История снова играет злую шутку с Россией. Все постсоветские государства — не без труда, быстрее или медленнее — освободились от советского, имперского прошлого. Мы же не нашли (или не захотели найти) способы, чтобы сделать то же самое. Поэтому и проявилась такая болезненная реакция на то, что происходило в странах СНГ и Балтии в 2005—2010 годах и получило название «Войны памяти». Однако смысл, заложенный в эти войны для обозначенного периода, по сути, исчерпал себя. Обращение «О национальных образах прошлого» Международного историко-просветительского общества «Мемориал» (март 2008 года) уловило главную тенденцию — потребность в переходе к спокойному диалогу по поводу общего прошлого. А последний юбилей Дня Победы четко зафиксировал растущее единство и согласие вокруг этой даты, наполнение ее новыми традициями, возникающими в постсоветских обществах снизу.
Даже в Украине в 2011 году Верховная рада приняла закон об увековечении Победы в Великой Отечественной войне и порядке официального использования копий Знамени Победы. Правда, кое-где старое снова напомнило о себе — львовские активисты партии «Свобода» под красно-черными флагами выступили против фронтовиков, пытались насильственно снять георгиевские ленточки с людей, которые шли к Холму Славы. В России и в Европе эту акцию расценили как фашистскую.
Похоже, что с феноменом «войн памяти» мы будем сталкиваться и дальше. Своеобразие нового этапа состоит, скорее всего, в том, что актуальными и резонансными станут столкновения внутри России.
Внешние аспекты отойдут на время в сторону. Предмет внутренних «войн памяти» очевиден для всех: Сталин, Победа, Мавзолей Ленина и, конечно, такие приближающиеся юбилейные даты, как 400-летие дома Романовых, 100-летие начала Первой мировой войны с последующими революциями 1917 года и Гражданской войной. Смысл противостояния: прощание с советским и имперским прошлым или реанимация его в новых формах.
Идеологическая оболочка подобных «войн памяти» в той или иной степени будет обусловлена процессом ресталинизации или десталинизации. Еще совсем недавно народу предлагалась позитивная идентичность, основанная на «счастливой истории». Образованная Кремлем Комиссия по противодействию фальсификации истории должна была защитить традиционные для советского периода исторические оценки. Но в этом году президентский Совет по правам человека представил программу по десталинизации — «Об увековечении памяти жертв тоталитарного режима и о национальном примирении», демонстрирующую очевидный разрыв с предыдущей исторической политикой.
По методам действия и те и другие инициаторы старо-новых проектов памяти мало чем отличаются друг от друга. Представители обеих сторон предусматривают политизацию истории, запреты, надзор, наказуемость за инакомыслие, унификацию подходов к прошлому уже на стадии обучения истории в школе. Поэтому, когда читаешь, что десталинизация — «невежество, инквизиция и Гражданская война» (Модест Колеров), сразу хочется спросить, а к чему вела исходящая из окружения автора этих слов программа, связанная с «эффективным менеджером», «счастливым забвением», вообще снятием ответственности с политических режимов за «счастливое прошлое»?
Нет сомнений в том, что десталинизация является отражением нового идеологического курса Медведева. Но не подразумевает ли этот курс «преодоление советского прошлого и, главное, советского образа Победы» (историк Дмитрий Андреев)? Если так, то мы накануне нового витка «войн памяти», что обнаружится позже: сейчас, понятно, все подчинено борьбе за власть.
Есть ли выход? Есть. Перестать политизировать советское прошлое и Победу, отказаться от использования их как площадки в предвыборных баталиях, наложить временный мораторий на темы, вызывающие раскол в обществе. Умная историческая политика может проявить себя в том, чтобы наполнить великую и трагическую советскую эпоху человеческим содержанием, в контексте которого «войны памяти» становятся бессмысленными. Неприемлемость сталинского режима и типа власти совсем не означает отказа от проработки природы «советского» и связанной с ней идентичности. Тем более что переход от «советского» к «российскому» далек от завершения. Невозможно одномоментно наполнить ценностно-символическим содержанием новую модель. Это стало понятно в течение 20 лет, показавших, что советское прошлое — это никакая не аномалия, никакой не провал в истории России. Мир советской повседневности демонстрирует множество стратегий поведения, далеких от предписаний власти, — «пишем по декрету, а живем по секрету». В этом контексте никто, конечно, не захочет возвращаться к той советской истории, которая отталкивала своей предсказуемостью, сакрализацией пятилеток как способа продвижения к идеальному будущему.
Другой способ лишения «войн памяти» подпитки — помещение национальных историй в расширенное пространство прошлого и глубокий контекст мирового времени. Однако, увы, указанные способы достижения перемирий или даже мирных договоров на полях баталий «войн памяти» — это вряд ли повестка сегодняшнего или даже завтрашнего дня. Наша нынешняя политическая — да и просто человеческая — культура, мягко говоря, далека от совершенства. И в приближающейся ситуации нового передела сфер влияния — передела, замаскированного под очередной большой электоральный цикл, — не исключено, что заданные и программирующие проекты памяти окажутся снова востребованными. А значит, «войны памяти» еще будут всячески препятствовать человеческому взгляду в прошлое.
Но названные трудности на пути преодоления «войн памяти» — отнюдь не повод отказываться от борьбы за новый взгляд в прошлое — взгляд, чуждый демонизации или, напротив, панегирического возношения и вместе с тем исполненный гражданской ответственности за историю.
