Премьер-министр Эстонии Андрус Ансип отверг обвинения Центра Симона Визенталя, согласно которым Эстония не занимается расследованием преступлений нацистов.

18 мая на встрече, организованной в Брюсселе организацией The Rabbinical Centre, Ансип встретился с лидерами еврейской общины Европы. Он назвал обвинения в адрес Эстонии несправедливыми и подчеркнул, что со своей стороны Эстония делает все возможное.

В докладе Центра Визенталя Эстония была отнесена к категории стран, которые юридически могут проводить расследования и признавать нацистских преступников виновными, однако мало этим занимаются. (Наряду с Эстонией в этом списке значатся Австрия, Канада, Латвия, Литва и Украина.)

В частности, дело касалось расследования уголовного дела сотрудника таллинского СД и Полиции безопасности Михаила Горшкова. Здесь мнения сторон расходится. Премьер считает что, относительно Горшкова, «к сожалению, документов нет, расследовать это дело очень сложно». Глава Центра Визенталя Эфраим Зуроф считает иначе: «Документов достаточно, но не хватает политической воли». Не так давно президент России тоже упомянул Эстонию и Украину в связи «массовыми выступлениями нацистов», добавив к списку почему-то еще и Грузию. Дальше заявления сделали разнообразные «антифашистские» общественные деятели, уже обвинив целый эстонский народ в пособничестве нацистам (об эсэсовском слете мы уже писали). Если для авторитетной организации, какой является Центр Визенталя, поиск и наказание нацистских преступников — дело чести, то для других — способ давления на эстонскую политику. Как правило, очередное обвинение Эстонии в «пособничестве нацистам» появляется аккурат накануне переговоров по прокладке трубопровода, выборов в парламент и даже тендеров в портах Эстонии. Как обычно, проводники таких PR-мероприятий не имеют никакого отношения ни к исследованиям Холокоста, ни к еврейскому народу или к государству Израиль. Мне довелось встретиться с людьми, пережившими советскую и немецкую оккупацию, которые не без основании считают, что трагедия для еврейской и русской общины Эстонии, да и самого эстонского государство началась еще до вторжения немцев, с подписания пакта Молотова–Риббентропа…

Элхонен Сакс

«Независимая Эстония — единственная европейская страна, которая дала нам культурную автономию. У нашей пятитысячной общины до оккупации Советами были начальная еврейская школа в Валге, средняя школа в Тарту и гимназия в Таллине. Все права были гарантированы Конституцией и законом о культурной автономии («Kulturi seaduz») от 1925 года, который обеспечивал права всех нацменьшинств Эстонии», — говорит писатель и историк, 82-летний Элхонен Сакс, чьи предки переселились в Эстонию в начале XIX века из Польши. Эстония в то время состояла из двух административных делений — Эстляндской и Лифляндской губерний. Губернии не входили в черту оседлости, но царские чиновники не препятствовали еврейским переселенцам, и — что самое главное — у них всегда были хорошие отношения с местным населением. «В Эстонии никогда не существовало антисемитизма, не было погромов, как в западных губерниях Российской империи, — продолжает историк Сакс. — И даже гражданская война в России прошла мимо нас. Эстонии не коснулись голод и тиф. Люди узнавали об ужасах гражданской войны в России, когда в Эстонии начали появляться первые беженцы. Восьмилетний Элхонен навсегда запомнит своих русских друзей Сашу, Виктора и других, которые прибыли из России с родителями, спасавшими свои жизни и жизни своих детей. В г. Валга на юге Эстонии почти все белоэмигранты жили в неполных семьях, и жили очень бедно. Саша жил с пожилой бабушкой, отец-офицер погиб, а мама пропала во время эвакуации: поезд, в котором они ехали, был разгромлен и ограблен то ли бандитами, то ли партизанами. В то время в буржуазной Эстонии приграничный с Латвией город Валга представлял собой крупный железнодорожный узел, соединявший север и восток с западом, и имел свой вагоноремонтный завод. Местное население говорило на латышском, эстонском немецком и русском. Сам Элхонен говорит на пяти языках и еще, как положено, на родном идиш. «Главное — все мы жили дружной семьей», — вспоминает он. Были у Элхонена и многочисленные родственники по всему свету. Самый старший дядя, выпускник вильнюсской ешивы (высшее религиозное учебное заведение, предназначенное для изучения Устного Закона, главным образом Талмуда. — Прим. ред.), был раввином в Можайске (Хаим Лейб Сакс). Младший дядя, Иосиф, оказался в Америке. Средний дядя, Моисей, жил в Таллине и владел ювелирным магазином, при этом был человеком с левыми убеждениями и руководил Таллиннской еврейской общиной «Лихтн». «Была у меня сестра Ита, — говорит Элхонен, — которая под влиянием дяди социал-демократа-ювелира пошла еще дальше, вступила в комсомол. Но позже она об этом пожалеет».

В 1939 году в Эстонию вошли части Красной армии. 17 июня 1940 года они появились и в окрестностях г. Валга. «Нам было любопытно, и мы, дети со двора, на велосипедах поехали посмотреть на русских солдат. Дорогу в лес перегораживала натянутая веревка, мой русский друг Саша заговорил с ними на родном, начал расспрашивать. Солдаты были молоденькими, всем было по 18, они сказали Саше, «что приехали в Германию. Границ нет, мы сейчас дружим с Германией, Германия наш друг!» «Да не в Германии вы!» — сказал Саша. Но ему ответили: «Ну, вот у вас же все по-немецки написано, на магазинах и на улицах!» «Такое впечатление было, что они не понимали, где находятся», — вспоминает Элхонен. Вдруг откуда-то появились люди без погон (каково было наше удивление, что они оказались офицерами, больше всего этому удивлялись мои русские друзья). Старший приказал «прекратить с нами разговаривать, а нас предупредили, чтобы убрались по-хорошему». «Потом их некоторое время не было видно, только после переворота 21 июня 1940 года они появились на улицах в качестве военных патрулей, тогда в одночасье исчезли все наши городские полицейские, и люди начали пропадать по ночам. В маленькой Валге все друг друга знали, не было никаких подпольных ячеек или вооруженных людей в лесах, город был рабочим, с маленьким штатом чиновников самоуправления, однако репрессии и аресты коснулись каждой третьей семьи. Однажды пропал и Саша». Элхонен вспоминает: «Приехав к нему домой, я никого не застал. Вдруг соседка по лестничной площадке, эстонка, открыла дверь и со слезами сказала: «Элхонен, никогда больше не появляйся здесь, Сашу с бабушкой забрали ночью вооруженные люди, меня предупредили, если кто-то появится здесь, я должна сообщить».

В ту ночь пропали все его русские друзья с семьями, которых Элхонен больше никогда не видел. В городе пропали даже те русские, которые проживали здесь поколениями. Скоро закрыли и еврейскую школу, отцовскую лавку, и он поехал в Таллин, чтобы хоть как-то себя прокормить. Почти год вся Эстония жила в страхе, людей уводили, и они больше не возвращались. Большевики за два года искупали Эстонию в крови. Досталось и маленькой еврейской общине, которая состояла в основном из зажиточных и состоятельных граждан, политиков, промышленников и юристов. 14 июня 1941 года была проведена первая депортация эстонских граждан в Сибирь. Депортация коснулось и евреев: на восток отправили 500 человек. Что составляло 10% всей еврейской общины Эстонии — самый высокий процент выселяемых, по сравнению с людьми другой национальностей. Кроме депортации еврейской общины коснулись и аресты. Точное количество погибших неизвестно, поскольку НКВД расстреливал не за национальность, а за классовую принадлежность. Правда, на время (!) некоторые уцелели. В связи с нападением фашистской Германии на Советский Союз особое совещание НКВД и военные трибуналы гарнизонов физически не успевали выносить приговоры огромному количеству арестованных. Красные убегали, увозя собой эшелоны с арестованными. Города никто не защищал. Поэтому немцы 28 августа почти без боев вошли в Таллин. Вместе с красными уходили и местные коммунисты. Сначала эвакуировались дядя-ювелир и сестра-комсомолка, позже — Элхонен с отцом. Элхонен вспоминает: «Кораблей Балтфлота было очень много, но их немцы топили прямо в Таллинской бухте. Поэтому единственной свободной дорогой была железная дорога Таллин — Нарва. Немцы, остановившись на юге, около реки Ема-Иги, и не думали перерезать дорогу на север, которая функционировала почти два месяца. Эвакуировались многие члены еврейской общины, но «были и такие среди евреев, которые могли уехать, но не захотели. В Таллине в это время оставалось почти тысяча человек еврейской национальности, многие не доверяли большевикам, потому что среди них были родственники арестованных или репрессированных, были и немощные старики, которые уже не хотели никуда ехать, а были и такие, которые говорили: «Хуже, чем сделали большевики, уже не будет». Да и многие, побывав в догитлеровской Германии, утверждали, что немцы — высококультурный народ и на родине Гете и Шиллера не может быть никаких убийств евреев. А некоторые и так говорили: «Ну, будет гетто, зато мы переживем войну, пусть будет, что будет, только бы не ехать на восток». Однако они ошибались, красную чуму сменила коричневая. Эстонцам предоставили директорию, местное самоуправление, которое, кроме коммунальных и хозяйственных проблем, ничего не решало. С первых же дней начались облавы на евреев, арестованных размещали в Таллинскую центральную тюрьму «Батарея» на берегу Таллинской бухты.

Никого не надо было вылавливать, не надо было и специально доносить, как это делали в других странах Европы. В 1938 году был издан справочник, где сообщалось, какой человек такого-то вероисповедования живет в Таллине. Да и оставалось по всей Эстонии всего тысяча евреев. К сожалению, из этой тысячи почти никто не выжил, однако были и исключения…»

Гвидо Бант

С началом войны уроженец Таллина 18-летний Гвидо, как и большинство таллинцев, был принудительно мобилизован и зачислен рядовым красноармейцем в одну из частей РККА Таллинского гарнизона. Немцы наступали. Полк Гвидо отступал, точнее — выстроившись маршем, шел на восток. Гвидо вспоминает: «Дорога на Россию была забита повозками, легковыми машинами и колоннами военной техникой. Первая бомбардировка и непередаваемый вой пикирующих самолетов, неразбериха, паника и бегство, скитание по лесам через неделю окружения и приказы «Хальт!» (Halt!) — несколько уцелевших «счастливчиков» вскоре оказались в плену. Нас заключили в лагерь для военнопленных под Вильянди, который представлял собой чистое поле, огороженное колючей проволокой, тысяча пленных, молоденьких, таких как я, спали в чистом поле и ждали. По периметру на вышках стояли немецкие солдаты с винтовками. Первое построение, приказ: «Евреи и комиссары, шаг вперед!». Гвидо не вышел, рядом с ним стояли знакомые из Таллина. Он так и стоял с окаменевшим лицом. Он не помнит, сколько, однако это была целая вечность, пограничная — между смертью и жизнью». Его не выдали. Других увели, и он больше их никогда не видел. Но опасность оставалась, ведь его знали многие. Потому что Гвидо Хиршевич Бант по отцу был евреем и, согласно расовой теории нацистов, подлежал уничтожению.

«Во время одного допроса переводчица-эстонка якобы нечаянно показала бумагу, — говорит Гвидо, — где была изменена моя фамилия — Бант на Пант. Вдобавок она сказала, что меня переводят в трудовой лагерь. Однако вскоре вместо лагеря я оказался в одиночной камере центральной таллиннской тюрьмы «Батарея». В сырой камере с маленькой форточкой. На стенах можно было изучить историю жизни прежних постояльцев. Здесь в самом отдаленном боксе еще во времена царской России содержали особо опасных преступников перед виселицей, каторжан-революционеров, а большевики — приговоренных к смерти». Так и жил Гвидо Бант три года в «одиночке» вместе душами невинно убиенных. На прогулку не выводили и на допросы не вывозили. «Я ничего не понимал», — говорит Гвидо.

Позже он узнал, что его отца, Хирша Банта, нацисты содержали рядом и расстреляли в 1941 году. «Так я и ждал, когда наступит завтра, но время проходило бистро, поскольку когда вы ожидаете смерти, дни бывают короткими. Однако в один прекрасный день на Рождество я получил посылку: конфеты, консервы и сигареты, а в коробке внутри случайно обнаружил надпись: «Живи спокойно и не беспокойся». Один раз он понадобился «вахтеру» (надзиратель) для работ, и в коридоре встретил своего одноклассника, закованного в кандалы известного эстонского писателя Яна Кросса, которого вел конвой. Они всего лишь переглянулись и словом не обмолвились. Ян знал, что Гвидо еврей, но не выдал товарища. Гвидо сказал, что он позже понял, что его прятал за стенами камеры «невидимый ангел, ведь прогулки и случайные встречи могли его выдать».

Освободили его 26 августа 1944-го — по паспорту Хелмута Панта. Ему сказал коридорный: «Придет человек, который будет тебя конвоировать». Однако меня выпустили. На улице меня окликнули. Я услышал знакомый голос. Разговор был коротким. Моим спасителем оказался мой одноклассник из «Вестхольмской гимназии», сотрудник Таллинского отдела СД (Sicherheitsdienst) Фердинанд Грубе. Фредди был сыном состоятельного эстонца-промышленника. В сороковом году чекисты арестовали родителей Грубе и имущество конфисковали, сам он некоторое время скрывался. «Поскольку немцы находились в городе, существовала опасность, и он отвез меня к себе домой, и я жил там, пока немцы не покинули Таллин», — вспоминает Гвидо Бант. Элхонен Сакс говорит, что история с Гвидо не была единичной.

Элхонен рассказал историю одной женщины, чьи дети по отцу были евреями и вместе с семьей пережили оккупацию. Отец-еврей эвакуировался. Беременная женщина перед родами во время всеобщей паники не смогла уехать с мужем. Вскоре двое малюток — годовалый и месячный грудной ребенок с мамой были вызваны в СД. Дети как евреи должны были быть отправлены лагерь и убиты. Но тут в гестапо появился некий эстонец и сказал, что он является любовником женщины и это их совместные дети. Была взята кровь, и по счастливой случайности совпали резус крови детей и незнакомца. Человек, рискуя собой, подарил жизнь двум незнакомым невинным детям.

Черные дни и Белые Ночи

К началу 1942 года в Эстонии евреев не осталось. За несколькими выше перечисленными исключениями они все были убиты. Но уже с января немцы начали завозить сюда еврейских узников из стран Европы. Всего за три года были завезены 21 000 человек, в разное время по всем лагерям эстонского генерал-губернаторства. Всего существовало 20 трудовых лагерей (Arbeitslager), которые открывались или закрывались для нужд фронта. Узники лагерей работали в шахтах или на военных укреплениях. В лагере Клоога заключенные изготавливали деревянные и железобетонные изделия. 5 сентября 1942 года прибыл первый эшелон — 1500 чехословацких граждан еврейской национальности из оккупированной Чехословакии, а в середине сентября второй эшелон, тоже 1500 человек. На ж/д станции Разику в обоих случаях были отобраны только трудоспособные люди, а стариков, маленьких детей и больных расстреляли. Расстрел производила зондеркоманда (Einsatzkommando), подчинявшаяся СД и полиции безопасности из числа местных пособников.

Уцелевших распределяли в так называемые трудовые лагеря. Командовали такими лагерями немцы. С утра до вечера работа, ненормированный рабочий день, лагерь не охранялся по периметру колючей проволокой, не было и часовых на вышках. Как пишет Элхонен Сакс в своей книге «Клоога 1944», по свидетельству самих заключенных, лагерь считался более «легким». Заключенный мог выйти и посетить ближайший хутор. Немецкая администрация разрешала это отнюдь не из-за своей гуманности, а потому что с приближением фронта узников вовсе перестали кормить, и единственным спасением для них было местное население. Кстати, эстонцы тоже работали в лагерях — мастерами-плотниками, бухгалтерами и вахтерами. Они подкармливали заключенных, иначе тем было не выжить. Как вспоминает узница лагеря Хельга Верлегер, которую привезли из Германии вторым эшелоном вместе с родителями, по приезде «родителей расстреляли, потому что они были пожилыми и нетрудоспособными», сама она попала в лагерь, и если бы не местный крестьянин, у которого она прожила месяц, то смерть от истощения была бы неминуемой. «Меня принимали как своего ребенка и не делали никакой разницы между мной и своими детьми», — вспоминает госпожа Верлегер. Кстати, из-за человеческих отношений между узниками и местным населением стали портиться отношения между немцами и эстонцами. Зимой 1943 года из лагеря Ереда сбежали 14 заключенных. Они прятались и получали помощь от эстонских крестьян. Их искало гестапо, но местные не выдали, так они и спаслись. Надо отметить, что тогда в Эстонии не существовало никаких подпольных обкомов ВКП(б), резидентур Разведупра или комсомольских ячеек и легенда о таллинском подполье, воспетая в советской кинематографии и литературе, которое якобы спасало узников, является всего лишь вымыслом. Потому что если коммунист-подпольщик или красный партизан появился бы на территории Эстонии, то, без сомнения, местные или донесли бы, или расправились с ними сами (на то была причина), но на еврейских узников не доносили и их прятали. Как свидетельствуют архивные документы СД, к 43-му году отношения между эстонцами и немцами были уже плохими. Поэтому нацисты решили заменить охрану в лагерях — эстонских «вахтеров» заменили войсковые формирования. В Таллине открыли власовский штаб, в городе опять появились русскоговорящие вооруженные люди, только в немецкой форме. В начале сентября 1944 года такие войсковые формирования появились в лагере Клоога. Руководство лагеря сменило местную охрану. Как пишет в своей книге Элхонен Сакс: «Им сказали, что они уходят в отпуск». 18 сентября утром конвой вывел в лес 300 заключенных, около озера Соодла. Валить лес якобы для нужд лагеря. 19 сентября уже объявили об эвакуации, и первую партию повели к поваленным бревнам. Конвой хотел положить на бревна узников, застрелить, потом еще раз уже на убитых положить бревна и так достичь некоторого уровня и поджечь. Узники поняли, что происходит, и сопротивлялись охране, но силы были не равны. Некоторым удалось бежать и скрыться в лесах, оставшихся заставили лечь на бревна и застрелили. И так палачи заполнили только три ряда. Услышав стрельбу, узники в лагере забеспокоились, началась всеобщая паника. Узники разбежались по всему лагерю и попытались спрятаться. Когда конвой увидел, что не сможет выполнить план, они со знанием дела согнали пойманных узников в деревянный барак, двери закрыли и подожгли. В лагере оставалось еще 800 человек, которых расстреляли на месте. В тот день в лагере Клоога убили 2 тысячи узников. Спаслись только 87 человек. Охрана позже попыталась организовать поиск живых свидетелей преступления — беглецов, но безрезультатно. К тому времени немцев не было в Клооге, а с местными жителями, которые тоже были вооружены, просто не стали связываться. Власовцы, в отличие от пунктуальных и педантичных немцев, которые в других лагерях не оставляли следов своих преступлений, сделали все как всегда на авось. Бросили сожженных, убитых и полуживых людей и разбежались. К 18 сентября немцы покинули Эстонию, 22 сентября советские войска не спеша и без боя вошли в Таллин. Два дня Таллин был свободным. Над ратушей был поднят эстонский флаг.

Возмездие

С появлением Красной армии, казалось бы, должно было наступить возмездие. С первых же дней была создана специальная комиссия по расследованию зверств фашистов. В комиссию вошли представители прокуратуры, минздрава, ВКП(б), старший инспектор лечебных заведений Таллина, пастор, протоирей таллинского семеновского прихода и даже народный артист республики певец Лаутер. Но на деле все материалы комиссия получала сначала от органов военной контрразведки СМЕРШ, а позже — от НКГБ республики. Соответственно, о прозрачности работы этой комиссии говорить не приходилось. Доступ к захваченным документам, военнопленным или свидетелям преступления имели только чекисты. Акт от 12 ноября 1944 года подробно рассказывает о зверствах фашистов и называет виновников преступления. Всего 10 человек, все немцы: начальник лагеря, врач, начальник канцелярии, начальник санчасти, заведующий хозяйством и служащие лагеря из СС; а также гаутгруппенфюрер Курт Штрахе, обершарфюрер Фрузирт, унтер-шарфюрер Вильгельм Бар. Все перечисление люди сбежали 18 сентября, и никто из них не был привлечен к уголовной ответственности. Но о самих исполнителях этого чудовищного преступления в главе №25 из акта специальной комиссии по расследованию зверств фашистов, совершенных в местечке Клоога Эстонской ССР, от 12 ноября 1944 г. упоминается в вкратце: «кроме названных лиц принимали непосредственное участие в конвоировании, охране и расстрелах 50 человек солдат из состава войск СД, фамилии которых следствием не установлены». Допустим. Однако оставались свидетели этого чудовищного преступления. Бывшие рабочие лагеря Клоога, чудом уцелевшие узники и жители близлежащих деревень. Они показывали одинаково! Зондеркоманда говорила на русском языке. Но тут вмешалась коммунистическая идеология: палачи из бывших советских граждан не вписывались в образ советского народа, освободивший Европу от фашизма, поэтому дело засекретили, самих пойманных палачей отправили спецконвоем в СССР. Акт комиссии подвергся ретушированию с искажением фактов. Одних «выводили» другим меняли «окраску». По усмотрению коммунистических руководителей менялись национальности жертв нацистского террора (хотя, казалось бы, какая разница, кто жертва?). Например, в главе «Массовый расстрел заключенных» написано: «Из таллинской тюрьмы была доставлена группа заключенных из 73 человек, эстонцев и русских». На самом деле, как вспоминают сами узники лагеря Клоога, почти все были евреями, ожидавшими отправки в другие лагеря Германии, но брошенные немцами в Таллине.

Дальше — больше. В лагере расстреляли молодую маму с трехмесячным ребенком. Как пишет в своей книге живой свидетель тех событий, чудом избежавшая расправы историк Анолик, она была эстонка. Ее власовцы поставили к стенке с грудным ребенком на руках, сначала убили ребенка, а потом раненую в грудь женщину добили из пистолета. Версия о том, что власовские нацисты могли убить эстонку с малышом на руках, следственной комиссии показалась неактуальной.

Проходило время, а широкая общественность не знала судьбу палачей. Но надо отметить, что после военной реформы МГБ в штат органов вместо людей со средним и специальным образованием начали приходить по комсомольским путевкам люди с высшим образованием. Молодые кадры более энергично и профессионально подходили к своей работе. Кстати, в Эстонии, в отличие от других республик СССР и областей РСФСР, органы МГБ-КГБ в каждом городе или районном центре были представлены рай- и горотделами. Огромный штат репрессивного аппарата занимался не мифическими шпионами и саботажниками, а самыми настоящими военными преступниками и их пособниками, которыми вновь установившаяся советская власть считала всех эстонцев, остававшихся здесь во время оккупации немцев.

Было проведено серьезное расследование, и преступников действительно установили. 11 марта 1961 года состоялся суд, который транслировался по всему миру. Подсудимые А. Мере, Р. Геретс, Я. Виик, И. Лаак обвинялись в преступлениях против человечества. Всего 4 человека (!)— не маловато ли для того, чтобы обвинять целый народ в фашизме? Да и служили они не Эстонии или в эстонских формированиях, а в гестапо, полиции безопасности и СД. Виик — бывший немецкий пограничник, перешедший на работу в СД; П. Мере — бывший военнослужащий территориальных войск РККА (позже Эстонский корпус), дезертировавший и перешедший в гестапо; Геретс — этнический немец (Volksdeutsch), уклонившийся от службы в РККА и служивший в полку «Бранденбург 800». Всех четверых осудили по ст.ст. 319 и 320 УК СССР. Высшая мера с конфискацией имущества. Их судили за преступления совершенные 1941–1943 годах. На этом суде так и не было установлено, кто же совершил преступления в лагере Клоога. Мере не выдала Англия, из-за слабой доказательной базы, собранной чекистами. Лаак, узнав о процессе, застрелился в Канаде. Оставшихся двоих «загрузили по полной программе». Они признали свои преступления, участие в расстрелах красноармейцев и краснофлотцев на острове Найсааре (советские солдаты были захвачены во время операции Абвера в 1941 году), евреев и цыган в 1943 году.

Эпилог

«Мы считаем, что эстонский народ не должен ни перед кем извиняться, потому что он ничего не решал», — говорит Элхонен Сакс. Даже та небольшая часть коллаборационистов, прислуживавших нацистам, ничего не решала. Когда арестовали Хирша Банта (отца Гвидо), в немецкую администрацию обратилось почти все руководство эстонской директории, известные эстонские общественные деятели, чудом уцелевшие после красного террора, поскольку Бант был героем освободительной войны 1919 года. Безрезультатно закончились попытки спасения мужа и поиск сына для мамы Гвидо, немки Хильды Бант. Гвидо спас друг детства, сотрудник СД. Таких фактов немного, люди не афишируют такие случи, потому что тогда спасали чужую жизнь, рискуя своей, не ради истории или рекламы. «Имя незнакомца, спасшего двух малышей, до сих пор остается в тени, хотя об этом знает вся наша община. А те эстонцы, что встречали в 1941 году цветами немецких солдат как освободителей, вскоре поняли, что это не так. Тоталитаризм не может дать одним народам свободу, а других уничтожать. Так же невозможно оправдывать депортации и расстрелы одного народа и бороться с фашизмом, защищая права других народов. У нас из пятисот высланных по первой депортации в Сибирь погибло 96 человек, коренные жители Эстонии», — говорит Сакс.

Кстати, пока нацисты по всей Европе уничтожали евреев, коммунисты в тылу добавляли сроки арестованным и высланным гражданам Эстонии, а также лицам еврейской национальности. Из «спецкомендатуры поселения» пересылали в крытые тюрьмы или в лагеря ГУЛАГа, ужесточали режим содержания или расстреливали. А вина этих людей была в том, что они были «социально опасные». На своей родине, в Эстонии, они были мастерами-снабженцами и директорами частных предприятий, таких документов в Госархиве Эстонии десятки: осужденные Беспрозванный Хайм Борович (1902), Быез Яков Моисеевич (1887), Белинсон Давид Яковлевич (1907) были арестованы 1941 году в Эстонии, эвакуированы спецконвоем на восток и осуждены особым совещанием Свердловского УНКВД, а последний прямо в Северлаге НКВД. У всех протоколы особого совещания НКВД датируются 1942 годом. Судьба этих людей трагична, комиссия по реабилитации 1989 года за подписью прокурора Эстонской СССР Л. Урге сухо сообщает: судьба не установлена, родственники не установлены. Но вот таких жертв новоявленные антифашисты не считают, по принципу: «меньше цифр — больше эмоций».

Элхонен, считающий себя еврейским националистом, уверен, что родину невозможно поменять, и мечтает о той Эстонии, которая была до оккупации Советами. «Сам поездил во время эвакуации по всему Союзу, искал родственников и видел, что такое Страна Советов — Рязань, Москва, Алма-Ата Караганда, Самарканд… Мы были всегда чужими, это сразу чувствовалось, как только пересекали границу». Поэтому трагично закончилось жизнь и для всей семьи Сакс, многие члены которой любили СССР и верили в коммунизм. Дядю-американца, приехавшего из США в сорок первом году для борьбы с фашизмом, арестовали как американского шпиона и посадили. Дядя-ювелир, обнищавший и безработный, написал предсмертную записку: «Простите, дети, не могу вас кормить» — и повесился. Уцелел самый старший, раввин Хаим Лейб Сакс, уехавший в Израиль, знавший не понаслышке «о дружбе народов» в СССР. «Даже после освобождения от фашистов еврейская община не получила ничего из того, что имела до войны», — сказал Сакс. Позже и в Эстонии началась борьба с безродными космополитами, и даже «дела врачей» перекинулись сюда; были уволены все госслужащие еврейской национальности, евреев не брали на работу, в знак протеста появились первые отказники и диссиденты.

Сестру Сакса, красавицу Иту, получившую премию Ульманиса за переводы с эстонского на латышский, члена Коминтерна и ЦК ЛКСМ Эстонии, освободили от должности редактора молодежной газеты, отстранили ее и от всех общественных работ и исключили из партии. Это был страшный удар для человека, всю жизнь боровшегося за равенство и справедливость. Оказавшись в такой ситуации, многие люди кончали жизнь самоубийством. «Это была трагичная история для многих еврейских интеллектуалов, поверивших в идеологию сталинистов». Умирая в полном одиночестве на руках младшего брата, перед смертью она сказала: «Я очень любила Сталина, а он меня нет!»

Гоча Белтадзе,Таллин