Ретроспектива Ингмара Бергмана на «Берлинале» имеет подзаголовок «Жизнь как фильм. Фильм как жизнь». Классик-новатор высвобождал кино из пут жанровых обязательств, внося живой дух сложной непредсказуемой драматичной реальности, не боялся всматриваться в человека.
Обладатель «Оскара» британский режиссер Кевин Макдоналд представил фильм «Жизнь за один день». 24 июля 2010 года тысячи людей со всего света прислали видеоклипы о своей жизни на YouTube, став участниками знакового эксперимента: «Создадим кино сами!» Кино про один день из жизни планеты. Восемьдесят тысяч роликов из 192 стран мира. Некоторые невыносимо дилетантские, иные слишком профессиональны. Кореец мчится по планете на велосипеде… уже 9 лет, московский трейсер собирает монеты на… Красной площади, кто-то прожигает жизнь, кто-то борется за нее. Почему-то портрета планеты не возникает. Хотя авторский посыл ясен: мы такие разные, но все мы — земляне. Вот это новость… Оказывается, живой плоти самой жизни недостаточно, чтобы она превратилась в «жизнь на экране».
Программа первой половины фестиваля слабая, тем не менее выстраивается в некий смысловой сюжет о трагической растерянности современника перед реальностью. Реальность эта никак не хочет совпадать с нашими представлениями о ней, планами, инвестициями (Margin Call), юношескими максималистскими надеждами на будущее («Вопль в небо»). Моральный кризис почище финансового, потому как никакими дебетами-кредитами его не уймешь.
«Сонная болезнь» Ульриха Келера о волонтерах в Камеруне, пытающихся противостоять сонной болезни (африканский трипаносомоз, вызываемый простейшими паразитами), затрагивает острейшую тему взаимоотношений Запада и развивающихся стран, которым Запад помогает. Африка — слишком стереоскопична, никакие очки 3D не дают возможности ее быстрого просматривания-понимания. Европейцы недоумевают: куда выливаются финансовые потоки, направленные в Камерун на лечение больных? Как остановить разъедающую страну коррупцию? Почему разумные европейские ценности здесь не приживаются?
Как тут не вспомнить фиаско, которое потерпела опытнейший дипломат Ангела Меркель на саммите ЕС — Африка, когда упрекнула Зимбабве в несоблюдении прав человека. После чего возмущенный 83-летний диктатор Мугабе вышел на трибуну саммита и обрушился на «высокомерную банду европейских колонизаторов». К сожалению, фильм Келера столь вязок и невыразителен, что правильные мысли тонут в драматургической каше.
В криминальном районе Нью-Йорка, как в Африке, свои порядки, тут и мечтать нечего об американской мечте. Семейная драма «Вопли в небо» Виктории Махони начинается с драки (подростки избивают друг друга ногами), продолжается мордобитием (отец лупит всех домочадцев), достигает кульминации в сцене убийства (бандиты убивают подельника — симпатичного темнокожего наркодилера) и успокаивается, когда дочка помогает отцу зашить располосованную голову. Куда отроковице со сладким именем (в роли Sweetness талантливая Зои Кравитц) податься? Если ее белый отец пьет, афроамериканка мать — тихая сумасшедшая, сестра принесла в подоле ребенка… Фильм решен и смонтирован в драйвовом ритме хип-хопа. И поначалу кажется помесью социального фильма в духе Лоуча и тинейджерского «кино натиска» вроде нашей Гай Германики. Но потом Махони решает без всяких мотиваций дать девочке исправиться. А заодно и плохому папе. В общем, они жили долго и счастливо…
Ясмин Самдерели в «Алмании — Добро пожаловать в Германию» предлагает решать сложные национальные проблемы в комедийном ключе. Герой фильма Хусейн вместе с миллионным десантом турецких гастарбайтеров прибыл в 1964 году в Германию на работу. Теперь у него большая семья. Их с Фатимой наконец-то осчастливят долгожданным немецким паспортом. Вот офицер паспортной службы требует подписать бумагу — они обязуются два раза в неделю есть свинину и ежегодно отдыхать на Майорке. И его престарелая фрау Фатима, уже без платка, в декольте с оборками, преподносит ему блюдо с рулькой и пивом… Хорошо, что это лишь сон. Зато большая семья известие о покупке на родине дома принимает в штыки. А внук никак не выяснит у взрослых: «Кто же он — турок или немец?» Фильм — для кинотеатров, в конкурс попал благодаря постановке непростого вопроса: можно ли соединить ассимиляцию со стремлением к национальной аутентичности?
Вим Вендерс почти четверть века собирался сделать фильм о легенде современного танца Пине Бауш. Но не знал, как его снять. В Каннах в 2006 году он увидел фильм в технологии 3D и тут же позвонил своей подруге: «Пина, я знаю! Будем снимать». Перед началом съемок Бауш умерла. Тогда он решил снять кино вольное и свободное в духе самой Бауш. Она задавала своим танцорам вопросы, и те должны были отвечать ей жестами. Жестом можно передать все краски мира, превратиться в луну, в воду, в дождь. В страх. В свернутый клубок боли. В любовь. Ее ученики это умеют. И когда они с сомкнутым ртом рассказывают о себе, о Пине — их взгляд проникает сквозь объектив камеры, сквозь экран, словно касается тебя — и это не 3D-эффект.
Фильмом открытия документальной панорамы Берлинского фестиваля стал «Барзак» молодого литовского режиссера Мантаса Кведаравичюса, рассказывающий о злодеяниях правоохранительных органов в современной Чечне. Трагическая история женщин, мужья, братья которых пропали без вести. Их, не значащихся в списках ни живых, ни мертвых, насчитывается тысячи. Шесть лет ждет Хамдама жена. Его увезли люди в черной одежде. Она пишет под диктовку правозащитника Ахмеда Гисаева очередное прошение милицейскому начальству, прикладывая к заявлению фото, на котором Хамдам в майке Diesel и солнечных очках. Она ходит к гадалкам, и те обещают, что муж вернется. Тут в городке все на виду, гуляют на одних свадьбах. Тут служаки из ППС пляшут с гостями и на радости палят в воздух из стрелкового оружия. Вечером по телевизору показывают Кадырова, сверкающий огнями Грозный и передачу «Спокойной ночи, малыши!», на рас свете поселок будят молитвы имамов.
Слово «барзак» означает порог, мистическую преграду между живыми и мертвыми, светом и тенью. Мир спящих, где привычные вещи кажутся неузнаваемыми. За этой преградой не только те тысячи бесследно исчезнувших, но и их близкие, измученные ожиданием. Они вроде бы едят, пьют, разговаривают… Словно спят. Неизвестность заморозила жизнь. «Сказали бы, что сын умер, где его могила, — произносит спокойно мама, — стало бы легче».
Их седой сосед смотрит по телевизору какой-то боевитый сериал. Сегодня он — жив, а еще вчера был почти мертвый. Его тоже притащили в подвал, испачканный кровью, пытали, отрезали ухо. Потом отпустили. Местный прокурор интересуется: «Как заживает ухо?» — «Понимаете, — возмущается старик, зачесывая седые волосы на щеку, чтобы скрыть шрамы. — Не кто это сделал?! Почему?! «А как заживает ухо?» Что я могу ему ответить?» Искать, кто это сделал, несложно, отрезанные уши носят «неприкасаемые» на бичевке как трофеи.
Фильм снят эмоционально (первые кадры импрессионистически «размыты»), порой поэтический реализм в духе кино 1970-х выглядит старомодно (камни падают в водную глубину, олицетворяя собой пропавшие души). Есть сильные кадры (снятые в подвале, испещренном надписями погибающих людей). Но главное — снять сегодня такую картину в Чечне и про Чечню требует от авторов неподдельной храбрости и находчивости.
Соавтор фильма Ахмед Гисаев говорит, что каждый день они рисковали жизнью. Ахмед Гисаев — известный правозащитник. Он работал с Натальей Эстемировой. Его самого похищали, пытали. Он показывает мне руку со шрамами от зажженных сигарет. Ахмед выиграл Европейский суд. Он был вынужден покинуть Россию, живет в Норвегии. После фильма он рассказывает мне, что силовые структуры в Чечне устроили настоящий террор против гражданского населения. Самые рьяные — сотрудники так называемых оперативно-разыскных бюро. Люди запуганы массовыми похищениями, внесудебными казнями, сфабрикованными делами. Люди беззащитны. «Кого это волнует, — спрашивает Ахмед, — если и в Москве расправляются с независимыми журналистами? Сегодня в России правда приравнивается к преступлению».
Как я и предполагала, фильм «В субботу» Александра Миндадзе прессой был встречен прохладно. Ждали откровений о чернобыльской катастрофе, а увидели ментальную иррациональную трагедию. «Почему в фильме так много пьют?», «Почему так много танцуют?», «А если б такое произошло в Германии, немцы бы вели себя иначе?» — «Конечно, — отвечал Миндадзе, — в Германии и о здоровье заботятся, и цена человеческой жизни здесь выше. Наш человек привык жить рядом с опасностью. Поэтому в отличие от немца — не бежит, а идет стучать на барабане».
Один украинский коллега просто-таки не мог остановиться и раз 10 спросил режиссера: «Что нового вы хотели сказать о Чернобыле?» Других интересовало: «Почему русские все время снимают про радиацию — вы боитесь?» Некоторые российские журналисты тоже негодовали: фильм не соответствует ни их представлениям о происшедшем в Чернобыле, ни их картине мира. А ведь сформулировавший концепцию «картины мира» Роберт Редфильд говорил о способности видеть явления прежде всего изнутри и только потом двигаться к их «внешнему» пониманию.
