СюжетыОбщество

Случай на станции Соколовка

Двоим братьям-узбекам грозит тюрьма за преступление, которого они не совершали. Это их сначала избили, а потом вдобавок обвинили в грабеже

Этот материал вышел в номере № 40 от 15 апреля 2011 года
Читать
Двоим братьям-узбекам грозит тюрьма за преступление, которого они не совершали. Это их сначала избили, а потом вдобавок обвинили в грабеже

— Разберемся, — сказал следователь. — У нас брака не бывает. Александр Солженицын. «Случай на станции Кочетовка»


Начиналось все с бытовой русской прозы: поздним сентябрьским вечером двое братьев узбеков пошли провожать приятеля белоруса на станцию Соколовская Щелковского района Московской области, и, если бы они успели на поезд, никакого случая бы и не было. Но на поезд они опоздали. Вслед за ними на платформу зашли несколько парней, судя по дальнейшим событиям, настоящие русские патриоты из тех, которыми в России, по-видимому, скоро велят по-настоящему гордиться, и стали узбеков обзывать всякими разными бабай-урюками, а белоруса стыдить за практически расовую измену, спросив, между делом, не сделал ли он уже часом себе обрезание.

Тут бы можно было и закончить, оформив это как стихотворение в прозе или этюд, но, поскольку в результате получилось скверного качества криминальное чтиво, то я сначала представлю действующих лиц: братья Юнусовы, Ибрагим и Рустам, уроженцы города Навои. Ибрагим много лет живет в России и имеет российское гражданство и семью, а Рустам приехал на заработки, оставив в Навои жену с двумя детьми. Изменника-белоруса зовут Павел Ястремский.

Узбеки эти были какие-то уж совсем из ряда вон выходящие, в детстве, видимо, начитавшиеся всяких вредных пионерских книжек про дружбу народов и про милиционера дядю Степу, вот и решили, дурни, поискать защиты в милиции, для чего подбежали к стоящему рядом железнодорожному пристанционному домику, в котором горел свет, стали стучать и звонить и просить вызвать милицию. Услышав про милицию, русские патриоты сначала вроде как раздосадовались, стали говорить, что всех этих черных давно надо на ремни порезать (это я не придумываю, это из показаний одного из двух ПОЛНОСТЬЮ НЕЗАИНТЕРЕСОВАННЫХ в деле свидетелей), потом сказали, что они сами милиция и щас кого надо они вызовут. Один из них, Валентин Рогожин, звонит в Службу спасения. И в записи разговора четко слышна его фраза: «мы поймали людей, которые грабят в электричках!» Там много чего еще слышно, но плохо, а в проведении фонетической экспертизы следователь зануде-адвокату отказала, потому что ей и так было с самого начала ясно, кто свой, а кто чужой.

Тут подъехала легковая машина, из нее вышел дяденька с усами, как потом выяснилось, папа главного патриота Максима Щербакова Сергей Львович Щербаков, братьев Юнусовых уже били к этому времени руками и ногами. Сергей Львович подошел к Рустаму и ударил его в лицо, кинув при этом странную фразу: «ведь ты у меня спер телефон вчера, все вы на одно лицо!» (Потом он, правда, скажет, что телефон сперли не вчера, а неделю назад, но какая разница, если все равно все на одно лицо.)

Из железнодорожного домика дверь открыть отказались, сославшись на инструкцию, но тоже позвонили в милицию с сообщением о драке. Про обитателей домика все забыли, и лишь много позже, во время следствия, выяснится, что один человек из домика, Алексей Аржаков, стоял под дверью и слушал все, что происходило на улице, а другой, Клавдия Петровна Герасимова, про Аржакова это подтвердила. Следствие пыталось слова Герасимовой забыть и переиначить, да подлый адвокат записал ее показания на мобильный телефон).

Приехала милиция со станции Загорянская. Белорус, который умудрился не попасться в руки патриотов (а может, все-таки, его патриоты простили на первый раз), вышел из кустов, и тут же на всех троих были надеты наручники. На патриотов почему-то наручники вообще надеты не были, и Щербаковы и Рогожин, по их утверждению, поехали в милицию на попутке. Получается, что милиция уже заранее четко знала, кто потерпевший, а кто станет обвиняемым. Оставалось придумать статейку позабористей, с дракой выходило как-то не очень, поскольку к приезду в милицию избиты и вываляны в грязи были узбеки. (Адвокат, зараза, потом настаивал на проведении экспертизы потерпевшим Щербаковым, но следователь бестрепетным росчерком пера отказала, и правильно сделала, а то бы еще выяснилось, не дай Бог, что Щербаковых никто не увечил).

Патриот Максим Щербаков написал заявление, что узбеки при помощи белоруса ограбили его и сперли мобильный телефон. И никто не задался вопросом, почему люди, сперевшие мобильник, сами бегут вызывать милицию – и так ясно, почему, хитрые они очень и коварные, азиаты эти. И все как-то ладно складывалось, чтобы еще одну черную нечисть посадить, (вернее, даже две), и преступление раскрыть, да уроды-узбеки, которые вдобавок , видимо, начитались сказок про стойких оловянных солдатиков, ни в чем сознаваться не стали, хотя в милиции, где патриоты с милиционерами здоровались за руку, как с добрыми знакомыми, у одного из них обыскали куртку, предварительно вынеся ее из кабинета, и нашли в ней, внеся обратно, украденный мобильный телефон патриота Щербакова-младшего.

Цена несознания была довольно высокой – сломанные ребра и нос, обвинение по статье грабеж, (потолок – семь лет, мера пресечения - СИЗО.) Милиционеры, правда, по-честному пытались у узбеков выяснить, нет ли у них богатых родственников, которые могли бы приехать в милицию и (вот какое бы слово тут поставить, думает автор, ведь совсем не надо иметь богатых родственников, если все по-честному.) Ну, а раз по-честному, то и я напишу как было: которые могли бы приехать в милицию и заплатить. У узбеков никого ТАКОГО не оказалось, а у белоруса оказалось, и книжек про несгибаемых пионеров-героев белорус читал меньше, он сдался, когда его бейсбольной битой поколотили по-хорошему (на память остался десятисантиметровый шрам), признался в соучастии в краже телефона, и его отпустили. Следуя этой логике, получается, что, если за тобой приехали КТО НАДО и НЕ СОВСЕМ С ПУСТЫМИ РУКАМИ и ты написал признательные показания (от которых правда, белорус потом откажется, но это все потом, потом), то и любого подозреваемого в убийстве могут выпустить под подписку о невыезде.

Ну тут я сделаю маленькое отступление в духе романа «Большие надежды» английского писателя Диккенса. Там, в этих туманных надеждах, все персонажи в конце концов оказываются друг с другом связанными, все сюжетные линии перекрещиваются, далекие люди оказываются близкими родственниками и череда необыкновенных совпадений проходит через весь классический роман. На самом деле в жизни так и бывает, просто не все это видят.

Так произошло и у Щербаковых. Потому что утром после внезапного ограбления Максима чудесным образом оказывается, что и Сергея Львовича Щербакова тоже ограбили. И что удивительно: те же самые люди и почти точно так же, как и Максима. Ограбили уже неделю назад, да просто Сергей Львович не хотел никуда обращаться. Такое совпадение, чтобы одни и те же грабители умудрились напасть на членов одной семьи при одних и тех же обстоятельствах, никакому классику литературы и присниться не могло, воображения бы не хватило! А у загорянских милиционеров хватило! Далеко литературе до правды жизни в Щелковском районе Московской области (это примерно километрах в пятидесяти от Кремля, если точно надо).

Не важно, что на момент этого второго ограбления у Ястремского окажется железное алиби – его нахождение дома подтвердили трое людей, не родственников. Не важно, что родственники Ибрагима и Рустама утверждают, что они все были дома, готовили еду к дню рождения Ибрагима, который был на следующий день, а жена Ибрагима, Оксана, даже принесла чеки из магазина, где они все это деньрожденное покупали. Веры никому из них нет. Зато полная и во всем вера отцу и сыну Щербаковым и их приятелю Рогожину.

Вообще-то, чтобы поверить Щербаковым, нужно жить в стране наоборот. Ну вот, допустим, сначала Сергей Львович говорит, что у него похитили телефон из внутреннего кармана, очень красиво живописав, как его повалили, и все какая-то сетка-рабица перечисляется, потом выясняется, что телефон висел на веревке, потом – что телефонов было два, и похитили как раз тот, который труднее достать.

  • А откуда у вас телефон? - спрашивает адвокат. – А купил в таком-то году в Билайне, и сим-карта на мое имя, - отвечает Сергей Львович. – А номер не помню. И родственники номер не помнят, потому что, как только телефон сперли, так они номер и удалили.

Адвокат предлагает обратиться в Билайн. И на следующем допросе Сергей Львович вспоминает, что телефон на самом деле он купил всего несколько дней назад, по случаю, на Ярославском вокзале у какого-то мужика, лицо которого он, конечно, ни в жисть не вспомнит, а номер был внутри записан на бумажке.

Вспоминая русского классика, хочется спросить: а был ли телефончик?

Вот еще пример:

Адвокат: Вы говорили, что в промежутках между ударами правую сторону куртки осматривал Ястремский, а левую Юнусов Ибрагим, а когда упали в кусты, к Вам подошел Юнусов и из кармана рубашки достал телефон и сказал, чтобы Вы лежали тихо, а сейчас вы говорите, что не видели, кто говорил лежать тихо и кто взял телефон.

Щербаков: Я не видел, кто у меня забирал телефон и не знаю, почему тогда так сказал (т.3 л.д.67).

Адв.: ранее вы указывали, что вам скрутили руки и одни человек азиатской внешности похитил телефон, никто ударов вам не наносил, а сейчас вы говорите, что телефон у вас похитили после нанесения двух ударов, каким показаниям верить?

Ответ: верить обоим показаниям.

Сергей Львович может по праву гордится своим сыном: патриот Максим Щербаков тоже умеет мастерски брехать. Они даже делают это дуэтом:

Оба на допросах и в показаниях говорят, что бедняга Максим опоздал на электричку, позвонил папе с неукраденного еще телефона, и папа сказал, что придет на станцию его встретить, чтобы мальчику (рост около 185 и вес под сто кило) не досталось от черных. Больше никто никому не звонил. Это подтверждает и биллинг звонков. Но он подтверждает и другое: время звонка. Максим звонит отцу через 15 минут после отхода электрички, на которую он якобы опоздал и через 8 минут после звонка приятеля Рогожина в службу спасения! Получается, что он звонит уже после того, как украден телефон (если телефон украден). И вот звонит он и тихо папе говорит: приходи, папа-лапочка, встретить меня, а про то, что телефон украли, ничего не говорит, чтобы папочку не нервировать. Биллинг покажет и еще одну удивительную вещь: в то время, когда телефон находился у милиционеров для совершения следственных действий, Максим звонил с него, хотя, как он сам утверждает, Ибрагим, украв телефон, выбросил из него сим-карту, и зоркий Щербаков-младший нашел ее в кустах лишь на следующий день днем.

Читатель! Есть у тебя вопросы?

Вопросы, я говорю, есть?

Мне кажется, после всего этого следователь должен встать и сказать что-то вроде «Ай эм сорри», извиниться перед Ибрагимом и Рустамом Юнусовыми и выйти, плотно прикрыв за собой дверь. Но это мне так кажется. А следователю Ивашечкиной кажется совсем по-другому. Она не встает и не выходит. Она рулит дальше и круче.

Адвокат просит назначить дактилоскопическую экспертизу телефона Максима Щербакова. Получает отказ. Вот его мотивировочная часть:

«Ходатайство удовлетворению не подлежит, поскольку первоначально данный телефон изымался сотрудником милиции. На поверхности телефона, с учетом того, что данный телефон находился в кармане Юнусова, с учетом поверхности телефона следовые отпечатки были уничтожены, в дальнейшем осматиривался с участием потерпевшего, который непосредственно трогал данный телефон руками и там, кроме потерпевшего других отпечатков быть не могло.» (орфография и стиль подлинника)

Эге-гей, русская литература, жива ты еще? Это уже был диктант для третьего класса средней школы, написанный на двойку не кем-нибудь, а старшим следователем, старшим лейтенантом юстиции Ивашечкиной.

Из протокола допроса Павла Ястремского: «Один из парней сказал мне, зачем я хожу с черными. Я сказал, что они не черно..пые, и с черно..пыми я не хожу». (В милиции кто-то из сотрудников тоже сказал ему укоризненно, што ты, паря, с черными связался. Рашид Гумарович, Вы специально фашистов на работу нанимаете или они сами приходят?)

Вот это самое слово, которое я написала с отточиями, следователь пишет открыто, полностью, для нее, видимо, и окраса-то в нем никакого нет, бытовое такое, нормальное слово из каждодневного обихода. Увы, как и для многих, читающих сейчас эту статью.

Потом следователь припрется в 7.50 утра домой (домой!) к очень неудобному свидетелю (интересно, это только в Щелково следователи приходят на дом к свидетелям или везде в стране такая юридическая практика?) Алексею Аржакову и скажет ему:

  • Ты кого защищаешь? Не тех ты защищаешь, кого надо. Они тя обуют. (это в моей стране теперь так дипломированные юристы разговаривают).

Аржаков, как я уже сказала, во время склоки и последующей драки находился внутри железнодорожного домика, к которому в надежде на милицию побежал Ибрагим. Открыть дверь Алексей не имел права, запрещала инструкция, а вот стоять около нее и слушать инструкция не запрещала. И он, никого не видя, очень хорошо слышал и про понаехали, и про черных, от которых житья нет, и про бабаев, и про то, чтобы убирались, суки и падлы, к себе восвояси – в общем, весь дежурный хамский ксенофобский набор и стоящий надо всем этим густой русский мат. Он только про телефон не слышал, потому что не было никакого телефона.

Я разговаривала с Аржаковым несколько дней назад (скажу сразу, дело в полном объеме передал мне один из адвокатов, и сделал это абсолютно законно, поскольку советник юстиции Ивашечкина забыла взять подписку о неразглашении).

  • Леша, - говорю я, – их же судят за украденный мобильник.
  • Чего? – недоумевает он. – Да там про телефон никто и слова никому не говорил…

На прощанье простой сцепщик вагонов Алексей Аржаков говорит мне так:

  • Если есть у тебя силы, должен до конца стоять за того, кто слабже.

Это дословно.

Понятно, из какого он теста?

А Ивашечкина, сразу не разобравшись, предложила Аржакову дать показания прямо дома (такая, видимо, новая услуга есть в Щелковском УВД – не ты приходишь по повестке, а к тебе). Аржаков отказывается говорить без адвоката, и тогда Ивашечкина вызывает ППС. И в квартиру, где живут четверо маленьких детей, приходят дяди с автоматами и уводят папу на глазах у детей. Говорить с адвокатом по телефону Ивашечкина отказывается наотрез. Аржакова доставляют в УВД, и там Ивашечкина, наконец-то поняв, что не будет он беседовать с ней наедине, всего-навсего… вручает свидетелю повестку и отпускает. Сразу оговорюсь, что никакой повестки ДО ЭТОГО Аржакову не высылали.

(Рашид Гумарович, это теперь так будет по всей стране? Поясните, пожалуйста, просто чтобы знать и быть готовым, на всякий случай.)

Вот так появилась новая «царица доказательств» - ходящая по домам Елена Александровна Ивашечкина. Как-то это смахивает на запугивание свидетелей, не правда ли? Небрежение, я бы даже сказала, презрение, с которым она ведет следствие, отвратительны. Это плевок в лицо не только двум несчастным узбекам, это хамская оплеуха обществу, поскольку Ивашечкина уверена, что общество все стерпит, суд все проглотит, главное – сделать видимость огромной тщательно проделанной работы по повышению раскрываемости преступлений, и вся ее деятельность именно на это и направлена. Ну просто чистой воды очковтирательство, а не поиск истины. Отсюда, допустим, и берутся в деле пространные (по 12 страниц каждое) заключения некоего Романова о стоимости щербаковских телефонов. Неважно, что этого деятеля Ивашечкина привлекает как специалиста (а не эксперта), потом допрашивает как свидетеля (у нее свидетели допрашивают других свидетелей, и это считается в порядке вещей), а потом свидетель Романов дает заключение на уровне эксперта. Неважно, что не проводится никакой сравнительной оценки мобильников, неважно, что один из телефонов неожиданно превращается в золотое кольцо (так!), а вообще-то фирма Романова занимается оценкой недвижимости. Зато – двадцать четыре страницы!

Что это все, как не забитая корявым словоблудием пародия на важную деятельность, и, соответственно, на объективное расследование?

При этом только через год расследования Ивашечкина направила материалы по избиению Юнусовых сотрудниками милиции в следственный комитет. И правильно – а кто такие, собственно говоря, эти Юнусовы, чтобы вообще о них печься? Люди, говорите? Справедливость, говорите? Ну так это все в школе, на уроках литературы, а у Ивашечкиной – жизнь. И в жизни этому всему места нет.

Нет этому места и в житейских и профессиональных воззрениях прокурора Алексея Геннадьевича Маркина. Все многочисленные нестыковки, склеротические явления, до бесконечности одолевавшие патриотов Щербаковых во время следствия, и прочее, вообще-то по-русски называемое враньем, отлично укладываются в маркинскую широкую палитру мира. Он виртуозно называет их «незначительными расхождениями», на которые если кто-то и обращает внимание, так только люди с заниженным горизонтом и без полета типа адвокатов обвиняемых. Тонкий стилист Маркин, исполняя поппури на темы свидетельских показаний и очных ставок, умудряется во время прений в суде не сослаться ни на один лист дела! А образцом изящной словесности может служить его фраза »Имеет место некоторая нестабильность в показаниях потерпевших, но эта нестабильность оправданна, поскольку преступление в отношении них совершено впервые».

Эй, русская литература, ты еще трепыхаешься?

Ну, чтобы добить тебя окончательно, приведу уже безо всяких комментариев несколько фраз из показаний Юнусовых и сотрудников Загорянской милиции:

  • Я попросил что-нибудь вытереть кровь, на что Валера (сотрудник) мне ответил, что на мне и так все заживет как на собаке, что мне медицинская помощь не нужна, и так обойдусь.
  • Я к нему физическое насилие не применял, так как он уже и так был избит, – сотрудник милиции.
  • Он проходил мимо и смеялся, что «ребрышки мне поломал».
  • Меня пристегнули наручниками к столу около дежурного. Потом парни, которые нас избивали, (Щербаков и Рогожин) зашли в отдел. Один начал меня бить, я одной рукой прикрывал голову, а вторая была пристегнута… Потом пришел сотрудник милиции и начал бить меня битой по левой стороне. У меня зазвонил телефон, я хотел ответить, но парень с битой выхватил его у меня и начал бить телефон об мою голову. Потом опять стал бить битой куда попадал. Он еще кричал, что мы, падлы, все равно сядем…
  • Я не перестал бояться сотрудников милиции, я же не знаю, что они могут сделать.

    С полуночи до шести утра, когда их наконец-то повезли к врачу, избитые братья Юнусовы отважно сражались с милицией, не давая признательных показаний. Мимо них ходили – и их допрашивали – оперуполномоченные, конвоиры, участковые, майоры, сержанты, лейтенанты и лица в гражданской одежде, в общем всякие мужчины, защитники Родины и прочее. И ни один из этих людей (людей?) не кинул Юнусовым даже грязной тряпки, чтобы хоть кровь утереть…

Милость к падшим говорите?

Где ты, изнасилованная русская литература? Молчишь? С ума сошла от стыда? Или еще трепыхаешься и шепчешь из последних сил, что чего-то не хватает?

Я согласна. Не хватает Оды и Осанны милиции. Их исполнит судья Бибикова в среду 20 апреля. Название Оды есть: Обвинительный Приговор или requiem по правосудию. Прокурор попросил семь лет, по высшему пределу.

P.S. _Дело о краже двух мобильных телефонов тянется уже два года и семь месяцев. _

P.P.S. Я с удовольствием называю имена адвокатов, все эти годы защищавших Юнусовых, а, значит, и русскую литературу и Россию: Игорь и Олеся Путиловы, Арнольд Кирищян, Надежда и Юрий Ушаковы. Помогали им в этом «Гражданское Содействие» и несколько граждан России, пожелавших остаться неизвестными.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow