Иногда про талантливого человека говорят, что он поспешил родиться. Но мне кажется, что, когда бы ни родился Горбачев, он все равно бы обогнал свое время. Настолько, что оставался бы непонятым до тех пор, пока истинный смысл им содеянного не стал очевидным. Равно так же мы не понимаем многих поступков своих родителей, и только собственные седины освещают и освящают истинное значение Папы и Мамы.

Жаль, слишком поздно.

Кажется, только по причине своего истинного величия Горбачев не стал вождем нации, поскольку «коротка была кольчужка» для такой политической фигуры. Он не вписался в рамки одной страны, как не вписался в рамки своего времени, поскольку свершенное им способно уместиться только на пространстве всей планеты.

Он сотворил Эпоху, где действующие лица не были собраны в некий символ-партию, в которой «миллионов плечи» и ни одной головы. Новое политическое мышление вывело на орбиту десятки талантливых людей. Вспомните потрясающие репортажи со Съезда народных депутатов! И только представьте себе сейчас прямой эфир из зала заседаний, где уже «не место для дискуссий». И пустоты на «разъехавшихся» лицах нынешних «избранников» народа…

Кажется, мы и запомнили горбачевскую эпоху как время, когда по телевизору можно было увидеть нормальных людей и услышать правду в прямом эфире.

О Горбачеве нужно говорить только в будущем времени, ибо только оно вправе расставлять акценты и подводить итоги. Его упрекают, что он-де не использовал свой шанс сделать нашу жизнь лучше! А МЫ??? Мы исключили себя как часть механизма изменения жизни к лучшему. Дело Горбачева было предоставить шанс. Как предоставили его в странах Балтии и Европе. А мы оказались не готовы. Нам хотелось, чтобы ВСЮ работу выполнили за нас.

Мы не привыкли искать свою вину. Мы не немцы и не японцы. И, может быть, именно наша неготовность к переменам, наша инерция стали тому причиной. В любом случае мы упустили прекрасную возможность выбирать себе время. И выбрали прошлое. Проголосовали за новую Конституцию, которая Первого — сделала единственным, и покорно приняли институт преемничества.

Он дал нам только шанс выбирать время. Но мы его не использовали.

Можно до бесконечности говорить о том, что Горбачев дал нам и что отнял. Пусть об этом спорят историки и теоретики. Но каждый из нас не может не понимать, что он освободил нас от страха. Дело не только в том, что он исключил силу как основной элемент внешней и внутренней политики. Но и в том, что мы пожили в совершенно потрясающее время, когда президента страны безопаснее было ненавидеть, чем любить.

Когда никто не соединял в сознании непреданность лидеру страны с изменой Родине.

Когда давали показания комиссии Съезда народных депутатов неприкасаемые прежде члены Политбюро.

Когда не на Триумфальной, а на Манежной площади собирались стотысячные митинги. И ничего страшного.

Нет ничего удивительно, что более зримым и человечным, что ли, его сделала Раиса Горбачева. Она вообще приближала его к действительности, не давая сразу улететь в будущее. (Но она была не ядром, а неким законом всемирного тяготения. И тоже осталась непонятой.)

Раиса Максимовна поразительно тонко все понимала. И незадолго до своей кончины сказала Михаилу Сергеевичу: «Наверное, я должна была заболеть такой тяжелой болезнью и умереть, чтобы люди нас поняли».

Я не думаю, что ИХ поняли, но впервые люди ИХ — почувствовали. Это ведь было просто невероятно: первое лицо государства, пожилой мужчина со слезами хоронил свою любовь, не стесняясь боли своей. И слез. Не скрывая от всего мира того, что ОНА значила для него.

Она умерла от лейкемии. Кто-то выдвинет версию, что в детстве она жила недалеко от Семипалатинского ядерного полигона и радиоактивное облако накрыло ее родной город. Другие скажут, что болезнь стала последствием невероятного стресса в дни Фороса. Но так или иначе, но она своим уходом открыла нам глаза на истинное лицо Горбачева.

Мы, наверное, впервые увидели «первое лицо государства» как человека любящего и страдающего.

Много лет спустя Михаил Сергеевич запишет музыкальный диск «Песни для Раисы». И споет («Где строка, похожая на бисер, расплылась в лиловое письмо…»). Споет так, что зал буквально онемеет, не решаясь разрушить тишину аплодисментами. Публика в зале, не зная ни одного русского слова, поняла все, что это поет не Горбачев, а те дни, наполненные скорбью, память о которых стала сущностью его жизни.

И никто не посмеет сказать, что у него нет сердца, наполненного великим чувством.

В своих воспоминаниях (которые стали бестселлерами на Западе и почти неизвестны в России) Горбачев пишет, что Раиса Максимовна часто снится ему: ночь разрывается телефонным звонком, он поднимает трубку… и слышит ЕЕ голос. «Ты откуда?» — он почему-то все время задает один и тот же вопрос.

И ответ все время один и тот же — тишина…

Истинный вес политика может определить только отставка. Все-таки брутто это одно, а нетто ближе к истине. Президентская упаковка, сила власти неимоверно увеличивают вес политика. Помнится, один политик еще вчера ходил весь холеный и вальяжный, с выпяченной, как генеральский погон, нижней губой. С опущенными вниз углами. Он казался эдакой глыбой. Но это был «бруттальный» вид.

Хватило одного росчерка пера, чтобы от него отвернулись все, и отныне окружать его будут только преданные пчелы.

Так было и так будет со многими «политиками».

А Горбачев и после отставки (а это случилось 20 лет назад!) Горбачев. И живет в родной стране, что могут себе позволить не все президенты.

Это президентов выбирает электорат (если ему это позволят), а великих людей выбирает История.