Продолжаем публикацию совместного с Европейским университетом в Санкт-Петербурге сериала об истории и практике «общего дела». Предыдущие тексты — в «Новой газете» от 21 марта, 4 и 18 апреля, 3 мая.
Истоки чувства гражданской солидарности в той мере, в какой оно присуще современному западному человеку, — в философской, общественно-политической и моральной культуре европейского Просвещения. Оттуда же ведут свое происхождение идея правового государства, цель которого — «общее благо», предполагающее благо каждого, идея и первые технологии контроля над государственной властью со стороны общественного мнения, навыки самоорганизации и коллективного действия граждан. Все то, что в совокупности позволяет современным западным обществам бороться с социальной несправедливостью, коррупцией, попытками отдельных социальных групп использовать государство в своих узких интересах.
У российской гражданской культуры тоже была своя эпоха Просвещения, но ее влияние на современную общественно-политическую жизнь оказалось не столь заметным. Сегодня и российская государственная идеология, и общественное чувство российского обывателя определяются скорее мировоззрением Realpolitik, принципом «права сильного». Средний российский обыватель привык жить с чувством экзистенциальной обиды на неизбежную социальную несправедливость и на равнодушную, коррумпированную, озабоченную только своими эгоистическими интересами власть. В то же время, принимая такой порядок вещей как своего рода закон природы, он не верит, что в этом порядке что-то может быть изменено, и не готов к повседневной гражданской активности. Итогом становится общественная пассивность людей в сочетании с социальным цинизмом, почти повсеместно вытеснившая активные формы гражданского самосознания и гражданского действия.
Однако в российской традиции были и есть историко-культурные возможности для формирования иного общественного выбора и иного типа «гражданского субъекта».
Хронологически российское Просвещение приходится на последнюю треть XVIII — первую треть XIX века (в николаевскую эпоху процесс его развития был искусственно прерван средствами государственного насилия). Подспудно оно все еще присутствует в современном российском общественном сознании вместе с пушкинским золотым веком русской культуры и способно дать начало новым формам гражданского самосознания, гражданской самоорганизации и гражданской солидарности.
В России этой эпохи активно идут социальные процессы, схожие с теми, что несколькими десятилетиями ранее шли во Франции и в других странах Европы. Возникают элементы эмансипирующейся от государства публичной сферы, и начинает складываться новый социокультурный слой — «образованная публика». А вместе с ней и новая общественно-политическая сила — «общественное мнение» (public opinion, opinion publique — в европейских языках, в отличие от русского, в выражениях «публичная сфера», «публичная политика», «общественное мнение» используются прилагательные с одним и тем же корнем public, отсылающим к идее Публики как особого слоя мыслящих людей). В этот же период в русской культуре рождается фигура «публичного интеллектуала», осознающего себя лидером «общественного мнения».
Стиль мысли этого зарождающегося в екатерининскую эпоху нового социокультурного слоя — образованной публики, существенно отличается от стиля мысли более поздней «общественности», складывающегося вокруг проблематики либеральных реформ эпохи Александра II и сегодня продолжающего влиять на стиль мышления российской интеллигенции и на ее отношение к власти и государству.
Для языка российского Просвещения характерна почти полная синонимия терминов «общество» и «гражданское общество». Это связано с тем, что российская образованная публика в эту эпоху мыслит «общество» на основе концепции общественного договора и естественного права, а также в перспективе европейской традиции классического республиканизма — с акцентом на ценности «общего блага» и необходимости солидарности всех граждан в рамках «общества». Понятие «общества» («гражданского общества») противопоставляется здесь не «государству» и не «народу», а тому, что в традиции общественного договора называют естественным, или природным, состоянием людей (состоянием дикости). Государство же понимается как инструмент (само)управления общества(вом) на основе принципа общего блага («Великая махина, коея цель есть блаженство граждан», — пишет Радищев).
Способствовать созданию государства, которое было бы «машиной», работающей на общее благо, и инструментом самоуправления составленного гражданами политического тела, — эту общую задачу ставили перед собой и пытались решать очень разные публичные интеллектуалы и реформаторы той эпохи. И высокопоставленный чиновник-правовед Радищев, в юности отправленный Екатериной в Лейпциг для обучения праву и моральной философии, а через 20 лет — в ссылку в Илимский острог, чтобы по возвращении, уже при Александре, принять участие в подготовке реформы законодательства в качестве члена Комиссии для составления законов; и классический республиканец, философ, писатель и государственный сановник М.Н. Муравьев, наставник будущего императора Александра I и отец будущих декабристов, попечитель Московского университета и один из главных реформаторов российского образования «дней Александровых прекрасного начала»; и придворный историограф Карамзин, популярнейший писатель и реформатор русского литературного языка, монархист-консерватор и «республиканец в душе», активный противник реформ Сперанского.
История России последних двух веков сложилась таким образом, что задача создания такой «машины» до сих пор стоит на повестке дня.
