Здравствуй, Алексей!

Сколько же это мы с тобой не виделись? С 16 сентября 2003 года, выходит — семь с половиной лет. Ты знаешь, интересно, что хотя и провели-то мы вместе всего три месяца, но запомнились они надолго. Не отошло в сумрак и пыль памяти! Удивительного в этом нет ничего — подобные вещи могут удивлять тех, кто не проводил годы ЗА запертыми дверями. В «зазаборье»-то люди узнают друг друга быстрее и как-то глубже, что ли, — непрерывное пребывание в одной малюсенькой камере здорово этому способствует. Но в нашем знакомстве, в том, что я и сейчас так хорошо помню тебя, было еще одно: ты был ИНТЕРЕСЕН. Даже в тюремных камерах «Лефортова» люди встречаются разные, разного масштаба, вот и впечатление от них тоже разное — это, помнишь, как у Асадова:

А счастье, по-моему, простоБывает разного роста:От кочки и до Казбека,В зависимости от человека!

Я, конечно, говорю не о счастье, какое уж тут счастье — в камере познакомиться! — но общая идея где-то верна: ты — был БОЛЬШОГО роста. Потому, наверное, и запомнился так крепко. (И еще крепкий и надежный, как кремень!)

А ведь ОНИ тебя тогда здорово БОЯЛИСЬ! Помнишь, когда нас всех троих выводили из камеры — на прогулку ли, в баню ли, — на тебя перед выходом из камеры надевали ДВЕ ПАРЫ наручников? И только по «прибытии на место», во дворике или уже в тесной каморке банной раздевалки, снимали. Занятно это вспоминать!.. Потому что занятно вновь понимать, до чего эти люди решительно ничего о тебе не понимали! Нет, конечно, подготовка и опыт — это все при тебе, но чтобы вот ДО ТАКОЙ СТЕПЕНИ не понимать твоего существа, вообще твоей рациональности — это потрясало тогда и еще больше потрясает теперь, на расстоянии от тех событий.Только представить себе, как Алексей Пичугин на ковровых дорожках коридоров «Лефортова» начинает вдруг применять свои опыт и подготовку, — и смех разбирает быстрее, чем после хорошего анекдота. А они — НИЧЕГО не понимали.

Причем, что характерно, не понимали как раз не те, что были РЯДОМ с нами и водили тебя в двух парах наручников. Им-то как раз ВСЕ было очевидно. Не понимали кажущиеся себе серьезными дядьки из высоких кабинетов, никогда тебя толком не видавшие. Интересно, а у караулящих тебя сейчас фсиновцев мозги — реалистичнее устроены? Способность видеть и понимать людей — получше развита? На своем собственном одиннадцатилетнем опыте я думаю, что — да. Тебя достаточно видеть, говорить с тобой хоть не подолгу, но сравнительно регулярно — и очень многое становится на свои места. Становится отчетливо понятно, ПОЧЕМУ тебя так защищают и поддерживают люди — против державной лжи тех, кто сами себе придумали игру и ее правила — и на каком-то этапе искренне убедили себя в том, что выдуманная игра — это и есть Самая Настоящая Правда. А теперь изо всех сил пытаются убедить в этом же и других, потому что все-таки понимают же, что врали… И врут… Но не могут уже перестать врать — ведь больше всего на свете боятся, что если признают свои ошибки, это-де уронит их авторитет. (Эх, в тюрьме люди не сидели, не знают, что признание своих ошибок как раз ПОДНИМАЕТ в глазах других, ибо служит признаком СИЛЫ! А эти — слабы, и как все слабые, тужатся казаться большими и сильными, и чтобы все боялись. Не понимая, КАК это выглядит.) Ну да ладно, и бог с ними!

Удивило немного совпадение: я точно так же, как ты теперь, после того как добрался до второго из четырех своих лагерей, с головой погрузился в историю Великой Отечественной! Великой Отечественной и Второй мировой в целом — но серьезным увлечением моим, как и у тебя, стала история этого отрезка нашей истории. Почему бы это, почему такое совпадение, вот бы понять! В удмуртском лагере, потом в архангельской колонии я видел одно и то же: люди тянутся к истории страны, причем обычно к двум ее периодам — княжескому, раннему, и вот к Великой Отечественной. Интересно, почему?

Честно говоря, хотел бы хоть отчасти помочь тебе в этом увлечении — и если бы ты как-нибудь дал мне знать, ЧТО интересно тебе, я мог бы пытаться время от времени подбирать какие-то встречающиеся материалы. Так что будет время и желание — дай знать, быть может, чем-то и отсюда сумею тебе помочь.

Потому что, если честно, очень хочется. Помочь, поддержать. Я-то пускай не в таких условиях, но тоже «там» был, и довольно долго — мне не нужно объяснять, я знаю. И просто потому, что «зазаборье» — не то место, где нужно быть людям, я ХОЧУ помочь и поддержать.

И еще потому, что очень хорошо помню, как мы распрощались тогда, 16 сентября 2003 года, в шестиместном лефортовском «домике» № 22—23. Как, несмотря на все ухищрения нашего с тобой соседа по камере, ты на прощание широко и добро улыбнулся. Протянул руку и улыбнулся. Вот для того, чтобы хотя бы немного почаще ты и сегодня улыбался. Потому что в тюрьме, по себе знаю, люди забывают, что такое слезы и улыбки.

Всего тебе хорошего, Алексей! И верь, знай, пожалуйста, все БУДЕТ хорошо. Рано или поздно, так или иначе. Но обязательно — БУДЕТ!

Игорь Сутягин Лондон