Колхоз «Сознательный» считается одним из лучших хозяйств Тверской области. Начиная с 2007 года колхозники пишут письма во все концы нашего государства: от президента до губернатора области — дело не только в том, что шла беспрецедентная скупка земель, но оформление и выделение земель в натуре происходило в обход ФЗ «Об обороте земель сельхозназначения». Ни один пайщик не был допущен ни на одно собрание, где решался вопрос о колхозных землях.
В 2008 году комиссия Госдумы изучила на месте ситуацию и приняла решение о незаконности всех операций с землей в «Сознательном». Никто до сих пор в колхозе не знает ни собственника, ни того, какие колхозные земли отошли в его собственность.
Наконец, в 2011 году «сознательные» узнали, что лучшие земли (84 га) отчуждены от колхоза и приобрели статус земель поселения. Впервые за всю историю «Сознательного» перед колхозниками встал вопрос: выходить в поле или нет.
Я должна была бы написать статью о «Сознательном», но вместо статьи я пишу Вам служебную записку. Дело в том, что я решительно не вижу ни какого смысла в дальнейших писаниях. «Все необратимо»», — сказал мой любимый философ. И к чему точить перья? Все идет по логике мошенников и коррупционеров, а мне все эти действия представят как решения судов. Праведных!
Если все по порядку. 24 апреля, в пасхальный день, я отправилась на тушинскую автостанцию. Хожу туда, как на работу. Знаю всех. Все так же над площадью зазывно звенит голос Александры: «Сам-са, беля-ши, кофе, сам-са». Саша стоит за самодельным прилавком, но у нее нет стула. «Не положено», — говорит она. Ее рабочий день 14 часов. Ей не приходит в голову жаловаться, потому что она знает, чем заканчивается жалоба.
— Саша, — говорю я, — как вы загорели…
— Это не загар. Это отмороженные щеки. Зимой я ведь так же открыта всем ветрам, как и летом.
Я вспомнила Варлама Шаламова. Он описывал эти коричневые щеки на Колыме.
До автобуса еще два часа. И я знаю, куда мне можно сходить. Иду в столовку. Обычную советскую столовую, скрытую от глаз людских. Основные посетители — менты и работники пригородного сообщения. Женщины-таджички всех поздравляют с праздником. Не сразу понимаю, с каким. Оказывается, с Пасхой.
Через пять часов я буду в «Сознательном». Здесь уже решен вопрос о выходе в поле.
Утро 25 апреля… Еще не пробило семь утра, а колхоз гудит. То и дело выбегают с нарядом люди, озабоченные только одним: посеять! Успеть отсеяться!
— Вера, позабавляй нашу гостью, — кричит председательша. Вера совсем молодая. Только кончила сельхозтехникум, зоотехник.
— А что это вы тут делаете? — спрашиваю я.
— Да мало че придется сделать… Ну, ты, Николай, скажи, когда молоковоз будет готов? Ах, не готов?!. Ну, сами и возить будете на горбушке своей… Коровы-то прибавили в молоке.
— А че с утра на меня орать, — отбивается Николай. — Я вам что? Танцы танцую? Навоз я вожу. Чуть что, все у вас: «Николай, Николай…».
— Ребята, где Колышкин, язви его возьми! Куда он делся…
— Да в поле он…
— А кто рюмки отобьет?
Рюмками здесь называют тяжеленные емкости, похожие на рюмку. В них находятся удобрения.
— А Данилов у нас где? Неужели спит.
— Ага! Спит! Попридержался, видать…
— Чего не хватает вам? — спрашиваю у Веры.
— Зла не хватает, — говорит она и смеется.
В 7.00 приходит Захар Сухачев. Молодой красивый парень. Когда я встретилась с ним в его доме месяц назад, он был молчалив. Только женился. Дел полно, а тут колхоз летит под откос. На все мои вопросы он отвечал абсолютным молчанием. И вот сегодня, сейчас передо мной был совсем другой человек. Колхозники сказали правду: «Выход в поле, как выход в новую жизнь». Он подошел к трактору-страшилищу.
— Да он на полгода меня старше, — сказал Захар. — Я родился в 87-м, вот и считайте, сколько ему лет.
Он завел свою бандуру и отправился на то самое поле, которое отчуждено губернатором Зелениным. На этом поле выращивали овес, клевер, знаменитое тритикале — гибрид пшеницы и ржи.
А следом на тракторе «Беларусь» выехали мы с Сергеем Даниловым. Я ведь в свое время училась на тракториста. У меня был трактор ДТ-54. Пахать мне не удалось, но я знаю, что такое — вспахать поле.
Утро второго дня Пасхи было тихим. И правда — благодать сошла на землю.
Мы подцепили «Беларусью» французский плуг стоимостью 15 тысяч евро. Пашет ровно. И вправо, и влево. Когда привезли «французов» в колхоз, мужики, кто постарше, сказали, что точно такой плуг в 60-х годах выпускал Алтайский тракторный. И где он сейчас, этот завод?
Нас обогнала на машине Надежда Лутенко, председатель колхоза. Быстро подожгла солому. Жнивье запалилось. Мы ехали с Сергеем на дивное поле, которое уже колхозу не принадлежит. Он не торопился пахать на этот раз. Может, предчувствовал, что прощается с полем. Мы сошли с трактора. Сергей понял, что земля дышит так, будто подает сигнал: готова к вспашке. Он то и дело смотрел на небо, которое было как никогда ясным-преясным.
— Ты хочешь увидеть Бога? — спросила я Сергея.
— Да нет, я смотрю, нет ли вертолета. Именно в 2007-м вертолеты кружили над нашими полями, а потом началась скупка земель.
Сергей рассказал, как одна чиновница уговаривала «сознательных» покончить с севом и заняться агротуризмом: «Вот приедут к вам пятнадцать олигархов, а вы к ним — с горшочками с едой». Чиновницу подняли на смех.
Сергей никак не мог понять, почему он должен пойти к олигархам в обслугу. Но больше всего его волновала судьба самого поля.
— Здесь же такой урожай, что одна радость убирать.
И вот здесь, на открытом поле, уже отчужденном властью, Сергей заговорил о жизни и смерти, достоинстве и труде.
Он вспомнил приход областного начальства во главе с замгубернатора Жуковым. Все они всполошились после того, как «сознательные» вышли на обочину трассы. Пятый год они пишут письма всем, начиная с президента, и — тишина.
А тут — взяли да вышли. Их было сто человек. Сто людей труда. Они не такие дураки, чтобы трассу перекрывать. Они стояли на обочине. И в то же мгновение — прокуратура, менты и прочая челядь. До глубокой ночи они шастали по домам. Составляли протоколы. Ищут руководителя, организатора пикета. Скоро, видимо, суд начнется.
А что же делает глава поселения в эти дни? На входе в ее служебные апартаменты висит записка: «Не ищите. Уехала в Турцию».
У Сергея Данилова хотели обыск сделать. Жена не позволила, а мать Сергея, бывшая телятница, гнала ментов так, что пятки сверкали.
Кто-то из нашей власти, не то президент, не то премьер, совсем недавно тужили — не видно человека труда. Вот и посмотрите, что вы делаете с человеком труда. Если завтра «сознательные» начнут пьянствовать, воровать, бить друг друга — власть успокоится, а трудящийся и независимый от власти человек — поперек горла.
— Я счастливый человек, — сказал Сергей, — потому что свободный. Вижу, как несвободны люди власти. У них и суждения своего нет. Зажатые какие-то. А у меня работа…
Он еще раз оглядел поле и понял: работы может не быть.
Сергей сказал, что не понимает, что происходит в России. Неужели никому не нужен хлеб? С нами идет война. Непонятно, почему они ее официально не объявят.
Я вспомнила алтайскую деревню Пустынь. Там убирали столбы радийные. Баба Зина всплеснула руками:
— Как они без радио войну-то объявят?
— Кому войну? — спросила я.
— Да хоть немцу, хоть своему народу.
Вот со своим народом, лучшей его частью, они и воюют.
…С омским фермером Петром Шумаковым мы месяцами бродили по коридорам Госдумы. Сидим, бывало, около приемной, а мимо нас клерки с бумагами: отличная стрижка, дорогой парфюм, ладный костюмчик. Петр Федорович каждый раз с тоской констатировал: «Этот пахать и сеять не будет», «и этот тоже». Их так мало осталось, которые хотят и могут пахать и сеять. Какой же смысл имеет борьба с ними?
Мои «сознательные» настроены решительно, но, думаю, и их согнут в бараний рог.
Кажется, Мераб Мамардашвили сформулировал один из парадоксов отношения народа и власти. Суть его в следующем: если люди никогда не жили в правовом государстве, откуда у них требования к власти? Где их источник? Оказывается, идея (или представления) об общественном договоре генетически запрограммирована в человеке. Человеке социальном.
Отсюда — естественное происхождение гнева, когда тебе не дают сеять. Естественное право отстоять договор.
Знаете, что сказал Сергей, когда мы расставались?
— Может, отцепить плуг? Пригнать бульдозеры и к чертовой матери порешить все это поле…
И так думает не он один.
Замгубернатора Жуков, пытавшийся разрулить ситуацию, сказал, что он встречался с собственником этих земель. И собственник не будет трогать крестьян до решения суда. Кто этот собственник? Почему не кажет глаз колхозникам? — Власть молчит и держит сторону новоявленного Чичикова. Власть шкодлива до омерзения.
Я понимаю, что судьба 84 отторгнутых га уже решена. Мне остается только одно: вслед за Сергеем воскликнуть: «Я не понимаю, что происходит в России». Не знаю, какие должны быть слова и их сочетания, чтобы осмыслить войну сытой разнузданной власти с трактористом Сергеем Даниловым. Ощущение собственной беспомощности невыносимо. Поверьте, я говорю правду: невыносимо. И еще: средний возраст «сознательных» — сорок лет.
Извините, если что не так.
P.S. Если Вы читали мою статью о «Сознательном», она заканчивается попыткой позвонить Елене Ржевской. Набрала номер и — онемела. На этот раз все-таки дозвонилась до Елены Моисеевны и сказала все, что знаю о судьбе «сознательных» на Ржевской земле.
Елена Ржевская, описавшая не одну крестьянскую судьбу во время войны, пришла в состояние шока.
— Раньше я говорила, что потери людские были большими. Сегодня я знаю, что на Ржевском фронте погибли 2,5 миллиона наших граждан.
Во имя чего, спрошу я нас всех? Чтобы у трактористов Сергея Данилова и Захара Сухачева отобрали право пахать и сеять! Стыдно!
