности. Это синтез оперативно-разыскной деятельности (по сути, дубляж милицейского следствия) и высокопрофессионального адвокатского пресса на правоохранительные структуры. Или работайте, или признайте очевидный всем факт: чеченская власть не подчиняется и не подконтрольна никому.
Есть ли смысл доказывать всем очевидный факт? Сложный вопрос, на который каждый отвечает себе сам. Скажу только, что некоторые традиционные правозащитные организации России «откололись» от меморандума и перестали ездить в Чечню. Риски — велики, результаты — неочевидны. С другой стороны, все больше высокопоставленных силовиков, не подписавших «меморандум правозащитников», вовлекаются в процесс.
Ислам
Так бывает: обычная ситуация вдруг перерастает в общественно важную. Стечение обстоятельств, людей и мотивов.
Ислам Умарпашаев — молодой чеченский парень, типичный для сегодняшней Чечни. Детство пришлось на две войны. Образования — ноль, перспектив в сегодняшней Чечне — ноль, в России — тем более. Коран — главная книга жизни. В 20 лет, как многие сверстники, был осужден по 208-й традиционной для чеченцев статье — участие в незаконном вооруженном формировании. Год в колонии-поселении — типично мягкий приговор для тех, кто на самом деле нигде и ни в чем не участвовал, максимум — сочувствовал. Основа приговора — чистосердечное признание, выбитое под пытками (электрический ток). Отсидел, вернулся, после этого главные враги жизни — менты. Главное развлечение — чаты, в которых этих самых ментов виртуально карают сотни чеченских юношей, но далеко не все они способны на реальный джихад.
За чаты, по наводке местных спецслужб, Ислама и взяли во второй раз.
В декабре 2009 года его задержали дома, в присутствии всех родственников, по накатанной схеме — приехали вооруженные люди и увезли в неизвестном направлении. Не так, чтобы очень далеко, — на базу чеченского ОМОНа, где продержали прикованного к батарее до апреля и выпустили.
Не очень часто, но задержанных по подозрению в ненависти к силовым структурам Чечни (что расценивается как сочувствие боевикам) все-таки отпускают. В случае с Исламом сработали несколько факторов. Во-первых, с самого начала его не пристрелили. Несколько дней подряд били, когда поняли, что никакой реальной (разве что виртуальной) угрозы он не представляет, связи «с лесом» не имеет, пытались заставить сотрудничать. Когда отказался, стали явно «держать на результат». То есть человек сидит, пока у него не отрастут борода и волосы, и потом труп с характерными признаками «лесного брата» подбрасывают на место «спецопераций», которых не было и за которые неплохо премируют.
Но родственники подняли шум, добились возбуждения уголовного дела по факту похищения, самое главное — послали жалобу в Европейский суд. Европейский суд буквально тут же послал запрос в Москву. Запрос спустили вниз, стало понятно, что мертвого Ислама будет довольно проблематично выдать за боевика.
Тут как раз в Москве взорвали метро. Это важно. Когда Ислама после четырехмесячной отсидки все-таки отпустили, ему поставили одно условие: отозвать все жалобы и говорить, что провел время не в подвалах чеченского ОМОНа, а в Подмосковье. Надо сказать, это условие испугало Ислама и его родственников. Не было бы теракта в Москве (и страха, что чуть погодя схватят опять, но уже — за пособничество в московских взрывах), все жалобы были бы отозваны, все рты были бы на замке.
Именно страх толкнул Ислама прийти ранним июньским утром к правозащитникам — в офис Сводной мобильной группы.
Что они могут
Как я уже сказала, методы СМГ не только правозащитные, они — милицейские. В том первоначальном смысле слова «правоохранительный». Заявление, которое «отобрали» (сленг сотрудников «Комитета против пыток», многие из которых сами — бывшие милиционеры или прокуроры), и по форме, и по сути очень напоминает профессиональный допрос. Действия — тоже. Во-первых, была решена задача «защиты свидетеля». Ислама и его мать эвакуировали в Нижний Новгород для «прохождения лечения». Второй задачей стала реанимация уголовного дела о похищении Ислама. Интенсивность реанимации была ошеломляющей. Одно требование проведения осмотра места происшествия (то есть вторжения на базу чеченского ОМОНа) вызвало шок у всей правоохранительной вертикали Чечни. Представителей СМГ срочно стали приглашать для разговоров в кабинеты, пытаясь понять: откуда такие наглость и бесстрашие? Сменился следователь по делу.
На второе требование — провести опознание всего состава чеченского ОМОНа (309 человек) или лично, или по фотографиям — отреагировал уже командир ОМОНа — Алихан Цакаев.
К тому времени СМГ добилась предоставления Умарпашаевым официальной охраны в рамках программы защиты свидетелей. Так вот, сотрудник госзащиты САМ привез своих подопечных (отца и брата Ислама) на встречу с Алиханом Цакаевым. Цакаев предложил урегулировать конфликт, на что и отец, и брат Умарпашаевы не согласились. Сотрудника госзащиты отстранили от охраны, СМГ вывезла отца и братьев Умарпашаевых за пределы Чечни. Работа со следствием продолжилась. В том числе и по международным каналам.
Я точно знаю, что многие западные высокопоставленные дипломаты, встречавшиеся с президентом Медведевым, генпрокурором Чайкой и руководителем Следственного комитета Бастрыкиным, ставили вопрос о деле Умарпашаева. Я даже лично наблюдала процесс, как быстро некоторые дипломаты осваивались в деталях и справлялись с чеченскими фамилиями, фигурирующими в этом, с одной стороны, типичном, а с другой — совершенно уникальном деле. Далеко не все семьи похищенных осмеливаются жаловаться. Совсем немногие похищенные остаются в живых. И только один человек на сегодняшний период готов сотрудничать со следствием, опознавать сотрудников чеченского ОМОНа. Этот один — Ислам Умарпашаев.
В общем, когда СМГ достала местную правоохранительную вертикаль своими неуместными в чеченских реалиях апелляциями к УК и УПК РФ, группа взялась за Бастрыкина. Первое ходатайство руководителя «Комитета против пыток» Игоря Каляпина о передаче следствия под контроль Следственного комитета РФ. Отказ. Второе ходатайство на имя Бастрыкина — отказ. А вот в третий раз ходатайство было удовлетворено, дело передали в главное управление по Северо-Кавказскому и Южному федеральным округам. К тому же Бастрыкина о том лично попросил комиссар по правам человека Совета Европы Томас Хамамберг. И тогда в дело вступил следователь, Игорь Соболь, который работал в Чечне много лет, сажая и тех, кто сейчас оказался в чеченской власти. Он снова появился в Чечне в июле 2009 года, когда убили Наташу Эстемирову, потому что именно его назначили руководителем следственной группы по этому делу.
Точка невозврата?
Соболь спросил: «Он не откажется от своих заявлений?» Каляпин на вопрос не ответил. Ответил — Ислам Умарпашаев. Он сам спросил Соболя: «А вы, если вам завтра дадут отбой, приказ выполните?..»
Чеченцы стоят того, чтобы за них бороться. Им нужно мало и много одновременно. Им нужна поддержка России. Мы там воевали, потому что какая-то часть чеченцев хотела независимости. Мы там многих убили, потому что они тоже убивали наших солдат. Мы не извинились, но требуем, чтобы они были лояльны к нам. Мы ничего не знаем о чеченцах, которые всегда были на стороне России. Мы даже не знаем, что там такие люди есть. Мы не знаем, что их — большинство.
После решения Бастрыкина о передаче следствия до первого настоящего следственного действия по делу № 68042 (похищение И. Умарпашаева) прошла неделя. Соболь прилетел в Чечню во вторник, в четверг был вызван на допрос командир чеченского ОМОНа Алихан Цакаев. Его поставили в известность, что в пятницу на базе ОМОНа пройдет осмотр места происшествия. Рутина? Ага. Вот только Алихан Цакаев в присутствии десятка людей, в том числе министра внутренних дел Чечни, вышел из себя. Из яростного монолога стало понятно: по всем, кто осмелится подойти к базе ОМОНа, будет открыт огонь.
…Огня не было. На базе ОМОНа в пятницу был «день открытых дверей без хозяев». Следственное действие прошло «как по маслу». Ислам не только показал, где его держали, где мыли, где били. Он даже обнаружил в клетках знакомых волков и медведей, на прокорм которых его грозились пустить. Более того, Ислам опознал в заместителе командира ОМОНа, который единственный вышел встретить «дорогих гостей», одного из своих мучителей. Все было запротоколировано, никто пули в лоб не получил. Думаю, и не получит. По крайней мере, если по-другому не решит очень короткая вертикаль власти в Чечне: Кадыров – Сурков – Путин.
О чем эта история? Всего лишь о попытке соблюсти законность. Все очень просто: людям, причастным к власти, нужно объяснить, что нельзя безнаказанно убивать и мучить людей. Уберите эту составляющую из власти — и ее перестанут называть режимом.
