…Опускаясь, заметил, как справа от меня по сносу виден полевой стан… Дальше вижу, идет речушка-овраг. <…> Я даже не почувствовал приземления. Сам не понял, как уже стою на ногах.
…Вышел на пригорок, смотрю: женщина с девочкой идет ко мне… Смотрю, женщина шаги замедляет, девочка от нее отделяется и направляется назад. Я тут начал махать руками и кричать: «Свой, свой, советский, не бойтесь, не пугайтесь, идите сюда»… Смотрю, она так это неуверенно, тихонько ступает, ко мне подходит. Я подошел, сказал, что я советский человек, прилетел из космоса.Доклад Юрия Гагарина на заседании Госкомиссии после космического полета (сов. секретно)
Когда утром 12 апреля 1961 года молодая еще Рая Зайцева увидела невдалеке над полем оранжевый парашют, сразу же бросила окучивать картошку и побежала к нему. Учения десантников под Саратовом шли часто, девки шустро разбирали парашюты и шили платья.
Жаль, бежать Рае от Смеловки оказалось далеко — три километра, да там еще по пашне. Когда добежала, вокруг уже было оцепление. Так и осталась Рая без нового платья.
Соседка Раи баба Нина тоже бежала, но с полдороги свернула. «Да кому оно надо, — машет рукой баба Нина. — Подумаешь, космонавт». И баба Лида не добежала. «Туды три километра, а коров куда? Я к шарику побежала. Поднялися на бугор — и уже тама».
«Шарик» — это спускаемый аппарат. По сообщению ТАСС, первый космонавт мира приземлился «в заданном районе» в кабине корабля «Восток». На самом деле «заданный район» был в Казахстане, а опустился Гагарин на парашюте около деревни Смеловка Терновского (теперь Энгельсского) района Саратовской области. Спускаемый аппарат упал в паре километров от него. Теперь это место назвали Гагаринским полем, от Смеловки оно — километрах в четырех. Похоже, для деревни этот недолет — закономерность.
Смеловка всегда была словно на обочине большой жизни, крупные события доходили до нее отголосками. Боев в этих местах не было, но после войны не вернулась половина мужчин. Память о раскулачиваниях не сохранилась, но здесь осели депортированные поволжские немцы, возвращавшиеся из Казахстана. В конце 80-х все они эмигрировали в Германию.
Теперь в Смеловке, как говорят местные, 239 душ людей и 12 душ коров. Раньше было больше, но потом очень уж выросли цены на силос, и скотину держать перестали.
Вообще после приземления Гагарина в Смеловке случались одни неприятности. Сначала развалилась страна, потом колхоз, а потом вообще свиноферма. До 2005 года держалась, а потом стала окончательно нерентабельна. Свиней зарезали, людей уволили, а ферму растащили до фундамента, так что и следов теперь не найти. «Все до кирпичика вынесли, — говорит баба Лида, — будто и не было там ничего». В голосе, кажется, слышна гордость.
Дорога как предчувствие
Вообще празднование 50-летия космонавтики в Смеловке не удалось. На 40-летие, например, сделали капитальный ремонт дороги от Энгельса. На 45-летие — ремонт ямочным способом (это когда на очень плохую дорогу кладут много заплаток, и она становится не очень плохой). В этот раз снова ждали капитального, но не дождались ничего.
«А может, это просто губернатор Аяцков Гагарина любил», — стоя на пороге дома, размышляет «скотский врач» (ветеринар) Оля. Вот при нем дорогу и ремонтировали. Или бывший глава Энгельсского района Михаил Лысенко. Его, правда, уже не спросишь: в ноябре арестовали за бандитизм.
В Смеловке, конечно, надеялись, что на празднования приедет Медведев. Когда в прошлом сентябре он приехал в Саратов, в городе за одну ночь положили 80 километров асфальта, а на Энгельсский молокозавод завезли муляжи коров. Но Медведев не приехал, и даже Кобзон не добрался до Смеловки, выступив в честь Дня космонавтики в городском театре.
Мы с бабой Лидой сидим на лавочке перед ее домом. Из ворот выходит дочь, вслушивается в разговор:
— Да про него скоро забудут, про этого Гагарина. Приедут 12-го, венки положат — и уедут. Не нужно это администрации: что энгельсским, что саратовским. Разве что Москве.
— А людям?
— Да кому чё надо, хос-споди?!
У забора
Главное занятие смеловской молодежи, говорят старики, — подпирать забор. На деле подпирают все-таки вход в магазин, он в Смеловке один и закрывается в восемь. Больше мест развлечений нет. Был еще Дом досуга, но в последние годы там работал только детский кружок. Какой, я так и не выяснила, местные называют просто: кружок.
Школы в Смеловке нет, бани нет, милиции нет, церкви нет. Интернета нет, и, судя по реакции местных, интернета не надо.
Чем живут деревенские, я так до конца и не поняла. Четверо ездят на «Сигнал» (приборостроительный завод) в Энгельс, примерно столько же — на мясоперерабатывающий завод. Несколько уехали в Саратов, двое — даже в Москву. «Они там хорошо устроились, прилично, — говорит Раиса Алексеевна (бывшая девочка Рая), — в «Макдоналдсе» работают. Это вроде такой магазин».
Многие живут рыбой, деревня-то — практически на берегу. Правда, годовая лицензия на отлов стоит 25 тысяч. Можно и без лицензии — но кому нужна эта судимость? При мне к берегу причаливают рыбаки, достают больших серебристых рыбин. Рыбины волочатся по земле, подметают хвостами лужи.
Местные мужики очень загорелые, голубоглазые и золотозубые. В общем, красивые. Если долго стоять с мужиками, подпирая забор, тебе обязательно расскажут, «как у нас стерляди ловятся и икру ложками едим».
— Как-то невесело у вас тут, — аккуратно говорю я.
— Это просто все еще трезвые, — отмахиваются мужики.
К чести мужиков, надо сказать, что в Смеловке почти не пьют. Сильно пили, когда развалилась свиноферма. С тех пор те, кто пил, или зашились — «или уже того».
Спрашиваю, почему не ездят на заработки в город.
— Куда, на завод? За 7 тысяч? Да я столько на дорогу наездию. Да и далеко.
— А если что купить надо?
— Тогда в Энгельс. А чё, 20 км всего.
Диалектика расстояний не укладывается у меня в голове, и мужики искренне объясняют: «Просто для нас город — это другой мир».
Летом в Смеловке становится лучше, можно работать на корейцев.
— Они у вас фермеры, что ли? — спрашиваю бабу Нину.
— Да вроде как фелмеры.
— А откуда они здесь?
— Корейцы-то? Известно откуда. Из Узбекистана.
Больше всех надо
Когда в Узбекистане ввели обязательный узбекский язык, местные русские корейцы потянулись в Россию. Построили или выкупили дома, взяли в аренду окрестные земли, завели огороды. Теперь все овощеводство в округе держится только на них.
На работу корейцы нанимают местных, а летом привозят бомжей. Собирают по городу и вывозят в поле. Пару лет назад приезжали журналисты, написали: позор, все Гагаринское поле в каких-то землянках. Просто, рассказывает Оля, сразу за местом приземления корейские поля начинаются. Вот они и выкопали вокруг землянки для рабочих-бомжей.
К корейцам в деревне отношение двойственное. С одной стороны, они наши, русские земли арендуют и наши, русские люди там на них пашут. С другой стороны, платят корейцы целых 350 рублей в день, и другой такой работы нашим русским людям в окрестностях не найти.
Участок смеловских корейцев, Любы и Васи, видно сразу. У них самый ухоженный дом (первый сайдинг на деревне) и самые злые собаки. Люба говорит испуганно, осторожно жалуется, как сложно и невыгодно арендовать землю в России, как с каждым годом растут цены, как тяжело найти работящих крестьян. Семья Любы здесь с 2000-го. Восемь лет пахали, чтобы накопить на дом. Теперь вроде расслабились.
— Мы просто привыкли на земле жить, — говорит Люба. — Мы такие же, как все. Просто нам чуть-чуть больше надо.
Когда спрашиваешь наших русских людей, почему они сами не выращивают овощи, они охотно приводят расклады по стоимости полива, удобрений, техники… И уныло машут рукой.
Последний крестьянин
— А вот вы знаете, что Гагарин не первый в космос летал? — Миша, высокий худой мужик в свитере, трениках и галошах, стоит у ворот своего дома.
— Это ты, дядь Миш, щас тот случай расскажешь, когда НЛО видел? — радуется молодой рыжий Саша, сын Мишиного друга.
— Да не, то совсем другая история, — отмахивается Миша.
Миша единственный на всю Смеловку выращивает зерно. Работников не нанимает, пашет на своем тракторе один.
— Я ж люблю это, — говорит Миша.— Сеять, боронить. Для меня раньше сбор урожая — праздник был! А теперь я этого времени просто боюсь.
Как объясняет Миша, продать зерно практически невозможно. Рынок монополизирован, цены закупщиков ниже себестоимости. Еще пара лет — и последний крестьянин Смеловки с поля уйдет.
— Но Россия все равно стоит — и стоять будет, — твердо говорит Миша. — Потому что ее Бог любит. А с чего бы еще?
Мы с Сашей молчим. Чего тут скажешь? Больше действительно не с чего.
Гордеевы
Дом Гордеевых — на улице, крайней к Волге, почти на берегу. Ставни окошка уютно выкрашены зеленым, древняя черная изба покосилась, вросла в землю. Говорят, на ветру дом качается и поскрипывает, так что Наташа Гордеева боится, что «один раз заснем все — он на нас и еб…ся».
За новый дом Наташа воюет уже много лет. И еще за машину: Гордеевым как многодетным — а детей у них девять — положена «Газель». Недавно ходила аж к губернатору, но он Наташу на порог не пустил.
— Секретарша турнула. — Наташа сидит на лавке перед домом в леопардовой юбке, ватнике и шапке, надвинутой на глаза. — Ждите, говорят. Пишите письма. Мы ждем — а дети-то по одному отходят.
— Как это?!
— Да вырастают. Считай, пятеро уже отошли, дом им не положен. Только все равно же у нас на шее живут.
К лавке стайкой подлетают гордеевские дети. Галоши в грязи, из прорех в ватниках толчат клочья ваты, на веснушчатых лицах широченные улыбки потрясающей красоты.
— Какие они у вас веснушчатые! — восхищаюсь я.
— Конопатые они, — обижается Гордеева. — А ну п-шли!
Дети с хохотом разбегаются.
— Один в городе, один на пенсии — инвалид он у меня, два со мной живут, — считает детей Наташа. — Двое в интернате — им такая школа нужна… специальная. А один вообще ничего не делает, яйцами груши околачивает. Про тебя, бл…, говорю!
Слоняющийся вокруг усатый мужик ухмыляется, обнаруживая ту же обаятельную гордеевскую улыбку.
В доме начинают гоготать гуси, Наташа вскакивает, матерится:
— Этот гусак у меня — он вообще дурной. Двум гусыням его подкладывала — и ничего. Сверну ему шею, и весь разговор. Гусь — он как мужик. Если с самого начала тупорылый… — Наташа со злостью растирает окурок «Примы» задником галоши.
Вообще-то с мужиком, говорят соседи, Наташе повезло: работящий, заботливый, сам не пьет и ее закодировал. Спрашиваю про День космонавтики. Наташа говорит, что на Гагаринское поле не пойдет и детей не пустит.
— Там машины, люди, мало ли что. Да ну, пусть дома сидят. — Молчит. — Я тут по телевизору видела, как у женщины детей забирали. Соседи сказали, что пьющая или еще что… Так и увели в детский дом. А как их оттуда вытащить? Да никак.
Мне тоже становится страшно за конопатых гордеевских детей.
— А дети у вас в космонавтов играют? — невпопад спрашиваю я.
— У меня дети в лапту играют, — обижается Наталья. — Вот там, за холмиком, у реки.
За холмиком детей я не нахожу, зато обнаруживаю перевернутую машину, остов старого трактора, ржавый КамАЗ, телегу без кузова, забор без дома, глубокую лужу и двух поджарых пятнистых коров. Сразу за всем этим серебрится Волга, переливается под слабым солнцем тонкий подтаявший лед.
Митинг
Праздновать День космонавтики начали загодя. 6 апреля в Краеведческом музее Энгельса открылся конкурс детских рисунков «Поехали!!!!», а 7 апреля на Гагаринском поле начался митинг.
Сразу после приземления Гагарина на этом месте вкопали столбик с надписью: «Не трогать. 12.04.61. 10 ч. 55 м. Моск. врем.». Через год соорудили небольшой постамент, позже поставили стелу с ракетой и памятник, провели дорогу от трассы.
Стелу описать просто: точно такая же стоит на ВВЦ. А памятник странный. Гагарин на нем белый и, простите, голый. Точнее, до пояса он вроде бы в скафандре, а ниже пояса — в сапогах, надетых, как у всех смеловских, на босу ногу. Под мышкой у Гагарина — шлем, а рука поднята вверх, как у Ильича.
Накануне юбилея вокруг Гагаринского поля развернулась борьба. Его предложили признать объектом культурного наследия федерального значения, строили планы строительства мемориального комплекса «Дом Мира», конгресс-центра, гостиницы, парка аттракционов и других полезных вещей.
В результате ограничились еще одним мемориалом: с выгравированными лицами отцов космонавтики. Местные, правда, уверены, что мемориал долго не простоит: или городские обратно заберут, или кто-нибудь Черепанову сдаст. В смысле, в цветмет.
Открывали мемориал весело: на поле продавали пирожки, с трибуны Георгий Гречко сообщал, что нигде так хорошо не отмечают 12 апреля, как здесь, потому что «никого сюда не гонят, все сами приходят». Потом вышел болгарский космонавт Александр Александров, сказал, что «вы самые счастливые люди, что вы живете на этой земле».
Затем еще выступали разные люди и говорили о Гагарине Юрии Алексеевиче с грустью и уважительно, как о дорогом покойнике. А потом в овраге ниже холма начались автогонки, все пошли есть шашлыки, а я уехала в Узморье.
Космонавт номер два
В кабине («Востока») успел побывать механик местного колхоза. Он нам отрекомендовался и доложил, что во всем полностью разобрался и что впечатление от космической техники у него хорошее. Правда, тубу с пищей отдавал со слезами на глазах._ Из воспоминаний конструктора «Востока» Олега Ивановского_
Узморье — следующее за Смеловкой село, живут в нем больше полутора тысяч человек. Дороги здесь шире, лужи глубже, и фразу про «кому оно надо» слышишь реже.
В деревне есть школа, больница, клуб, библиотека, три магазина и кафе «Космос» (в прошлом — главный узморский вертеп). У въезда в деревню встречаю двух девочек. Смотрят с любопытством, здороваются. «С праздником!» — вдруг говорит одна.
Формально шарик Гагарина приземлился около Смеловки. «Но поля-то были узморские», — говорят здесь. Местным до сих пор обидно, что слава досталась не им.
Гагарину в Узморье никто не удивился: по радиорепродуктору торжественно объявили о приземлении первого космонавта где-то в этих краях. Первым до шарика на мотоцикле доехал заведующий колхозным гаражом Анатолий Мишанин, его в Узморье потом называли «космонавт № 2».
— Мишанин — фронтовик, не растерялся, — рассказывает бывший электрик Александр Сергеевич Куликов, прибежавший к шарику вторым. — Кабина была открыта, Толя залез внутрь, все обследовал — и давай нам тубы с пищей передавать.
Александр Сергеевич до сих пор помнит вкус космического хлеба: «Вроде жидкий, витаминизированный. Ничего, кушать можно».
Сам Александр Сергеевич в кабину лезть не стал: «Взорвется — и ни тебя, ни шарика». И друг его Александр Алексеевич Кушнаренко не полез. «А вдруг бы я что-то испортил? — говорит. — А это же для науки надо!»
К тому времени, как вокруг шарика поставили оцепление, с него уже подрезали надувную лодку, шерстяной костюм, рацию, стропы (на удочки), кусочки парашюта (на сувениры) и запас еды. Участковый несколько дней объезжал деревню, собирая части корабля по домам.
Бог из машины
Увы, посмотреть на первого космонавта в тот день почти никому из узморских не удалось: встретили его жившая у самого Гагаринского поля казачка Анна Тахтарова с внучкой и работавшие рядом трактористы.
Зато через четыре года Гагарин приехал на место приземления вновь. 6 января 1965 года он выступил в Доме культуры Узморья, был принят в почетные члены колхоза имени Тараса Шевченко и получил трудовую книжку № 805. Посмотреть на Гагарина съехались из всех деревень.
Сразу после выступления космонавта отвели к председателю колхоза Владимиру Тимофеевичу на обед. Как вспоминает баба Лида, все на стол поставили: и торт, и курицу, и мед.
— А он сказал: дайте мне картошку в мундире, селедки да охурцов соленых. Нет чтобы мяса какого… — удивляется баба Лида.
Конечно, такой прозой воспоминания о Гагарине в Узморье не исчерпываются. Потому что дальше события развивались по законам сказки. В конце выступления первый космонавт планеты спросил, нет ли у кого пожеланий. «Ну Кузьмич встает и говорит: «Машину хочу купить, хоть за деньги, хоть как». Тогда же их было не достать, — вспоминает баба Валя. — И Гагарин помог!»
«Волга» гагаринская жива до сих пор: ездит на ней сын Кузьмича.
«Дядя, купи раба»
Живут в Узморье примерно как в Смеловке: ездят в город на заработки, пашут на корейцев. Политикой в Смеловке особо не интересуются, а в Узморье — наоборот.
— Вы за какую партию? — спрашивает меня дядя Саша.
— Наверное, против всех.
— Против всех — это за Жириновского, — соглашается дядя Саша. — Тогда и я против всех.
— А за кого голосовать? Ну не за коммунистов же?! — говорит баба Валя. И все кивают: мол, не за коммунистов.
К «Единой России» в деревне относятся не очень: с одной стороны, на выборах в сельсовет единороссы обещали пустить маршрутку до города, но не пустили. С другой — при них немного повысили зарплаты и «врачи чуть-чуть поднялись с колен».
Пока говорили, по лужам, поднимая волны, проносится наглухо тонированная «девятка». По обе ее стороны развеваются российские флаги. «Районы! Кварталы! Жилые! Массивы!» — ревет из динамиков.
— Чё-то они рано начали День космонавтики отмечать, — удивляется дядя Саша.
Вечереет, на улицах пусто, избы красиво отражаются в лужах. На другом конце улицы появляется щуплый смуглый парень в надвинутой кепке, продвигается немного бочком.
— Вон, гляди, раб пошел, — зевает дядя Саша, все молча смотрят вслед.
Как и в Смеловке, сельское хозяйство в Узморье несколько лет держали корейцы. Но в последние годы сюда начали массово переезжать таджики и узбеки. Выкупили пустующие дома, перевезли семьи. Занялись сельским хозяйством, начали нанимать местных. Но потом поняли, что невыгодно, — и стали возить с родины рабов.
— Подходит ко мне как-то знакомый узбек, — рассказывает муж Марии Ивановны, — подводит другого: «Дядя, купи раба. 30 тысяч всего».
Рабы живут у узбеков в теплицах. Когда идешь улицей Ленина, на огородах между избами видны длинные кишки парников. Над кишками поднимаются трубы буржуек, из труб идет дым. Сквозь полупрозрачную пленку заметны силуэты людей, светится телевизор.
С узбеками-хозяевами узморские живут мирно. Здороваются, помогают, если что.
Только на танке
Темнеет, я спрашиваю у местных расписание автобусов в город. Не знает никто.
На трассе около Смеловки стою около получаса. Пусто, автобусов нет, и машины одна за другой проносятся мимо (как мне потом расскажут, боясь грабежей). Уже в полной темноте меня подбирает военная фура. В кабине пахнет соляркой, водитель помогает мне пристегнуть ремень и рассказывает, что развозил солдат на посты: к праздникам на Гагаринское поле везут военную технику. Хочу спросить про память о космонавте, но думаю: «Да кому оно надо?» — и молчу.
— А все-таки хорошо, что он сюда приземлился, — вдруг сам заговаривает солдат. — Хоть до Узморья асфальт положили. А то дальше — только на танке.
На противоположной стороне показывается колонна машин. Мы съезжаем на обочину и долго стоим, глядя, как вдоль мирных некошеных полей сплошной колонной пылят черные во тьме БТРы.
