Самый долгожданный фильм года! (варианты: десятилетия, эпохи) по самому культовому роману о 1990-х! (варианты: эзотерическому, галлюциногенному) самого загадочного современного писателя! (варианты: влиятельнейшего из интеллектуалов России, виртуального автора чумовых романов), возродившего на западе бренд русской философской мысли! Действительно киноверсия Generation П за годы своего создания раскалила даже низкотемпературное сознание нашего зрителя… и пелевинского фаната, и простого блогера, и седеющего представителя поколения «Wow!». Как никак, шесть лет ждали…
Примерно столько времени заняла работа над фильмом у режиссера Виктора Гинзбурга, в 15-летнем возрасте уехавшем в США. Закончившем в Нью-Йорке Школу визуальных искусств, кузницу независимых режиссеров.
Фильм преисполнен лихорадочным воздухом 90-х. Блошиные рынки в центре Москвы, «афганцы» с песнями Шевчука, обстрелянный Белый дом, кавказское «братство кольца», крышующее палаточников, Ельцин – танцующий, дирижирующий, падающий с трапа, Березовский с Радуевым играющие в монополию. Психический перитонит набирает обороты. Реальность еще только впихивалась в телевизор, не умещалась, рвалась ни пикселы. Нужны были толковые рекламные криейтеры, чтобы ее апгрейдить, распределить по брендам, быль сделать сказкой, «нагромождением несуществования». Чтобы смоделировать окончательно нашего Homo Zapiensа (Зеппинг переключения каналов). В общем, сплошной motion capture – Аватар отдыхает: грандиозное трехмерное надувательство, 3d - идеальный инструмент для воплощение мечты большевиков превращать того кто был ничем – во «всех», точнее в идеальное «сверх-я», созидаемое рекламой.
Это история вертикальной карьеры одаренного копирайтера Вавилена Татарского, восшествие на горнии вершины пиар-бизнеса. Прорвавшегося к тайнам моделирования действительности в телеящике: от всех политиков до самой политики, включая дефолт. Вавилен – быстро обучаемая система. Усваивает способ выживания - бескрайний цинизм (побрякивай Rolexом, до осторожно – позолту не сбей!). Талантливо внедряет шизоблоки заказчика в сознание зрителя, распространяя опыт коллективного небытия. Самоотверженно стремится к обладанию богиней Иштар, к золотому тельцу. Богу нашего времени. Начинает сам внедрять в массы одержимость духом телевидения.
Актерский ансамбль не ровный, но впечатляющий. (из-за того, что снималось больше, чем осталось на монтаже, некоторые из вип-персон, вроде Ренаты Литвиной возникают на экране мельком). Лучше других Михаил Ефремов в роли артистичного циничного кокаиниста Азадовского (первоначально на роль планировался Бондарчук, но он «соскочил» на «Необитаемый остров»). Отличный Олег Тактаров – его простой бандит Вовчик носится с воссозданием русской идеей: «чтобы б-ди заграничные не смотрели на нас свысока, чтобы такую духовность почувствовали… как в 1943 под Сталинградом», но с идеей Вовчик не успевает, его взрывают. Временами убедителен Владимир Епифанцев в роли Татарского. Хорош Шнур (ушедший в «грибную психоделику» Гиреев).
Виктор Гинзбург очевидно влюблен в роман. Он старательно ищет возможность найти визуальный эквивалент галлюциногенному пелевинскому слалому. Постмодернистский роман слишком монологичен, словесно утрамбован. Там где режиссер по-ученически следует за Гуру Пелевиным, закадрово вчитывается в авторский текст и его иллюстрирует – он проигрывает. Где отвязывается, прорежает психоделический частокол («Ты мухоморы водкой-то запей, немного отпустит!») – стопроцентные удачи фильма (отличны и сами рекламные ролики: пышные исторические массовки в духе «Банка «Империал» Бекмамбетова, суровые - в стиле «Брата2», элегические в духе американского ретро). Лучшая из находок додуманный персонаж Смирнов – чистое создание рекламного гения Вавилена – простой шоферюга, транслирующий «правду-матку» о пяти допущенных к джойстику, которые всеми нами управляют. Вот его-то Вавилен и сделает (с помощью джойстика) президентом России. Ваурериация сознания – в действии!
Спрашиваем режиссера фильма Виктора Гинзубрга о «рыночных песнях на вавилонском базаре».
- Более шести лет жизни ушло на фильм. Что в нем поменялось, что привнесло время?
- Основной стержень не менялся. Мы просто развили некоторые из тем, заложенные в романе.
- Вы имеете ввиду образ Смирнова? Совершенно новый поворот. В романе пиарщики интерпретируют действительность, цифруя реальных персонажей. Смирнов – уже творение рекламных демиургов. Пелевин принял эту идею?
- Тут важно, что не «их», не «копирайтеров», а именно главного героя. Это наш Вавилен создал Смирнова. Здесь главная причина, почему я досочинил эту дополнительную историю.
- Вам нужен был герой в развитии.
- Ну да, у Пелевина он созерцателен. Это перышко, летающее в разных потоках воздуха. Да сам он в принципе – невероятная случайность. Мистическая составляющая двигает его вперед. Для кинематографа это недостаточно. У нас на герое завязана все сюжетная линия. Мне нужно было показать, кем он стал. Как изменился.
- Да, он становится настоящим криейтером, создающим реальность.
- Тут окончательно происходит мефистофельский поворот. Но надо было как-то показать это на экране. В романе об этом можно рассуждать, это можно понять интеллектуально. А ты покажи, на что он способен.
- Видимо не всегда удавалось «показать», тогда вы обращались к закадровому тексту, который все объясняет неразумному зрителю…
- Закадровый текст исчезает после первой половины фильма. И возникает лишь в конце. Закадрового текста стало значительно меньше, чем изначально планировалось. Это еще одно из изменений, которые претерпел сценарий. В начале «пути» этот внутренний голос есть. Потом он исчезает. Это потеря Identity
- Самости.
- Есть такое слово? Надо же. Люди нас поймут?
- Еще как. Итак, сначала вы влюбились в текст. А потом на протяжении написания сценарии, на протяжении всех съемок с ним боролись, преодолевали его навязчивую вербальность, невероятную скетчевую плотность.
- Вы угадали. Была адская борьба. Особенно яростная на съемочной площадке. Поэтому такой трудный поиск актеров, такие конфликты с ними. Оказалось: сложно выучить текст. Трудно поверить, что можно произнести его… Погрузиться в него настолько, чтобы он стал твоим.
- Ну да, поэтому вы делали десятки дублей, по ходу съемок меняли актеров. А вот тема «человек человеку – Вау», то есть, кратко говоря, человек как произведение телевидения – для вас это российский феномен, или универсальная идея?
- Оригинальная мысль Пелевина абсолютно понятна всему миру. И тетушка на американской кухне – произведение ТВ. И человек, как набор wow-символов (машина, дом, одежда) – интернациональное явление.
- Когда фильм был бы более актуальным – сними вы его сразу, шесть лет назад, или сегодня?
- Мне кажется, сейчас произведение еще более созрело…
- Сама реальность сыграла в ящик (имею ввиду телевизионный) точно по сценарию Пелевина? Сегодня у нас все виртуальное: и выборы, и парламент, и партии, да и порой кажется, а Кремль – настоящий? А страна?
- Этим предвидением роман и интересен. Телевидение сегодня стало национальной идеей.
- Во всяком случае, удачно замещает мысли о ней.
- Но мысли о национальной идее присущи в основном России. Они не мучают больше никого нигде!
- У американцев вместо этого есть установки: «сделай себя сам», «каждый может стать миллионером или президентом!»
- В конституции США написано: «Каждый человек имеет право на счастье».
- У нас можно написать «Каждый человек имеет право на несчастье». Когда вы придумали своего Смирнова, сразу решили сделать его президентом России?
- Конечно.
- Своей решительностью, белесостью он слегка похож на Путина.
- При этом нет прямой аналогии. Мы старались уходить от публицистики в метафоричность. Как только привязываешься к конкретике, все становится плоской банальностью.
- Себя вы относите к поколению «П», тех самых бывших пионеров с праздника Нептуна, рассматривающих в морском горизонте заманчивый запад. Поколение пепси, выбравшее в качестве свободы «Колу»?
- С какой-то точки зрения, да. Потому что я был последним октябренком в моем классе. Был ужасным хулиганом в школе. Когда всех приняли в пионеры, весь класс надел роскошные красные галстуки, я единственный остался со значком. Так учителя меня наказали.
- А … Вот почему вы повесили пионерский значок в качестве лейбла на дорогой пиджак Татарскому. Мне кажется, если такое кино не делаешь от первого лица, оно обречено на провал.
- Наверное, вы правы. Конечно, я не делал кино «про поколение». Говоришь о том, что тебе самому близко. Как и путь криейтера.
- В Америке вы долго работали криейтером. Какую рекламу вы делали?
- Целую тучу. Меня из киноинститута дернули в рекламный бизнес. На протяжении многих лет снимали ролики той же «Кока-колы», карточек «Виза», джинсовых брендов, шампуней. Я не выбирал.
- Так это кино про вас?
- Конечно. К тебе подходят заказчики, заглядывают в глаз твоей камеры: «Здесь нам композиция не нравится. И актера поменяй» Так что диалог Татарского с его начальником Ханиным (Александр Гордон здесь строг и совершенно достоверен, будто пытает очередного режиссера на «Закрытом показе»), когда от него требуют «вложить душу в шампунь, который продвигаешь» - иначе он не понравится клиенту. Я сам через это прошел, и вложить душу в шампунь - задача не из простых.
- Получалось?
- А куда деваться? Зато сейчас отомстил по полной.
- Название которое вы хотите дать в зарубежном прокате «Поколение П….ц», это не шутка?
- Хочу ввести это слово в международный лексикон. Иначе сложно перевести «текст». Так же сложно перевести на русский «wow!» «П….ц» хотя и непереводимое слово, но должно быть смыслово обозначено. И дальше существовать уже само по себе.
- Если вы так настаиваете на этом решительном слове, это - диагноз?
- (смеется) Нет. Скорее неотъемлемая часть романа. Помните, «П….ц» - это спящий где-то в наших снегах Пес с пятью лапами. Не дай бог проснется». Пусть зритель домысливает – проснулся ли?
